Андрей ВОРОНИН
СЛЕПОЙ ПРОТИВ МАНЬЯКА
Моросил надоедливый мелкий осенний дождь. Катя Фролова с большим пестрым зонтиком в руках спешила по улице. Она хотела как можно скорее попасть к ресторану «Валдай». Вчера ей не повезло, а вот сегодня она надеялась, что все сложится как обычно. Ее кто-нибудь снимет, и она заработает. Подруга, на которую она рассчитывала, сослалась на насморк и отказалась идти.
Сегодня была суббота, занятия закончились раньше, что было на руку Кате. Родители уехали на дачу копать картошку и снимать яблоки, так что Катя Фролова, ученица восьмого класса гимназии с английским уклоном, была предоставлена сама себе.
Она бросила портфель и долго, как опытная женщина, прихорашивалась перед зеркалом, выставив на полочку всю косметику матери. В душе она проклинала свою подругу, высоченную Зойку, обзывала ее всякими словами. Для верности она перезвонила ей.
– Так ты идешь или нет? – строго спросила Катя.
– Я не могу. Ты же понимаешь… Слышишь, как я разговариваю?
Действительно, Зойка разговаривала гнусаво.
– А тебя там никто и не просит говорить.
– Знаешь, Катька, я боюсь заболеть. Да меня и мать не пускает.
– А ты скажи, что идешь ко мне слушать музыку и заниматься английским.
– Она не поверит и уж точно не отпустит.
– А ты что, забыла, что должна мне полтинник?
– Да помню, Катька, помню. Вот оклемаюсь, насморк пройдет, заработаю и отдам.
– Смотри, подруга, счетчик включен, – по-взрослому сказала Катя и добавила:
– Слышишь, он уже начинает щелкать? – она постучала ногтем по микрофону трубки.
Зойка захихикала.
– Досмеешься у меня, дылда. Это тебе не в подъездах с азербайджанцами трахаться. Полтинник – деньги немалые. Так что в среду чтобы приготовила!
– Ладно, ладно, Катька, не нервничай. Ты же знаешь, я всегда отдаю. А куда ты пойдешь? – на всякий случай спросила Зойка.
– А ты что, собираешься прийти?
– Не знаю, может… – замялась Зойка.
– Я буду возле «Валдая». Подскакивай, вдвоем сподручнее ведь работать.
– Ладно, видно будет, – прогнусавила Зойка и повесила трубку.
«Вот сучка! Грудь третьего размера, а она работать не хочет. Ну ладно, я с ней разберусь!»
Катя натянула на майку кожаную косуху, одернула. коротенькую юбочку, сунула ноги в ботинки, выбежала на кухню и глянула в окно. По стеклу струились капли дождя, перечеркивая пейзаж.
– Только этого мне не хватало, – буркнула Катя, – еще простыну – буду гнусавить, как Зойка.
Она открыла свою сумку, слишком большую для ее маленькой хрупкой фигурки, заглянула внутрь. Салфетки, косметика, несколько пестрых пачек презервативов и газовый баллончик, который она вытащила у своей матери из плаща…
Полностью экипировавшись, взглянув перед выходом в зеркало, Катя осталась вполне довольна своим видом. Единственное, чего у нее не было, это денег. А она любила, несмотря на свои тринадцать с половиной лет, чтобы у нее в кармане всегда были деньги.
И вот сейчас, когда она аккуратно обходила лужи, единственным утешением для нее было то, что насморк – не сифилис. В свои тринадцать лет Катя Фролова умела делать очень многое, и в классе она слыла едва ли не самой крутой. Вот уже год, как у нее почти всегда водились деньги. Ей не повезло: в одиннадцать лет ее изнасиловали на чердаке два старшеклассника – Витька и Колька. К тому же сделали это неумело… Но все обошлось.
А затем Катя поняла, что это ей нравится. А потом она поняла и другое: мужчинам это тоже нравится и они готовы платить за это деньги, и деньги немалые, по ее понятиям.
И Катя Фролова, почти отличница, занялась выгодным промыслом. Она пополнила ряды представительниц древнейшей профессии, хотя себя проституткой Катя не считала. Зарабатывала она себе не на жизнь, а на удовольствия. Мать, наверное, кое о чем догадывалась, но Катя умело врала. Она говорила, что занимается переводами, репетиторством и иногда водит туристов по Москве, показывая достопримечательности.
– Чертова погода! – бормотала Катя, пока шла до ресторана.
К сожалению, у нее не было денег даже на чашку кофе, и поэтому пришлось торчать у входа. Дождь все накрапывал. Становилось прохладно. Катя поеживалась.
Даже сигарет не на что купить!
И тут она увидела высокого парня в длинном светлом плаще, вышедшего на крыльцо и пытающегося закурить. Огонек от зажигалки все время задувало ветром.
