Андрей Кивинов - Акула. Отстрел воров

На улице давно стемнело.

Комнату освещала только слабая настольная лампа, не пригодная для создания деловой обстановки.

Углы помещения тонули во мраке, да и лицо человека, свободно откинувшегося на спинку кожаного кресла, можно было разглядеть весьма смутно. Мужчина сидел с закрытыми глазами, руки покоились на подлокотниках, а ноги в лёгких не по сезону ботинках были задраны на стол и вытянуты в самый круг тусклого света. Он никому не подражал и не демонстрировал тренированность. В такой позе ему действительно было удобно.

Зазвонил телефон.

Мужчина нахмурился. Сигнал подал аппарат, номер которого был известен немногим. Как правило, такие звонки, особенно по вечерам, сулили одни неприятности.

Второй звонок, третий.

В окошечке определителя номера алели горизонтальные прочерки.

Телефон стоял на краю стола — пришлось опустить ноги на пол и коснуться грудью столешницы, чтобы до него дотянуться. В круг света попала тонкая жилистая рука, высунувшаяся из рукава чёрного пиджака. Под кожей проступали бугристые вены. На пальце левой руки сверкнул перстень с мусульманской символикой. На блестящем лысом черепе появился блик.

Мужчина снял трубку и поднёс её к уху, натянув провод.

— Слушаю.

Одновременно с ответом бесшумно заработал диктофон.

— Василий Петросович Громов?

Хозяин кабинета напрягся. Голос звонившего был искажён специальным устройством и звучал как неживой. Так говорили роботы в старых фантастических фильмах.

— Кто это?

Ему ответили.

Фраза прозвучала напыщенно. Киллеры так не говорят. Они вообще не говорят с жертвой.

Скорее всего, это чья-то дурацкая шутка.

Чья?

У Громова имелись враги, но не было друзей, способных на такого рода остроты.

— Ты не ошибся номером, парень?

— Я знаю, кому звоню.

— Тогда объясни-ка подробнее, а то я не понимаю…

— Апрель девяносто пятого года.

Громов непроизвольно потёр пулевой шрам на плече. Дальнейших уточнений не требовалось, он понял, о каких событиях говорит «робот». Та перестрелка не скоро забудется. Первоапрельский день пятилетней давности был горячим. Противник, с которым рассчитывали справиться без осложнений, неожиданно оказался шустрым и тренированным. Будь у него «взрослый» ствол, а не хлопушка калибра 6,35 миллиметра, расклад мог получиться иным.

Громов обдумал услышанные слова. Он был уверен, что давняя история не может иметь продолжения. Столько воды утекло — и на тебе!

— Нам нужно встретиться, — предложил он, намереваясь поторговаться об удобных для него месте и времени. — Это не телефонный разговор. Я понял, кого ты имеешь в виду, но я не при делах в той истории. Могу доказать.

Говорил и прикидывал: устроить грамотную засаду и шлёпнуть наглеца без церемоний? Или все-таки лучше сначала поговорить, дать ему возможность больше проявить себя, а там уж решать?

Ответ огорошил.

— Да? — переспросил Громов. — Тогда чего же ты хочешь?

Пауза.

Ответ.

И короткие гудки прежде, чем Василий Петросович успел взорваться ругательствами.

Записывающее устройство щёлкнуло, отключаясь.

Громов положил трубку.

Ну и дела! Вот уж с какой стороны не ожидалось подвоха… И откуда он узнал этот номер?

Громов поднялся с кресла и сделал два шага к окну. Чуть раздвинул горизонтальные планки жалюзи. С высоты семнадцатого этажа заснеженный город просматривался до самой окраины. В дневное время панорама вызывала тоску: мрачные кварталы гигантских промзон, на большинстве из которых производство давно развалилось, да теснящиеся друг к другу «хрущевки». Вечером, когда сумрак скрывал разбитые мостовые, косые заборы и строительный мусор, картина менялась. Именно поэтому Василий Петросович и выбрал квартиру на последнем этаже. Ему предлагали любую, но Громов остановился на этой, достаточно скромной, двухкомнатной. Возникли даже мысли о том, чтобы переехать сюда на постоянное жительство, но жена воспротивилась, и он не стал спорить. Быстро провёл необходимый ремонт и переоборудовал квартиру в нечто вроде офиса, где изредка принимал посетителей, хранил картотеку или же просто отдыхал, когда хотелось побыть в одиночестве.

