Когда двери кабинета закрылись, старший оперуполномоченный по особо важным делам Викентий Прошкин дал волю своим чувствам и «богатому» словарному запасу народного лексикона.
— Ну, бля… — заорал конопатый следователь, — Ну мудилы! Очередной «висяк» на наш отдел повесили!
Да еще иностранца прип-плели, е.., вошь!
Прошкин стал заикаться от негодования и возмущения.
— Нет, ты понял, Константиныч, — распылялся старлей, — эти говнюки гэбисты наорали, а нам теперь убирай за ними!
— То шо, Палыч, — устало произнес старшина с хохляцким акцентом, — это цветочки, а уси ягодки впереди! У прошлым мисяци в Южном округе та сама картина була, тилькы с совместной фирмой…
Прошкин не курил, а когда был на взводе, «прижигал» нервные окончания или водкой, или на худой конец жевательной резинкой. Его раздражение было прямо пропорционально количеству потребляемой жвачки.
На сей раз он забросил себе в рот аж три подушечки «Стиморол».
— И че?
Старшина хитро усмехнулся.
— А шо… — угрюмо вздохнул хохол, — вси про всих зналы, а дало закрылы.
Старлей недовольно поморщился, не улавливая намека старшины Остапчука.
— Ты на че намекаешь, старый пердун?
Старшина равнодушно пожал могучими плечами.
— Да ни на шо, Викентий, — спокойно ответил Кузьма Константинович, — просто того следчего, яки тэ дело вел и след простыв. Где вин? Никто его боле не бачив! Это дело темное… Гэбисты не зря там сшивались!
Прошкин присел на стул, но ему не сиделось, и он снова стал расхаживать по кабинету.
— Хватит байки травить, Константинович! — зло выпалил старлей. — Я и без тебя знаю, что дело с запашком, однако хош не хош, а повозиться с этим дерьмом нам придется.
Старшина пожал плечами.
«Набегавшись», следователь сел за стол.
— Давай сначала и по порядку… — серьезно и п6 деловому начал Прошкин. — Убийство произошло около двенадцати часов дня.
— Да.
— Что мы имеем?
— Пять трупов.
Старлей вздохнул.
— Пять трупов и двух свидетелей…
Старшина усмехнулся и, закурив папиросу, ехидно добавил:
— Один из них иностранец-засранец, а други — дурны!
Старший лейтенант поднял на Остапчука настороженный взгляд.
— Че с компьютерщиком Слесаренко?
— А ни че, — развел руками пожилой человек, — вин уже не жилец — прямым рейсом отправлен у психбольницу.
Прошкин сокрушенно покачал головой.
— А еще совсем пацан… — тихо прошептал старлей. — Не люди, а звери! Ни капли человеческого!
Если бы курносый следователь знал, что Макар Лигачев заменил молоденькому парнишке смертную казнь на пожизненное заключение, то, возможно, изменил бы свою точку зрения относительно «капли», но, думается, ненамного…
Помолчав несколько секунд, Прошкин возобновил разговор.
— Что мы еще имеем? — задал вопрос Викентий.
Старшина хитро скосил глаза.
— Константиныч, — произнес старлей, — ты, кажется имеешь что-то сказать мне?
Остапчук хмыкнул в кулак.
— Вин какой быстрый!
Глаза у Прошкина загорелись: Викентий давно работал со старшиной и хорошо знал его причуды. Если он начинал валять дурака, значит, в его руки попалась зацепка.
— Ну давай, старый пердун, не томи! — нетерпеливо подгонял старлей подчиненного.
Остапчук серьезно посмотрел на начальника.
— Сынку, килькы горилки ставишь?
Прошкин махнул рукой.
— Если по делу разговор, Константиныч, то до усрачки! — пообещал старший лейтенант и указал на сейф, в котором постоянно находились спирт или водка.
Остапчук усмехнулся и затушил папиросу.
— Тады наливай! — махнул рукой старшина. — Одна гарна дивчина, годков эдак восьмидесяти…
— Ну, ну…
— Бачила, як возле редакции стояли две легковые машины… — сказал старшина и кивнул головой на сейф, в котором томились дары Бахуса.
— Успеем, успеем, — успокоил старлей приятеля и встал из-за стола, — не тяни кота за хвост!
Старшина вздохнул и стал докладывать дальше.
— Одна була «Жигули», — многозначительно произнес хохол, — а друга — иномарка…
Прошкин закрыл на ключ кабинет и достал из сейфа «боеприпасы».
— А кого-нибудь из «жокеев-наездников» твоя красавица видела? — наливая в стаканы спирт, выпалил старлей.
