Сергей Соболев
Последний выстрел Странника
21 апреля. Вечер
Центр Москвы
Я стою на площади среди собравшихся здесь людей; я нахожусь в самом эпицентре событий.
В ушную раковину вставлен микродинамик, в руке, опущенной в боковой карман куртки, смартфон. Я не различаю отдельных лиц, вижу лишь смазанные обезличенные силуэты. Я сам часть этой собравшейся на площади толпы; и я ощущаю ее мощную энергетику.
На сцене стоят известные, малоизвестные и совсем неизвестные личности. Их речам, их голосам внимает собравшаяся на площади толпа.
С некоторых пор принято называть этих людей «оранжевыми», «оранжоидами». Они, эти деятели, мнят себя властителями дум, они считают себя демократическими лидерами, истинными глашатаями прав и свобод, проводниками чаяний «креативного класса». Но они не самостоятельны, ими манипулируют, ими управляют. А некоторых из них, в случае необходимости, могут даже принести в жертву.
Они, эти «оранжевые», все вместе взятые ни на что не годны, кроме разговоров. Это про них сказано – бурление говен. Они, как показала практика, не способны сместить даже мэра в небольшом российском городе. Чего уж там говорить про высших должностных лиц государства.
Они были бы не опасны, а может быть, даже полезны – «полезные идиоты», – если бы не одно «но».
Помимо этих крикливых деятелей, существуют еще такие персонажи, как «Агент Оранж».
Один точный выстрел в Мемфисе в чернокожего проповедника Лютера Кинга привел общество к бунтам, погромам, массовым многомиллионным манифестациям. Он, этот единственный точный выстрел, сильно изменил Америку.
Один или несколько выстрелов в президента США Джона Кеннеди, а затем и убийство его брата Роберта, изменили всю американскую элиту. А затем американская элита стала менять весь остальной мир.
Я – «Агент Оранж». Или просто – Оранж.
Я лучший в своей профессии.
Я один стою их всех, тех, кто стоит сейчас на сцене. Мне достаточно дважды нажать на кнопку смартфона, обозначенную символом в виде звездочки, чтобы произошло событие, способное кардинально изменить судьбы многих.
Мои веки налиты свинцом. Саднит левый бок; бронежилет, надетый на мне минувшим вечером, спас мне жизнь – осталась лишь отметина в виде гематомы да еще трещина в ребре.
Чтобы оказаться здесь, на этой площади, мне пришлось через многое пройти. Некоторых из тех, с кем я соприкасался совсем недавно, к этому моменту уже нет в живых. Моя девушка, та, о которой я не могу не думать даже сейчас, в эту драматическую минуту, находится в смертельной опасности. И это обстоятельство, среди всего прочего, мне тоже приходится учитывать.
Я жду, когда к микрофону выйдет тот, чья фотография помечена черным маркером, тот, напротив которого в списке начертана цифра 2.
У меня в запасе есть еще немного времени, чтобы поведать свой вариант этой истории. О себе, о пережитом в последние несколько суток, расскажу в первом лице. Что касается остальных персонажей, иных из которых уже нет в живых, то здесь я вынужден полагаться на те сведения, которые мне известны к этой минуте.
Начну свой рассказ с одного события, которое произошло далеко от того места, где я сейчас нахожусь.
16 апреля
Остров Самуй, Таиланд
Наверное, я самый счастливый человек на всем белом свете. Все самое ценное, самое важное, единственное, без чего я не смогу обойтись и не смогу даже далее жить, находится здесь же, рядом, на расстоянии вытянутой руки. Мне вполне достаточно для счастья того, чем я располагаю – здесь и сейчас.
Более чем достаточно.
– Милый, расслабься же наконец! – В голосе, прозвучавшем у меня над ухом, заключена ласковая требовательность. – Ты весь как из железа выкован!..
– Мне кажется, я предельно расслаблен.
– Устройся хорошенько! И постарайся не ворочаться!
– Куда руки-то девать? – шутливо поинтересовался я. – А можно…
– Нельзя! – перебила она меня, догадываясь, к чему я клоню. – Пациент, соблюдайте порядок! Сейчас по расписанию лечебные процедуры! Так что, Серый Волк, держите в ближайшие полчаса свои лапы при себе, а не то сделаю больно.
Тихий журчащий смех, при звуках которого у меня начинают мурашки по телу бегать, смягчил прозвучавшую угрозу «сделать больно». Надо было пролететь несколько тысяч километров, попасть в это удивительное место, чтобы лучше понять самого себя. Оказывается, я способен на самые отчаянные поступки.
– Доверься мне, – тем же ласковым тоном сказала она, после чего вновь положила свои прохладные, влажные от масла ладони мне на спину. – Расслабься, – повторила, как мантру. – И постарайся думать о чем-то приятном.
