Андрей Кивинов - Обнесенные «ветром»

Эхо пожарной сирены гулко прокатилось над тайгой. Где-то за соснами встревоженный олень поднял голову и прислушался к незнакомому звуку. Выпустив в морозный воздух струю пара, он быстро умчался в чащу.

Лай напуганных сторожевых собак перекрывал крик дежурного офицера исправительно-трудовой колонии усиленного режима.

– Багры, багры тащи, урод! Первый отряд из барака – на подъем!

Вокруг, явно не зная, что делать, метались сержанты и рядовые, то и дело натыкаясь в темноте друг на друга.

– Куда ты, кретин? Ты, ты, Проскурин! Давай шланг, воду, воду!

– Товарищ лейтенант, не подойти – краны за котельной!

– А, черт, мать твою!

Офицер, опустив у шапки «уши», согнувшись в три погибели прыгнул в проем между горящей котельной и забором и проскочил опасный участок. От бушующего неподалеку огня краны отмерзли, и он без труда повернул винт.

Рядовые схватили шланги и направили водяные струи на охваченную пламенем котельную.

– Люди там были? – Лейтенант, вынырнув из проема, подбежал к Проскурину.

– Не знаю, вообще-то, на ночь там зек дежурит, смотрит за давлением, но он, может, выскочил.

– Сбегай, узнай!

– Есть! – гаркнул сержант, бросил шланг и помчался в помещение дежурного.

В ту же секунду из первого барака выскочил заключенный.

– Там Ветров, Ветров там! Он дежурил на котельной, а в бараке нет его.

– Вернись, проверь внимательно.

К котельной уже подтягивались разбуженные офицеры, прапорщики, «обслуга». Прибыл «хозяин» – начальник колонии. Огонь бушевал, грозя переброситься на бараки.

– Пену давай, мудаки, – гремел голос какого-то старшины.

Хозяин подошел к лейтенанту.

– Ройте вокруг канаву, пусть зеки лопаты берут. Почему пожар? Как допустил? Под трибунал пойдешь!

– Михаил Сергеич, все нормально было, не знаю я, чего там такое загорелось.

– Ладно, после поговорим. Иди проверь, все ли на месте, я слышал, Ветрова нет.

Лейтенант убежал в первый барак.

Через час общими усилиями огонь удалось сбить, и теперь остатки пламени засыпали снегом и заливали водой. К утру, когда с пожаром полностью было покончено, на месте котельной остался лишь почерневший кирпичный остов без крыши, окон, дверей и внутреннего содержимого.

– Разгребай, – раздалась команда, и уставшие заключенные, еле шевелясь, стали разгребать лопатами пепелище.

– Вот он! – раздался вдруг крик одного из зеков, – Ветер! Подбежавшие солдаты разгребли золу, и из-под обломков обгоревших досок показались останки какого-то мужчины.

– Ветров, Колька, первый отряд, – промолвил сержант. – Он сегодня дежурил.

– Точно он, – уверенно подтвердил один из заключенных, хотя от человека, сгоревшего в котельной, почти ничего не осталось.

– Проверку делали? – спросил подошедший хозяин.

– Так точно, все на месте, кроме него.

– Значит, Ветров!

– Да, по росту подходит, да и лепень, вроде, его, – показал на остатки одежды старший отряда.

– Пожар почему случился, узнали?

– Уснул Ветер, наверно, ну и прозевал. Котельная-то дровяная, всю ночь следить надо, чтобы искры никуда не попали.

– Родственники у него есть?

– Да, мать в Витебске, он сам оттуда.

– Похороните и матери извещение пошлите, – закончил хозяин и пошел с пепелища.

Колеса поезда отстукивали монотонную мелодию, иногда гремя на стрелках и внося некоторое разнообразие. За замерзшими стеклами мелькал бесконечный лес, тянувшийся вдоль полотна.

– Господа, – по-гусарски обратился один из сидевших в купе мужчин к двум другим пассажирам, – нам ехать до Питера еще добрую неделю, а мои запасы спиртного уже на исходе. Не скинуться ли на бутылочку ресторанного коньячка?

Говорившему было лет сорок, по его морщинистому лицу сразу можно было догадаться, что все-таки предметом его истинного уважения является «горькая». На нем были одеты потрепанный свитер, затертые джинсы, в углу над его местом висели китайский пуховик и брезентовый рюкзак.

– Я пас, Петрович, – ответил второй пассажир – парень лет тридцати. У вас, геологов, может быть, такие дозы в нормалек, но для меня – творческого интеллигента – многовато, знаешь ли. Боюсь, жена не узнает после отпуска, скажет, ты не в санатории был, а в концлагере.

– А мне все равно, – произнес третий, сидевший у окна и пристально изучающий темноту, пассажир. – Но я согласен с Игорем, надо бы пару дней переждать.

– Ну тогда, я на боковую, – сказал Петрович, полез на полку и выключил большой свет.

– Может, в картишки? – спросил Игорь у сидевшего напротив парня, – А то у меня бессонница.

Тот на секунду повернулся к собеседнику, покачал головой и снова уставился в окно.

