Ознакомительная версия.
— Да она ж нарочно…
— Хоть это понял, — хмыкнул босс. — Чего ждешь? Пиши! Генеральному директору и так далее… Прошу уволить меня по собственному, так сказать, желанию в связи с семейными обстоятельствами… Хотя нет, у тебя ж ни семьи, ни обстоятельств. Ввиду необходимости длительного лечения и невозможности выполнения мною моих служебных обязанностей, — невозмутимо диктовал Брусницын. — Точка. Подпишись. И число поставь, сегодняшнее… Давай сюда. — Он взял заявление, прочитал, аккуратно сложил пополам и уставился на Багрова. — Ну чего ждешь? Чтоб я свой автограф поставил? Поставлю, когда надо будет. А ты вот что, — ухмыльнулся босс, откидываясь на спинку кресла, — напомни-ка мне, как она тебе сказала… ну когда ты пожаловался, что тебя уволят?
— Да чего сказала? «Бычарой» обозвала и сказала, что я вам, типа, такой и нужен. Мол, никто меня поэтому не уволит… — мрачно ответил Багров.
— Ай умница! — захохотал босс. — Смотри-ка, и тут просекла! Ну да, при таком муже… Ладно, — он спрятал заявление к себе в стол и, не глядя на Багрова, добавил: — Иди работай. А заявление твое будет пока у меня. С Мамона я тебя снимаю. Джип передашь Смолянинову и сам поступаешь в его распоряжение, а он уже знает, куда тебя направить. Свободен.
— Игорь Петрович, — пробурчал, поднимаясь, Багров, — товарищ полковник…
— Ну чего, чего? — Босс нахмурился, но глаза на него поднял.
— Спасибо. Век не забуду, — произнес Багор, стоя уже у двери.
— Я сказал: иди. — И когда подчиненный вышел, пробормотал скорее уже самому себе, поднимая телефонную трубку: — Ну что ж, если этот залупаться не будет, оставим без последствий… — Он имел в виду помощника генерального прокурора, Александра Борисовича Турецкого.
1
Турецкий, сидя в кабинете Фролова, попросил его:
— Федор Александрович, когда у тебя появится возможность или желание устроить «разбор полетов», ты позови меня. Ирку — не надо. Во-первых, она еще не в себе, а после прочих наездов…
— Что, и такое уже было? — обеспокоенно спросил генерал милиции Фролов.
— Все было, Федя, но не будем копаться в подробностях, которые к конкретному делу отношения прямого могут и не иметь. Хотя вряд ли. Но ты же очных ставок устраивать не станешь. Нужды в них нет, если виновный готов признать свою ошибку и оплатить ремонт пострадавшего транспортного средства. Я верно излагаю твою мысль?
— Да, в общем… — неопределенно как-то ответил Фролов. — Есть, понимаешь, некоторые аспекты, нюансы, мать их… А если по существу, то у пустякового дела оказалось вдруг столько радетелей, что прямо голова кругом. Мне казалось, что проблем с оплатой не будет, как и встречных претензий. Ну ладно, давай тогда так и договоримся. Но ты Ирину Генриховну все-таки предупреди, ведь фактически пострадавшая — она, а не ее супруг и защитник. Я думаю, мы увидимся где-нибудь завтра, во второй половине, если не возражаешь. Нет? Тогда привет, до встречи.
До встречи так до встречи, решил Турецкий, а Ирине сказал:
— Ты сегодня времени не теряй и вызови представителя своей страховой компании, пусть произведет оценку повреждений. Скажи, что виновник ДТП сам оплачивает ремонт и нужно на основании оценки выставить счет. А будут звонить тебе, приглашать куда-то, отвечай, что простудилась, перенервничала, короче, приболела. Врачи прописали постельный режим. Я сам поеду к Фролову, мы уже договорились.
— Здрасте вам! — раздраженно воскликнула Ирина. — А как же работа? Мне теперь что, и занятия в училище отменять? Это в конце-то учебного года?!
— Такси возьми, если у тебя нет выбора. Но оценку необходимо провести сегодня, до конца дня. Да там у тебя, я смотрел, немного. По «жестянке» — одна небольшая вмятина на дверце, а остальное — грунтовка да окраска. Больше шума, чем серьезного дела.
— Так, может, вообще отказаться от претензий? Подумаешь, копеечное дело! — с вызовом сказала Ирина.
— Нет, отказываться совсем не надо, чтоб они полностью не обнаглели. А что наказание для них выглядит чисто символическим, ну так слава богу, что хоть «выглядит». Короче, занимайся делом, а я поехал служить Отечеству…
И он «служил» до самого вечера, пока не позвонила Ирина и не сказала, что оценщики приезжали, осмотрели машину и составили акт. По их оценке, ремонт влетит «в копеечку», в рублевом исчислении, на сумму десять с лишним тысяч, а говоря современным языком — на триста пятьдесят баксов. Турецкий примерно так и предполагал: игра не стоит свеч, но дело в принципе.
