— Спирт из Краснодара, травы в Бердянск.
— Дальше.
— Потом я заехал в наш фирменный магазин «Золотая роза» на Бессарабке и в два часа приехал домой.
— А звонили во сколько?
— Кто? Я?
— Да не вы. Похитители. Не помните, во сколько раздался звонок?
— Не знаю… Я вошел. Жена и сын меня не встретили.
— Кто обычно отпирал дверь?
— Я сам отпирал дверь, у меня ключи.
— А когда приходили гости?
— Иногда — телохранитель, иногда — я сам.
— Телохранитель постоянно находился в доме?
— Нет, он постоянно находился со мной. А сегодня я его отпустил, потому что хотел, чтобы он поехал с Сережей в Хобров. Мы с женой должны были завтра улетать в Турцию.
— В Турцию?
— Ну да.
— Вы его отпустили, а он оказался в доме. Почему?
— Не знаю. Может быть, жена его вызвала… не знаю.
— У вас один телохранитель?
— Два. Один в отпуске. Но его заменяет водитель, он тоже числится в отделе безопасности фирмы. А этот — с семьей.
— Вам кто-нибудь угрожал? Чего-то вы опасались?
— Никто не угрожал. А опасаться всегда есть чего: при мне бывают крупные суммы наличных денег. Двенадцать объектов, нужно платить людям, закупать сырье… и так далее.
— Хорошо, мы к этому еще вернемся. Итак, вы вошли, жена и сын вас не встретили…
— Я позвал их — тишина. Вошел в спальню и увидел… Кубацкого… кровь… И сразу же зазвонил телефон.
— Хорошо. Теперь сосредоточьтесь, Борис Ильич. И очень точно, буквально воспроизведите разговор.
Онуфриев пошевелил извилинами в виде лобных морщин, помолчал дольше чем следовало и с видимым усилием стал вспоминать.
— Он сказал: «Онуфриев?» Я ответил: «Да». — «Твои жена и пацан у нас. Будешь делать то, что тебе скажут, получишь их целыми и невредимыми». Я спросил, кто они. Он не ответил, сказал: «Слушай внимательно. У тебя под столом стоит пустой черный «дипломат». Положишь в него «лимон». И будешь ждать моего звонка. Заявишь в милицию — заказывай гробы!» — Бизнесмен тяжело, прерывисто вздохнул и, привалившись к стене, закрыл глаза.
Я сыпанул десятикратную дозу кофе за счет несчастной жертвы киднапперов в резервуар немецкой кофеварки: шел пятый час, самое время подумать о сне или о том, как от него избавиться.
— И все?
— Нет, не все. Я спросил, что мне делать с трупом.
— У кого спросили? — как бы невзначай поинтересовался хитрый Сумароков.
— Ну… у этого, который со мной разговаривал…
— И что он вам ответил?
— «Это твои проблемы. Можешь отвезти его на кладбище». И все… нет, то есть он сказал, что дает мне сутки на поиски денег. Извините, можно я выйду в туалет?
— Еще бы! — ответил Сумароков. По-моему, последняя просьба бизнесмена его вполне обрадовала.
Как только Онуфриев вышел, я быстро нырнул в холодильник, вынул оттуда палку сырокопченой колбасы и, отрезав два больших куска, протянул один Володе.
— Да неудобно! — замялся он.
— Ешь! Сам он не догадается, а тебе еще с шофером беседовать, в банке побывать, допросить соседей, Ардатова… — Ну и так далее, я всего не сказал, потому что, во-первых, он знал сам лучше меня, во-вторых — говорить мешала колбаса во рту.
— Что ты по поводу этого думаешь? — с трудом пошевелил языком Сумароков, расправляясь с краденой колбасой.
Я не без сожаления доел свою порцию и достал из буфета чашки.
— По крайней мере промелькнул «Сфинкс» и его хозяин. Не думаю, чтобы это было совпадением. Пожалуй, стоит узнать подробнее, чем занимается этот жиртрест. Не нравится он мне. С телохранителем явно путаница какая-то. Хотя вполне возможно, он выполнял в семье другие функции в его отсутствие. Если он отпирал дверь, то почему труп в спальне? Увидав киднапперов, попытался бы отработать свою зарплату. А в квартире все в идеальном порядке, с уверенностью можно сказать, что Никакой потасовки не было.
— Положим, кафе «Сфинкс» еще не основание для объединения дел, — едва не подавившись колбасой, сказал Сумароков. — А что касается телохранителя, то к его лбу могли приставить сорок пятый калибр и попросить пройти в спальню без шума и пыли. Сейчас меня интересует не это.
— А что?
— Несмотря на угрозу, в милицию Онуфриев все-таки позвонил.