Парню тоже было лет тридцать, он был плотного телосложения, с короткой, почти под ноль, модной стрижкой и глубоко посаженными темными глазами. На лице, не по возрасту морщинистом, играла грустная улыбка. Пальцы крутили медную цепочку, и мысли пассажира, казалось, были где-то очень далеко.

– Я, Серега, знаешь ли, всегда мучаюсь от безделья в дороге, – продолжал Игорь. – Правда, так далеко меня еще не заносило, все, в основном, Москва, да летом на юга. А тут бесплатная путевка на Байкал, повезло на халяву. Жени на работе достала, уговорила съездить.

Игорь был, вероятно, из тех людей, которым было все равно, слушают ли их, лишь бы не лишали возможности говорить – не важно о чем и не важно где.

– Ты тоже питерский? – продолжал Игорь. Сергей покачал головой.

– Только бывал проездом, а сам – из Белоруссии.

– А я всю жизнь, знаешь, в Питере, на Васькином острове, и родня вся там, одним словом, коренной.

Сергей еще раз посмотрел на попутчика, затем встал, заправил постель и лег. Достал из куртки дешевые сигареты, закурил.

– Геолог уже в отрубе, – не умолкал Игорь. – Ну и работа, мотаешься, как говно в проруби. Да ладно, хоть бы за бугор, а то по снеговщине.

– Давай спать, – сказал Сергей, гася сигарету и накрываясь одеялами, – завтра еще наговоримся.

Утром поезд притормознул на какой-то станции, но скоро снова тронулся и загрохотал на стыках.

Геолог Петрович, проснувшись, спрыгнул с полки, потянулся и громко прокричал:

– Подъем!

– Петрович, тут тебе не казарма, – стащив с головы одеяло, проворчал Игорь. – Чего расшумелся? Вон, Серега еще спит.

Но Сереги на месте не было.

– В сортире, наверно, или в ресторации. Я сам туда собирался. Странно, что он не подождал – втроем веселее. Спустя полчаса Петрович вернулся в купе.

– Нет его нигде. Может, от поезда отстал. Ночью, вроде, остановка была, надо у проводника спросить. Еще час поисков ни к чему не привел.

– А вы вещи-то свои проверяли? – спросил сметливый проводник. – А то сейчас ворья развелось…

Игорь и Петрович переглянулись и молча принялись рыться в своем багаже.

– У меня, кажется, все цело, – успокоился Петрович – даже деньги.

– У меня, вроде, тоже, – ответил Игорь, но, обыскав карманы пиджака, висевшего на крючке, тут же добавил:

– Черт, паспорт пропал. Деньги лежат, а паспорта нет.

– Да ты проверь, может, засунул куда. Кому он нужен-то?

– В пиджаке был, точно, я перед сном проверял.

– А у попутчика вашего вещички-то были? – ввернул проводник.

– Сумка спортивная, но сейчас ее нет.

– Неужто сошел? Он говорил, что ему тоже до Питера надо, по делам каким-то.

– А зачем же паспорт мой забрал? Теперь по милициям чокнешься ходить, восстанавливать.

– А кто он такой? – спросил проводник.

– Да говорил, что из Белоруссии, специалист по лесоповалу, командировочный, какой-то договор ездил заключать.

– Вольному – воля, – произнес Петрович. – Может, забыл что да вернулся.

Поезд монотонно гремел на стыках.

– Ну ты орел! Это где ж ты так научился? В школе милиции, говоришь? Тогда ничего удивительного. Нет, Андрей Васильевич, глянь, что он понаписал. Протокольчик! Надо в газету отослать, в «Санкт-Петербургскую милицию», в раздел анекдотов.

В кабинете начальника уголовного розыска 85-го отделения милиции Соловца сидели молодой опер Миша Петров, закончивший недавно школу милиции, и инспектор Андрей Васильевич Кивинов. Соловец держал перед собой написанный Мишей протокол и указывал тому на допущенные неточности.

– Что, к примеру, означает эта фраза? «Головная коробка расколота в 1 метре от поребрика». Какая коробка? Головная? А может, черепная? Василич, у тебя головная коробка есть?

Кивинов, отвернувшись, усмехнулся.

Далее: «Внутренности мозга разбросаны по асфальту…» Ты меня, Миша, прости за темноту, но где у человека внутренности мозга, я не знаю. И почему они раскиданы по асфальту? Прохожие, что ли, их ногами пинали? Или вот это, сопроводиловка. «Направляется труп гражданина Яковлева для дальнейшего вскрытия и установления причин смерти». Замечательно. Ты что, его уже вскрывать начал? Для дальнейшего вскрытия. Печеночки захотелось свеженькой или сам разобраться решил, отчего Яковлев загнулся? И чем, позволь спросить, его вскрывал? Зубами? Не иначе как. Медик ты наш тибетский. А вот это: «Приложение: один труп и протокол осмотра на двух листах». Круто! Хорошо хоть один труп. Не надо здесь никаких приложений. Это вещдоки можно приложить, а покойника уже не приложишь – он и так приложенный!