Катя подошла к нему и приподняла свой пестрый зонт. Парень взглянул на нее и подмигнул. Катя подмигнула в ответ.
– Что, крошка, закурить хочешь?
– Не отказалась бы, – во весь рот улыбнулась Катя, показывая ровные белые зубы.
Парень протянул ей пачку «Мальборо». Катя вытащила одну сигарету и помедлила.
– Да бери еще. Вдруг, тебе долго придется торчать. Твой парень не пришел на свидание?
– Нет у меня никакого парня, – буркнула в ответ Катя и вытащила три сигареты.
Парень щелкнул зажигалкой, Катя затянулась.
– Ну ладно, крошка, мне пора, – парень взглянул на часы и, увидев медленно движущееся такси, махнул рукой.
«Вот черт, не повезло! Неплохой парень и, наверное, не жадный».
Такси приостановилось, парень открыл дверцу, придержал полу плаща, сел и через опущенное стекло помахал Кате. Девочка тоже махнула ему в ответ.
«А может, он еще вернется? Наверное, я ему понравилась. Интересный парень, но сильно смахивает на голубого».
Голубых Катя не любила. Они вызывали у нее холодное отвращение, как лягушки, змеи и пиявки. Но разговаривать с гомиками было интересно. Они, как правило, были образованными и остроумными, чего не скажешь о представителях солнечного Кавказа. Все их комплименты Катя знала наперед: «Дэвочка, повернись так», «стань так», «твоя попка как пэрсик». С представителями Кавказа Катя по возможности старалась не иметь дел. Но довольно часто на нее наезжали то осетины, то чеченцы,. пытаясь взять в оборот и получать с нее деньги. Поэтому Катя старалась менять места своей работы.
Смеркалось. Зажигались огни рекламы. Катя зябко ежилась.
«Наверное, день сегодня такой, наверное, звезды расположены неудачно», – она посмотрела на небо.
Но там не было видно не то что звезд, но даже облаков. Небо было ровным и серым, чуть подсвеченным заревом большого города. Проносились шикарные авто, останавливались такси. Роскошные парочки выходили из машин, направляясь в ресторан.
Катя бурчала им вслед:
– Раскормленные индюки! Козлы вонючие!
Ей иногда нравилось ругаться матом, особенно если было холодно и настроение было никудышным. Именно таким, как сейчас.
* * *
Григорий Синеглазов, сорокапятилетний мужчина с довольно длинными волосами, начинавшими седеть, развязал тесемки коричневой коленкоровой папки, положил ее себе на колени. Его глаза, под которыми были темные круги, сузились.
В кончиках пальцев появилась дрожь. Он раскрыл папку и одну за другой принялся вытаскивать большие глянцевые фотографии. Он раскладывал их на журнальном столике так, как раскладывают карты в пасьянсе. Менял местами, облизывал пересохшие губы и вздрагивал.
– Забавно… забавно… – шептал мужчина, – как же ты визжала! Как же ты хотела! Но потом ты хотела выскочить, и это тебе не удалось. Ключик-то от квартиры лежал у меня в брюках, а ты об этом не знала. Я поймал тебя у самой двери.
На фотографии было распластанное в ванной, исполосованное бритвой мертвое тело. Глаза вытаращены, язык вывалился, мокрые волосы прилипли к краю ванны.
– Люблю мелкие подробности, – проговорил мужчина и, подняв за уголок следующий снимок, поднес к глазам.
На этом снимке была окровавленная голова совсем молоденькой девушки, почти ребенка. Следующая фотография задрожала в пальцах Григория Синеглазова. В раковине умывальника лежала аккуратно обмытая отрезанная женская рука. Пальцы были выпрямлены, и рука с, колечком казалась фарфоровой. На запястье поблескивали часы. Снимок был настолько отчетлив, что мужчина мог видеть даже время, остановленное вспышкой фотолампы: два часа пятнадцать минут.
Григорий Синеглазов отлично помнил эту ночь. Он помнил девушку, почти подростка, он помнил, как она немного запинающимся голосом соврала, что ей уже восемнадцать лет. На самом же деле ей было не более четырнадцати, может быть, четырнадцать с половиной. Именно такой возраст больше всего возбуждал референта по экономическим вопросам, кандидата экономических наук Григория Синеглазова, разведенного шесть лет назад. Он быстро просматривал снимок за снимком. В уголках глаз собрались слезы.
– Какие вы все хорошенькие! – прошептал Синеглазов и судорожно вздохнул. – Какие вы хорошенькие! Как я вас всех люблю!
Все фотографии были ужасны. Они больше напоминали страницы патологоанатомического атласа, чем снимки, сделанные фотографом-любителем.
