Хмурое неприветливое небо тяжело навалилось на грязно-серые глыбы гор, громоздившиеся за невысокими сопками, вершины которых поросли выцветшей пожухлой травой и редкими чахлыми деревцами. Меж сопками стлался полупрозрачный туман, мутный, как деревенский самогон, и крупными каплями оседал на черной листве деревьев, дрожавшей под резким пронизывающим ветром с голых горных склонов. Солнца почти не было видно, хотя время близилось к полудню, о существовании светила напоминало лишь размытое бледное пятно, медленно ползущее к зениту по небу, покрытому кляксами туч.
Осень в Чечне… И хоть раем небесным назови этот проклятый край, погода все равно лучше не станет. Так и будет сыпаться с неба утиная дробь дождевых капель, мерзкими холодными ручейками стекая за ворот маскировочного балахона и заставляя поминутно ежиться и передергивать плечами. Так и будет плотоядно чавкать раскисшая от мутной небесной влаги земля, навечно принимая в свои объятия тела тех, кому не удалось остаться в живых. Так и будет…
* * *
Между сопками и отрогами гор разместилось небольшое селение с типичным для этих мест непроизносимым названием, из тех не отмеченных ни на одной карте населенных пунктов, до которых не добрались ни ленинская электрификация, ни гайдаровская приватизация. Полтора десятка глинобитных домишек, окруженных плетеной изгородью и оголенным редколесьем, жались к осыпающимся громадам древних скал. Все будто вымерло, но только на первый, неискушенный взгляд.
Уже несколько часов за этой богом забытой чеченской деревушкой велось никем не замеченное, тщательное наблюдение. Ему, собственно, и полагалось быть незаметным — “охотники за головами” из особого отдела превентивных и диверсионных операций отличались от всех прочих воинских формирований именно своим непревзойденным профессионализмом, благодаря которому и были до сих пор живы.
Согласно оперативным разведданным, которые шесть часов назад группа получила по спутниковому каналу спецсвязи, в этом селении могли скрываться бандиты, не далее как вчера похитившие двух врачей международной миссии Красного Креста. “Охотникам” было приказано выяснить, так ли это на самом деле, и в случае подтверждения информации освободить заложников.
Разбившись на двойки, они рассредоточились, перекрыв возможные подступы к селению. Двое залегли в расщелине, над поворотом дороги при въезде; двое сделали изрядный крюк и, спустившись вниз, блокировали выезд. Еще четверо заняли позиции с восточной и западной сторон селения.
С помощью мощной оптики “охотники” вели наблюдение за каждым домом в селении и непрерывно обменивались информацией на своей частоте. Впрочем, за три с половиной часа им удалось обнаружить лишь заляпанный грязью тупорылый армейский грузовик, спрятанный в большом, но ветхом сарае, и установить, что, по крайней мере, в одном из домов находится, как минимум, один террорист — оттуда ненадолго выбрался бородач в почти утратившем свой первоначальный цвет камуфляже, поглядел из-под козырька ладони на дорогу, скрывавшуюся за блестевшим от дождевой влаги гранитным выступом, и убрался обратно.
Похоже было, что боевики в этом селении не желали афишировать свое присутствие, ожидая приезд кого-то. Такое поведение чеченцев осложняло задачу — могло, конечно, оказаться и так, что в селении находится всего один бандит, а могло быть и наоборот. И тогда по атакующим врежут из пары десятков стволов те, кто до поры до времени прячутся, возможно, в других хижинах.
Ничего другого не оставалось, как затаиться и выжидать, продолжая наблюдение.
* * *
Седой и Чудик укрылись в небольшом распадке, поросшем кустами орешника, упрямо не желавшего расставаться со скудными остатками некогда зеленой листвы. На дне распадка скопилась сбежавшая со склонов дождевая вода, там было сыро, но зато намного безопаснее, чем на почти голом склоне любой из плешивых сопок.
Майор Николаев, командир группы “охотников”, который, как и Седой, участвовал еще в первой чеченской кампании, поручил ей наблюдение за восточной окраиной деревни. Расстелив плащ-палатки прямо на мокрой траве, “охотники” залегли, высматривая малейшие признаки движения на вверенной им территории.
"Бдили” поочередно. Когда его в очередной раз сменил Чудик, Седой, пригибаясь, спустился вниз по склону на самое дно распадка. Выплюнул безвкусную травинку, которую механически жевал вот уже несколько минут, и сунул руку за пазуху, во внутренний карман куртки. Покопавшись в нем, он извлек смятую пачку папирос с гордым названием “Десант”, встряхнул — на ладонь высыпалась щепоть отсыревшей махры.