Старый служака, еще советской закалки застойных времен, медленно поднял свою пайку и, не разбавляя спирт, одним махом опрокинул себе в рот.
— А як же, — шумно выдохнул старшина, занюхивая огненную воду огромным кулаком, — целая банда: четыре чоловика и одна людына… — вельми гарна дивчина!
Старший лейтенант не совсем понял, о какой «гарной дивчине» ведет речь старшина, а чтобы быстрее и доходчивее дошел смысл сказанного, он решил не томить себя и подлечил свою нервную систему крепким напитком.
— Так про что это ты, Константиныч, только что говорил? — выдохнул этиловые пары следователь. — Че-то я не совсем догоняю…
— И я про то… — согласился умудренный жизнью хохол, наливая по новой в стаканы спирт и продолжая свой рассказ.
Прошкин задумчиво ковырял свой конопатый нос, который его никогда не подводил, и с интересом вслушивался в каждое слово собеседника. А тот, кстати сказать, рассказывал весьма любопытные и полезные для следствия факты. Вырисовывалась довольно-таки интересная картина
Джон Маккоуэлл, пожилой человек лет шестидесяти, был недоволен происшедшим в редакции газеты «Новый век». Плотного сложения, весьма неуклюжий в движениях, он, тем не менее, быстро соображал и понимал, что вся эта история, связанная с Патриком Гленом, отдает душком и может перерасти в крупный скандал.
Сняв очки в золотой оправе, он аккуратно протер их и положил в футляр.
— Ну, господин Глен, — начал он неприятный разговор с соотечественником, — расскажи, какого черта тебя занесло в это криминальное логово.
Патрик уже немного отошел от потрясения и мог достаточно внятно описать ситуацию. Он вальяжно откинулся на мягком сиденье черного лимузина и закурил сигарету.
— Чистая случайность, — вздохнул он.
— Это мы уже слышали, — недовольно повысил голос дипломат. — Конкретнее!
Патрик выдохнул струйку дыма и начал свою эпопею, которая, как он считал, только началась.
— То, что мы ищем, — произнес журналист, — могло бы уже сегодня мелькать на первых страницах всех газет мира.
Маккоуэлл недовольно оборвал собеседника:
— Давай без прелюдий!
Глен молча кивнул рыжеволосой головой, на которой за последние часы прибавилось седых волос, и, затушив сигарету, повернулся к дипломату.
— Господин Гришин позвонил сегодня около одиннадцати утра мне в гостиницу и предложил товар, о котором я его просил несколько недель назад.
— О «рыбке»?
— Да.
— И что?
Патрик лукаво улыбнулся.
— «Рыбка» была уже упакована и ожидала меня, — продолжал журналист. — Мы договорились, что я заберу материал до двенадцати часов. Однако когда я приехал в редакцию, то увидел настоящий русский кровавый «Чикаго»…
— Так…
Дипломат сидел прямо, не поворачиваясь к собеседнику. Казалось, что он даже не слушает его, но это было обманчивым впечатлением: каждое слово, интонация и мимолетное движение мимики мгновенно улавливалось и переваривалось в проницательном и остром уме профессионального разведчика.
— В редакции все было перевернуто вверх дном, — продолжал журналист, — а Гришин был мертв!
— Ага-а… — многозначительно произнес дипломат, словно ухватился за невидимую ниточку.
Патрик откашлялся.
— Об остальном вы наслышаны.
Маккоуэлл повернулся к собеседнику.
— Значит, господин Глен, — подвел черту консул, — вы считаете, что материал заслуживает внимания?
— Несомненно!
Джон согласно кивнул.
— И я такого же мнения, — мрачно констатировал он, — не зря же кэгэбисты так быстро среагировали на звонок Гришина.
Патрик почесал за ухом.
— И я удивляюсь…
Дипломат с сочувствием взглянул на журналиста и покачал головой.
— Дорогой Патрик, — изрек он. — Вы — дилетант!
— Почему?
— Вы на крючке у КГБ… — по старой привычке назвал ФСБ цэрэушник. — Вас прослушивали! Это же ясно как божий день! — недовольно бросил профессионал. — Поэтому там и появились мгновенно наши противники.
Глен напыжился.
— Не может быть, — отнекивался журналист, — я проверял аппаратуру… Все было чисто!
Маккоуэлл рассмеялся.
— Сынок, — поучительно произнес мужчина, — поверь старику: если тобой заинтересовались русские, то они даже знают, сколько раз ты перднул в сортире между часом ночи и двумя!
Патрик Глен покраснел от такого откровения посольского работника. Журналист не отличался большой нравственностью и совестливостью, однако слова цэрэушника не были лишены оснований. Рыжеволосый вдруг все понял: его пасли не только русские, но и свои — американцы!
