Петр Катериничев - Охота на медведя

Ознакомительная версия.

Длинный коридор разделен ровными прямоугольниками дверей; пол в ковровом покрытии, безукоризненная геометрическая правильность стен; сквозь окно в конце коридора проникает ровный неяркий свет; лишь один лучик прочерчивает помещение, и воздух в этом луче переливается охрой и золотом, словно блестки на покрывале лесной феи.

В одной из комнат за столом друг против друга — сухощавый профессор-немец и выпускник финансового факультета Олег Гринев. Его лохматая шевелюра и пиджак, явно купленный на распродаже, резко диссонируют со строгой респектабельностью заведения. Впрочем, Гринев не выглядит здесь ни лишним, ни жалким. Открытое, волевое лицо, прицельный прищур синих глаз. Он высок, атлетически сложен, и порою кажется, что стоит лишь ему подняться с небольшого стула перед профессорским столом, развернуться, то он не только потолок проломит, но и разворотит играючи весь этот роскошный кабинет.

В углу — большие напольные часы; их неторопливый ход гулок и напоминает удары метронома, неумолимо отсчитывающего мгновения нашей жизни. А уж какой сложится эта жизнь — гармоничной, полной музыки или — наоборот?

Солнечный луч есть и в этой комнате; Гринев мечтательно наблюдает переливы золотого в его сиянии. Профессор говорит монотонно, но в голосе его угадывается и некоторое сочувствие:

— Господин Гринев, ваше упорство превзошло все мои ожидания. Будем считать, что вы сдали мой экзамен. Долго готовились?

— Достаточно долго, доктор Гофман.

— Хотите совет?

— Да.

— В вас чувствуется амбиция. Вас ведь не устроит место счетовода в каком-нибудь банке?

— Нет.

— В том-то и дело. Но заниматься финансами я вам не рекомендую.

Категорически не рекомендую. — Профессор снимает очки, взгляд да и само лицо его становятся наивными и немного детскими, как у всякого человека, вдруг лишенного привычных, укрупняющих мир линз. — Упорство здесь не поможет, господин Гринев. Деньги — нет, не те деньги, что люди тратят на еду или развлечения, а деньги истинные, значимые, то, что мы именуем финансовыми потоками, — они похожи на когорты и легионы невидимой армии. И каждый, кто прикоснулся к таким деньгам, чувствует даже не искушение — страсть управлять ими. Страсть сгореть в лукавом пламени мнимой власти. Править. — На лице профессора мелькнула улыбка страдания. — Деньги дают иллюзию могущества, но людям кажется, что правят именно они. Лукавство в том и состоит, что сами финансы мнимы, эфемерны, они дают все, что желает получить смертный, все, кроме жизни. А забирают самого человека. Его сердце. Его душу. Мне приходилось видывать людей, что называется, на гребне успеха, но поверьте, это были конченые люди. Под масками довольства — лишь пустота, и ничего, кроме пустоты.

В вашем языке есть более емкое слово: «нежить». — Профессор помолчал, произнес едва слышно:

— А у нежити своего лица нет, она ходит в личинах.

В старинных часах что-то хрипло заурчало и гулко пробило один раз.

Профессор сразу замолчал, сник, и вид у него был такой, будто он сказал что-то тайное, чего говорить, по крайней мере в этом кабинете, вовсе не следовало. Он даже слегка покраснел, словно спохватившись, надел очки, взгляд его снова стал безразличным, голос — тихим и ровным:

— Финансы — это сокрушающая сила, господин Гринев. Но силу эту вы совсем не чувствуете. — Профессор закончил совсем уж буднично, даже суховато, явно стесняясь своего недавнего многословия:

— Как ваш преподаватель, рекомендую вам подыскать другую профессию.

Гринев ответил спокойно и твердо:

— Благодарю вас, доктор Гофман. Мне нравится моя профессия. — Помедлил и добавил еще уверенно:

— А что до силы... Не в силе Бог, а в правде.

Профессор странна улыбнулся, словно сочувствуя — то ли сидящему перед ним выпускнику, то ли самому себе:

— Видно, что-то важное мне так и не удалось до вас донести, господин Гринев. А впрочем... Вы ведь собираетесь работать в России?

— Да.