— Эй, Чудик, — не оборачиваясь, негромко позвал Седой, — угости дымом.
Шорох травы за его спиной выдал осторожное движение напарника. Он почти видел, как худосочный Чудик, больше похожий на недоедающего студента, чем на бойца элитного спецотряда, не отрываясь от бинокля, снимает со своей продолговатой башки сферу, опутанную маскировочной сеткой, и достает из нее такую же пачку. С одним-единственным отличием — в его пачке почему-то всегда есть папиросы. Прямо шаман какой-то…
Через некоторое время хлюпнула жижа под подошвами армейских ботинок, и из-за правого плеча Седого протянулась тонкая, похожая на детскую рука. Пальцы разжались, уронив папиросу на его подставленную ладонь, и рука исчезла.
Чудик предпочитал там, где это возможно, обходиться без слов.
Седой прикурил от коптящей бензиновой зажигалки и во все легкие затянулся едким, горьким и вонючим “дымом отечества” с убийственным содержанием никотина, смол и вредных металлов. Выдохнул, испытывая глубокое удовлетворение при мысли о том, что, окажись на его месте какой-нибудь рыхлый америкашка, непременно сблевал бы вместе с легкими еще и завтрак.
Ему вспомнился Клэй Хьюстон, чертов борец за национальное самоопределение, глава американской миссии наблюдателей в Чечне. “Каждый народ имеет право-Русская имперская политика не признает цивилизованных методов… Мы, граждане истинно демократической страны, не можем спокойно спать, пока…”. Потом ему показали связки ушей, которые ваххабиты отрезали у русских военнопленных, и фотоальбомы, составленные из снимков, сделанных во время экзекуций самими бандитами. Американец живо поумерил свой пыл и сник, однако в докладе, который он направил в Совет Безопасности ООН, об этом не было ни слова.
Лицемер поганый.
Седой сделал еще несколько затяжек, представляя, как заставил бы напомаженного, благоухающего дорогим одеколоном Хьюстона выкурить всю пачку.
Сплюнул. Ни черта бы это не изменило. Вот в окопы бы его на недельку!
Еще тогда, в первую чеченскую, чертовы американцы путались под ногами со своим насквозь фальшивым гуманизмом. Путаются и сейчас, когда у самих за спиной — разбомбленная Босния.
Таких борцов — да накормить бы свинцом…
Он курил до тех пор, пока не стало обжигать пальцы, и только тогда затушил окурок и аккуратно выпотрошил его в свою пачку — потом из собранного табака можно будет свернуть самокрутку.
В наушниках тихо пискнуло. Седой поправил усик микрофона, сползший на правую скулу, и негромко произнес:
— Третий слушает.
— Слушай-слушай, — хриплый голос командира группы звучал на фоне какого-то скребущего шороха — это микрофон рации терся о его внушительную бороду, которой позавидовали бы и ваххабиты, и Маркс с Энгельсом, вместе взятые. — Пятый только что передал, что вахи наконец-то зашевелились. Со стороны гор подъезжает “патрол”. Похоже, именно его они и дожидались.
Послышался сухой щелчок, и после паузы, заполненной тихим потрескиванием, Дед — так бойцы называли своего командира — добавил:
— Пятый утверждает, что рядом с водителем — Рашид. Тот самый. Даю три минуты на подтверждение информации. Общая готовность — пятнадцать минут.
— Понял, — коротко отозвался Седой, стараясь не выказывать своего удивления.
В какую-то захудалую деревушку прибыл один из самых известных полевых командиров! В смысле — главарей чеченских бандитов! Если заложники здесь, в этом самом селении, то Рашид Усманов скорее всего приехал как раз для того, чтобы решить их судьбу.
Так или иначе, ситуация прояснится в ближайшее время.
Конец связи ознаменовался таким же щелчком. Чудик, совершенно неподвижно пролежавший все это время со своим биноклем, безо всякого интереса спросил:
— Чего там?
— Похоже, Рашид в селении, — обернувшись к напарнику, Седой раздвинул в улыбке обветренные губы. — Спасибо за дым, Чудик.
Тот ничего не ответил. Молча поднялся с расстеленной на мокрой траве плащ-палатки и короткими скупыми движениями скатал ее в тугой валик. Казалось, сообщи ему, что в селение прибыл сам Иисус с бригадой апостолов, Чудик и тогда бы отреагировал точно так же.