Я положил подбородок на руки, так, как это обычно делают люди, угодившие на стол к массажисту. Ника – так зовут мою женщину – уже вполне овладела приемами тайского массажа. Она очень восприимчива ко всему новому и как-то легко, без видимых усилий, так быстро, что порой меня это удивляет, овладевает навыками, на овладение которыми у большинства людей ушли бы недели, а то и месяцы.
Некоторым приемам тайского массажа Нику обучила местная девушка, нанятая нашими нынешними соседями, пожилой парой. Зовут эту миниатюрную молоденькую тайку Сумали. Ей двадцать, с ее же слов. Все здесь называют ее не иначе как Сью.
Когда я говорю «все», имеется в виду, что нас в местном комьюнити, разместившемся в двух бунгало – третье пустует – на берегу дикого пляжа в южной части острова, в данный момент всего пятеро. Мы с Никой, тайская девушка Сумали да еще двое немолодых янки.
Должен сказать, такое соседство лично меня вполне устраивает.
Я лежу на тонком жестком матрасе, положенном на пол. На мне нет и клочка одежды. На женщине, которая сидит в данную секунду на мне верхом, сжимая гладкими сильными ногами мои бедра, бикини и плотно обтягивающий нежные полушария топ ярко-оранжевого цвета.
Ее длинные чуткие пальцы выискивают самые потаенные мои кнопки, нажимая в известном лишь ей порядке то одну, то другую. Я смежил глаза и попытался – как мне было велено – расслабиться. Иногда мне кажется, особенно в такие мгновения, как нынешние, что Ника все еще подбирает ко мне ключи. Или, если угодно, пытается набрать некую кодовую комбинацию, при помощи которой ей удастся отворить тяжелую дверку бронированного отсека. В который, как в банковский сейф, я когда-то сам упрятал свою душу, после чего выбросил ключи и стер из памяти код доступа.
Но это мои вольные фантазии. Она, эта молодая женщина, за сравнительно недолгое время, кажется, успела изучить меня, мое тело, основательней, чем я сам за все свои тридцать шесть лет жизни. И, что меня не перестает удивлять, относится она ко мне много лучше, чем я того заслуживаю.
Действо длится уже около получаса. Мы дважды меняли позу – сначала я лежал на спине, затем на боку. Но большую часть времени я провел, лежа лицом вниз. Не самая удобная позиция, должен сказать, учитывая, что подо мной лишь тонкий жесткий матрас. Но тут вот какая штука. В своей прошлой жизни я мог провести несколько часов, а порой и сутки или даже двое в гораздо менее комфортных условиях. К примеру, в лесу, фактически без движения, в очень ограниченном пространстве устроенной мною же «лежки».
Хотя я сам и меняюсь, хотя у меня, как у ящерки, попавшей в западню, отвалился хвост, некоторые навыки все же остались при мне. Так что для меня выполнить команду, отданную ласковым полушепотом, «замри», «не шевелись, милый», это сущий пустяк.
Мне временами становится чуточку больно (а порой, должен признать, и не «чуточку»). Но это сладкая боль; и я готов терпеть ее и наслаждаться ею бесконечно долго. Комната наполнена проникающим через единственное окно с поднятыми жалюзи сиреневатым светом – день клонится к закату. Меня окружают, обволакивая, приятные обонянию ароматы масел для притирания, тропических фруктов, розовых лепестков, которыми усеян пол; к ним примешивается йодистый запах моря. Из невидимых динамиков льется щемящая душу мелодия, к которой я раньше был равнодушен, которая прежде не находила во мне никакого отзыва.
Да, одна лишь мелодия, в треть громкости, как фон, без слов. Но я их откуда-то знаю, слова этой песни, и они звучат у меня внутри, где-то под черепной коробкой, а может – в моей душе, если таковая вообще существует:
You are my heart, you are my soul… Yeah, a feeling that our love will grow…
Никогда еще мне не было так хорошо, так покойно, как сейчас, в эти самые мгновения…
Вскоре я почувствовал, что моя Ника подустала. Ее дыхание стало чуть затрудненным; движения ее рук, ее пальцев были уже не столь ритмичными, не столь акцентированными. Она чаще, чем в начале сеанса, делала паузы; иногда на несколько секунд припадала грудью и животом к моей спине – отдыхала, собираясь с силами, чтобы качественно довершить начатое, чтобы воспроизвести поэтапно, пошагово то, чему ее научила Сью, используя меня же, мое тело в качестве учебного пособия. Ника – упорный человек, я это уже понял. И если она за что-то берется, то старается сделать это как можно лучше.