Когда Онуфриев вернулся, колбаса благополучно переваривалась в наших желудках, а ее запах забивал аромат крепчайшего кофе.
— Выпейте, Борис Ильич, — угостил толстяка Сумароков. — Значит, в милицию вы все же обратились.
— Да. — Бизнесмен тяжело опустился на табуретку, подозрительно скрипнувшую от нагрузки. — А что мне оставалось делать? Не вывозить же его на кладбище в своем багажнике? Я позвонил начальнику.
— Завьялову?
— Да, но мне сказали, что он в отпуске, соединили с его замом Яковенко.
Дом Онуфриева стоял в глубине двора. Стоя с чашкой кофе у окна, я посматривал то на потерпевшего, то на улицу, где собралось человек десять сотрудников и еще столько же соседей. В специализированную «скорую» загружали труп.
— Вы уверены, что звонок раздался сразу, как только вы вошли в квартиру?
— Ну, не сразу… минуты через три-четыре.
— Откуда же киднапперам стало известно о вашем возвращении?
Онуфриев хотел что-то ответить, но вдруг застыл с открытым ртом и перевел испуганный взгляд со следователя на меня, точно искал опровержения пронзившей его догадке.
— Н-да, — помолчав, сказал Сумароков и покачал головой: — Что ж, будем надеяться, что они сняли слежку до приезда милиции. Игорь, попроси сюда Демина.
Я вышел. На полу в спальне, на том месте, где лежал труп охранника, остался меловой абрис. Техник-связист из НТО УФСБ собирал роскошный бело-розовый аппарат, изготовленный не иначе как по спецзаказу в стиле «ретро». Мой непосредственный начальник, имевший на меня такое же влияние, как Фонд Горбачева на погоду, сидел на широченной кровати Онуфриевых и, закинув ногу на ногу, листал снятый с полки фолиант с золотым тиснением на кожаной обложке.
— Товарищ подполковник, — окликнул я его и тут же ощутил на себе исполненный презрения ледяной взгляд. — Следователь Сумароков просит вас на минуту.
Демин нехотя отложил книгу, оказавшуюся репринтным изданием кулинарных рецептов русской кухни, и, не сказав слова, отправился по вызову.
Не знаю, что они имели против меня, это все местное правоохранительское начальство, но их демонстративно-неприязненное отношение начинало не то чтобы действовать на нервы (они у меня крепкие, как буксирный трос), а настораживать. Явно какая-то сволочь провела здесь активную работу по подготовке к визиту командированного Министерством внутренних дел майора. Словно я напросился за их рыбный стол и сожрал в одиночку всю икру.
Кифа предложил поехать к нему и «подлечить мою язву», но я настоял на гостинице: хотелось помыться и переодеться, причем сделать это как можно скорее.
Мы заехали в гастроном, купили рыбных консервов, салями (колбаса из холодильника потерпевшего распалила аппетит), теплого хлеба из мини-пекарни «дока», плоскую бутылку виски для Кифы и пару банок «колы» для меня и двинулись дальше.
— Раскололи уголовничка? — поинтересовался я у напарника, встав в очередь на автозаправку.
— А чего его колоть? Губарский Евдоким Оттович, он же Губа, он же Опанас, он же Сеня Квитов — четырежды судимый по 224-й, 208-й, в последний раз подозревался в хищении огнестрельного оружия из ЧОП «Зодиак», там у них в прошлом месяце пропали «СВД» и два «Макарова», бежал из-под конвоя по пути в следственный изолятор, находился в розыске.
— «СВД»? — искренне удивился я.
И было чему. То, что Губа торговал краденым, сбывал наркотики и имел дело с частным охранным предприятием еще до того, как попался с работавшими там Забаровым и Бубенцом, заслуживало более пристального внимания, чем этому уделял, судя по безразличному тону, бравый инспектор угро Кифарский.
— Снайперская винтовка Драгунова, — объяснил он мне, бедному недоумку.
— А зачем охранникам «СВД», Толик? И откуда она у них?
— Чем же «СВД» хуже «мосберга», «ремингтона», «маверика» или «винчестера»?
— Тем, что в частных охранных структурах снайперские винтовки на вооружении не состоят.
— Какую добыли.
— Что значит «добыли»? И как этот Губарский получил доступ к сейфу?
Сзади нетерпеливо посигналил какой-то «новый русский» на красном «мерсе» — я проморгал очередь. Рывком поставив «ниссан» под колонку, вышел из машины и сунул в бак шланг.
— Спишь, что ли, коз-зел?! — рявкнул водитель «мерса» — юный пижон в темных очках, рядом с которым сидел двухметровый бугай.
Эх, как бы я на них выспался, если бы не чувство голода и собственного достоинства!
Пока Кифа нарезал салями и вскрывал печень трески, я с наслаждением смыл с себя грязь прошедших суток.