— Тогда... Один только Бог знает, чем вы станете. — Профессор склонился над столом, дорогим пером подписал лежащий перед ним реестр. — Диплом вы сможете забрать завтра в деканате. — Сосредоточенно завинтил колпачок ручки, взглянул на Гринева пристально, улыбнулся:

— Удачи вам, Олег.

— Благодарю вас, доктор Гофман.

Гринев выходит тем же коридором на площадь, оборачивается и пристально смотрит на стилизованные фигурки перед зданием биржи, останавливает взгляд на медведе.

За фигурной литой оградой — частное владение. Огромный ухоженный парк, поле для гольфа. Чуть дальше — здание элитной психиатрической лечебницы: белое, в колониальном стиле.

В комнате, полной света и живых цветов, совсем юная девушка беседует с врачом, холеным мужчиной лет пятидесяти.

— Я принесла дяде Роджеру свежие газеты.

— О, сэр Джонс любит все свежее, — доктор внимателен и спокоен, — свежевыжатый сок, свежемолотый кофе, свежие сорочки. А вот свежие газеты ему совсем не нужны. Он требует только «Wall Street Journal» за тысяча девятьсот семьдесят третий год. И отчеты своих банков того же периода. Мы регулярно ему это предоставляем.

— Скажите, доктор, его заболевание...

— Все дело в том, мисс Джонс, что он вовсе не кажется больным. Просто его сознание не желает считаться с настоящим. Оно переместилось на треть века назад. При этом он активно и успешно работает.

— Работает?

— О да. Это специфическая клиника

. У нас все работают. Или — играют.

Биржевики как дети: им нужно постоянно играть. Есть поразительные примеры...

— Да?

— Один молодой человек. Он был ведущим трейдером «Крименса» на фондовой бирже. Стабильность, никакого особого риска, но притом — дикое напряжение и, наверное, искушение. Рассудок не выдержал, и он попал к нам. И знаете, что самое невероятное?

— Что?

— Мы тут создали виртуальную биржу. И фондовую, и валютную...

Трудоголиков, особенно биржевиков, нельзя лишать привычного азарта — это для них как бы наркотик, но такой, что повышает и уровень тестостерона и особенно серотонина...

— Доктор...

— Извините, мисс Джонс, увлекся. Так вот: после серьезного кризиса молодой человек попал к нам и — будто сдерживающая пружина сломалась в нем. Да, он потерял рассудок, но сохранил талант и интеллект, как это ни покажется странным. И стал играть рискованно, на грани безрассудства, но столь успешно, что, будь наша биржа реальной, он уже сделался бы миллиардером. За какой-нибудь год.

— Вы говорите, он успешен... Так может быть, это не болезнь?

— К сожалению, молодой человек неизлечим, — отрезал доктор тоном не допускающим возражений. — Блестящий интеллект еще не есть сознание. Вы это вряд ли поймете, но для любого специалиста картина его заболевания ясна.

— Тогда все мы несколько нездоровы... — негромко, словно про себя, произнесла мисс Джонс.

Доктор посмотрел на нее так внимательно, что девушка смутилась. Потом справилась с собой, вздернула подбородок:

— Я забыла, что шуток у вас не понимают. У вас их фиксируют.

— А разве вы шутили?.. — Доктор выдержал паузу, изобразил губами улыбку:

— Вы напрасно полагаете, милая леди...

— Скажите, доктор, — перебила врача мисс Джонс, едва справившись с возникшим вдруг чувством острой антипатии к сидящему напротив психиатру, — а дядя Роджер...

— С ним проблем нет. Вот только... Сейчас он постоянно пытается связаться с Москвой, с неким Сержем Корсакофф и Теодором Гринефф. И несколько взвинчен и обескуражен неудачей этих попыток. У сэра Джонса были компаньоны в Советской России?

— Я ничего про это не знаю. — Девушка улыбается. — В семьдесят третьем меня еще не было. Думаю, даже мои родители тогда еще учились в школах. В разных штатах. Скажите, могу я, увидеться с дядей Роджером?

— Сегодня он немного переутомлен. Ему рекомендован дневной сон.

— Вот как? Тогда... вы не могли бы передать ему эти кексы к чаю? Дядя их очень любит.

— Не беспокойтесь, мисс Джонс, мы помним обо всех его пристрастиях и следуем им. В конце концов, один из самых богатых финансистов Соединенных Штатов заслужил к себе и самое внимательное отношение. — Доктор замолчал, добавил после короткой паузы с мягкой улыбкой:

Ознакомительная версия.