Обратив внимание, что стоит сбоку от окна, словно бы прячется от кого-то, Василий Петросович выругался и отпустил жалюзи. Тонкие планки встали на место. На такой высоте снайпера можно не опасаться… Да и вообще, нужно ли его опасаться?

Громов включил верхний свет и стал собираться. Кассету с записью телефонного разговора бросил в средний ящик стола, где уже находилось несколько таких же, использованных и чистых. Сначала хотел убрать её в сейф, но передумал, — вдруг с ним что-нибудь действительно случится, тогда будет лучше, если кассету найдут как можно скорее.

В шкафу между запасным костюмом и дублёнкой висел лёгкий кевларовый бронежилет. Белая ткань оставалась девственно чистой: Громов купил его два года назад и ни разу не надевал. Надеть? Он ткнул в «броник» указательным пальцем. Если всерьёз задумали устранить, то бронежилет не поможет. Как и пистолет.

Тем не менее, Василий Петросович сбросил пиджак и облачился в защитное средство. Регулируя наплечные лямки, он криво усмехался.

Со спины и боков дублёнка надёжно скрывала «жилетку», но спереди она доставала почти до узла галстука и была, конечно, заметна из-под пиджака. Пришлось маскироваться шарфом. Оглядев себя в зеркале на внутренней стороне дверцы шкафа, Василий Петросович остался доволен, насколько это было возможно в такой ситуации, и направился к выходу из кабинета.

На правой стене располагался ряд фотографий. Все карточки были старыми, заметно выцветшими и пожелтевшими. Сын армянина и украинки, Громов родился и вырос в Баку. Отец бросил семью ради молодой женщины, мать надорвалась на трех работах и умерла, когда единственному сыну не исполнилось и четырнадцати. Родственники пристроили в Суворовское училище. Потом — Челябинское танковое, лейтенантские погоны, недолгая служба в Туркестанском военном округе и три года Афганистана… До определённого момента Василий Петросович мог заслуженно гордиться своей биографией, и фотоснимки относились исключительно к этому этапу его жизненного пути.

В соседней комнате перед компьютером сидел помощник, плотный двадцатилетний парень по имени Кирилл. По поводу его боевых качеств Громов не обольщался, знал, что, случись настоящая заваруха, тот окажется скорее помехой, и таскал за собой Кирилла исключительно в целях поддержания имиджа и решения вопросов бытового характера. Например, чтобы не ловить тачку, когда переберёшь в ресторане. Кирилл не пил даже безалкогольного пива и терпеливо дожидался в машине, пока хозяин гуляет с друзьями, умело махал веником в бане и мог быстро организовать девочек на любой вкус, если компании хотелось развлечься.

Помощник играл в компьютерную «стрелялку». Выставив перед собой авиационный пулемёт с вращающимися стволами, нёсся по коридору средневекового замка и мочил неуклюжих гестаповцев, со всех сторон подворачивающихся под его горячую руку. Процесс увлёк Кирилл настолько, что он даже не услышал, как за его спиной открылась дверь, а на экран монитора упала полоса света.

Громов стоял, не прерывая игру. Но стоило ему грустно подумать, что это — все, на что Кирилл способен, как помощник допустил ошибку и подставился под автоматную очередь немца. Экран монитора стал красным, замигала надпись: «Game over».

— Закругляйся.

— А? — Кирилл оглянулся на шефа, несколько раз недоуменно моргнул и, словно отходя от пережитого, улыбнулся, — Да, я сейчас. Быстро.

Быстро не получилось. Сначала «повис» компьютер, потом долго не могли включить охранную сигнализацию.

Спускались на лифте. Он был иностранного производства, добротный и чистенький, но на удивление неторопливый. Вышли в подземном гараже. На ходу доставая ключи, Громов кивнул дежурному в стеклянной будке.

Машин стояло около десятка. Большинство квартир в недавно отстроенном доме пустовало. Проектировщики и строители потрудились на совесть, но выбор места под застройку был сделан откровенно неудачно. Покупатели не торопились выкладывать тысячи долларов за квадратные метры с видом на помойку и коптящие трубы. В отличие от Громова, их не прельщала перспектива ждать темноты, чтобы полюбоваться на окрестный пейзаж. Положа руку на сердце, Василий Петросович готов был признать, что и его бы такое положение дел не устроило, если бы, во-первых, пришлось платить за квартиру свои кровные, а во-вторых, жить в ней постоянно. Так что права была Александра, когда воспротивилась переезду.