Одновременно возник и другой вопрос: а нужно ли вообще устраивать разборку, да еще в кабинете главного начальника московского ГИБДД? Не выстрел ли это из пушки по воробьям? Ну передать им акт — и пусть оплачивают! Может, действительно не стоит разводить церемонии и восстанавливать справедливость?
Своими сомнениями Александр Борисович поделился с Вячеславом Ивановичем Грязновым. А тот прямо взвился:
— Да ты что, Саня?! Хочешь вовсе оставить этих говнюков безнаказанными?! Они же эти три сотни баксов проституткам по дороге на работу швыряют, пока те их в служебных автомобилях обслуживают!
— За триста баксов? — тоном знатока усомнился Турецкий.
— Ну это я так… — сообразив, что перебрал с суммой, поправился Грязнов. — Суть, Саня, в самом факте!
— Аналогии у тебя, однако, старик, — хмыкнул Турецкий.
— Чего? А-а, извини, Саня, как-то не подумал. Но я бы на твоем месте им не спускал. А что, давай вместе к Феде подъедем? Говоришь, он ужом крутится? Нюансы у него вдруг появились? А вот и поглядим, что это за нюансы! Ох Федя, ох жук!.. Давай потом заедем куда-нибудь, вольем в него приличную дозу и расколем, а? Не станет же он врать близким своим приятелям?
— А если станет? — скептически усомнился Турецкий.
— Тогда будем знать, с кем дело имеем! — словно обрадовался Грязнов. — Помнишь анекдот про еврея, который изобрел машинку для печатания червонцев? Одному приятелю показывает, другому. А после того как продемонстрировал станок третьему, к нему является НКВД. Предъявляйте, говорят, ваш печатный станок. Еврей им: нате, смотрите. Вот сюда я тихо кладу червонец, а с другой стороны он же выпадает на лоток. Я кладу, он выпадает. Те: значит, он ничего не печатает? Еврей: не-а. Те опять: а зачем вам эта херня? И тут мудрый еврей изрекает: но я ведь должен знать, с кем дело имею!.. Слушай, чего я рассказываю? У тебя же точно такое дело было!
— Было, в Люберцах слушали. Только не у меня, а это Юрка Гордеев защищал студентов, которые кавказцев «обули» на подобном своем «изобретении». А Юрка так поставил вопрос, что присяжные хохотали, и те босяки, по-моему, вообще условным сроком отделались.[1]
— Ну верно! А чего тогда смеялся?
— А чего ж мне, плакать, что ли? Да и «бэсэду паддэржать!» — с кавказским акцентом добавил Турецкий, напомнив Вячеславу другой анекдот.
Едут два «лица кавказской национальности» в купе, молчат. День молчат, другой. Наконец один спрашивает: «Слюшай, куда едем, а?» Второй отвечает: «В Бакы едем». Снова вопрос: «Слюшай, в Бакы сито есть?» Ответ после длительной паузы: «В Бакы есть сито. В Бакы каждый семья имеет свой сито… Зачем спросил, а?» Вот тут любопытный и отвечает: «Просто так спросил — бэсэду паддэржать…»
Хоть и знал анекдот Грязнов, но расхохотался. И, отсмеявшись, твердо заявил, что обязательно будет присутствовать у Фролова. А вдруг и в самом деле понадобится беседу поддержать?
Федор Александрович не удивился, увидев друзей вдвоем, будто заранее знал об их приезде. Поинтересовался настроением, посетовал на погоду. Мол, синоптики обещали жару, а пока все дождит, и на даче делать нечего, не отдохнешь путем…
А дача у него была в «генеральском месте» — под Звенигородом. Поближе к Москве, конечно, было бы лучше, но именно это «поближе» — уже не генеральское, а, считай, маршальское место — Барвиха, Успенское, всевозможные там Горки и тому подобное. Не тянул пока на владения в тех «райских угодьях» главный московский гаишник. Хотя, надо сказать, некоторые коллеги как-то устраивались. Да и он давно уже не прочь поменять добротный бревенчатый дом с усадьбой на коттедж из красного кирпича и потому старается проявлять повышенную «гибкость» в решении некоторых вопросов, вызывающих неоднозначную реакцию «наверху». Но опять же эти вечные нюансы, будь они прокляты…
Вот, видимо, по этой причине и оставался «хороший приятель и честный мужик» Федор Александрович Фролов не в друзьях, а все-таки в приятелях у Грязнова с Турецким. И большего душевного сближения им как-то не требовалось. Приятельство обязывает к одному типу отношений, а дружба — это, насколько известно, нечто большее. А вот тональность разговоров не менялась, всегда оставаясь в высшей степени доброжелательной.
Ознакомительная версия.
