Так получилось, что буквально за несколько часов до начала аукциона, когда уже прибыли все обещавшие пожаловать сваны, часовые доложили, что неподалеку находится большой отряд спецназа внутренних войск. Среди пленников эмира, которых он собирался продать в рабство, было три солдата спецназа внутренних войск, купленных заранее, но захваченных только два дня назад, причем двое из них были как раз в «краповых» беретах. Бабаджан Ашурович не знал, что за отряд появился рядом, это мог быть тот отряд, где он купил солдат у знакомого капитана, и теперь капитан изображает, что «краповые» ищут своих солдат. Но мог быть и совсем другой отряд, посторонний, с которым невозможно договориться. Отрядов «краповых» в Дагестане много. Есть и местные, есть и командированные. Всех их знать нельзя. Но можно предположить, что ищут они как раз джамаат Дагирова и сванов. И своим поиском могут сорвать аукцион. От присутствия рядом отряда «краповых» необходимо было срочно избавляться. И, не долго думая, Бабаджан Ашурович послал десяток своих моджахедов, чтобы они «показали» себя часовым отряда спецназа внутренних войск, а потом быстро ушли через запутанное, как лабиринт, и многорукавное первое по счету ущелье гряды Красная. Моджахеды должны были не просто уйти, а в месте, которое им было хорошо знакомо, через подземный проход, промытый талой водой, перебраться в соседнее ущелье, выйти за спиной «краповых» и вернуться к своему эмиру, чтобы поддержать его в случае чего. Сванам Дагиров не очень доверял. Он искренне не понимал, как вообще можно доверять христианам. С ними можно было иметь только деловые отношения, но и эти отношения необходимо контролировать, во избежание обмана. Эмир отослал своих парней и ждал их возвращения. Но моджахеды вовремя не вернулись. Время вышло, и аукцион пришлось начинать без основной части своего джамаата. Правда, были еще и четверо хозяев кирпичных заводов. Если возникнет разногласие со сванами, эти парни безоговорочно примут его сторону. Были и еще шестеро моджахедов, двое из которых были оставлены на охрану родного ущелья, и трех бомжей, продать которых в этот раз Дагиров не рассчитывал. Но, видимо, «краповые» оказались настырными, как всегда, преследователями, и обмануть их так просто не удалось. Они вообще-то всегда умеют плотно «приклеиваться» к преследуемым, и уйти от них бывает очень сложно. И моджахеды, скорее всего, задержались, заметая следы, и вернулись, скорее всего, уже тогда, когда бой Тагирова со спецназом ГРУ закончился. Вдесятером атаковать взвод спецназа ГРУ им было не по силам. Это ментов можно было так атаковать и перебить, но не «волкодавов». «Летучие мыши», как знает любой моджахед, воевать обучены хорошо и дерутся грамотно. Они даже и неожиданную атаку на свою позицию не допустили бы, потому что часовых выставили сразу по прибытии в ущелье. Часовые предупредили бы старшего лейтенанта, и он как опытный воин заманил бы десятерых последних моджахедов эмира в каменный мешок и там расстрелял бы сверху с четырех сторон. Такие случаи в горных условиях уже бывали. И моджахеды тоже повели себя грамотно. Не только не стали атаковать, но даже в поле зрения часовых спецназа не попали. Однако наблюдения не прекратили, не попытались сбежать, не бросили своего эмира, который и сам никогда своих моджахедов не бросал и не оставлял в беде. Они не побоялись того, что могут оказаться между двумя отрядами «волкодавов», между «краповыми» и «летучими мышами». Это означало бы практически стопроцентную гибель, потому что и те, и другие являются основными специалистами федеральных сил по уничтожению джамаатов в горных или в лесных условиях. В городах, поселках и селах, если там кто-то попадется, обычно работают полицейский спецназ и спецназ ФСБ. Там они еще справляются со своей задачей и побеждают, когда на одного или на двух моджахедов приходится около сотни человек и несколько единиц бронетехники. И, несмотря на то, что моджахеды гибели не боялись, верной гибели они мудро избежали. Но, рассудив здраво, дожидались момента, когда смогут выручить своего эмира. И дали ему знать этой шапкой.
Бабаджана Ашуровича наполняла гордость за своих людей и радость по поводу своего скорого освобождения. Но дело слегка подпортил один из бомжей. Самый «дохлый» из всех, с большой родинкой под левым глазом. Как Бабаджан Ашурович вспомнил, его фамилия Бородин, а другие бомжи зовут его Бородино.
– А я знаю эту шапку… – сказал вдруг Бородино, подойдя к сержанту. – По-моему, она. Здесь такую носить никто не будет. Это шапка принадлежала Барзулавову из банды нашего эмира. Он с ней не расставался и даже спал в ней, когда было холодно. Странно, как эта шапка в скалы попала…
Эмир при необходимости мог бы убить этого «дохлого» бомжа одним ударом. И это желание возникло при первых его словах.
– А что здесь странного? – удивился другой бомж, которого коллеги звали, кажется, Егорычем. – Значит, десять бандитов, которых мы потеряли в ущелье, удалились по каким-то своим грязным делам еще до начала боя, а потом подойти не рискнули, в штаны с перепугу нагадили. И сейчас они где-то в скалах сидят, нас рассматривают и думают, как на нас напасть, чтобы своего урода вытащить. И его предупреждают, чтобы готов был.
Бомж посмотрел на Бабаджана Ашуровича своими мутными глазами.
А у второго бомжа голос сипел так, словно его каждую ночь кто-то придушить пытался. Зря, решил Дагиров, не придушили, а только горло повредили.
Бомж взял шапку, нашел в ней дырки и проткнул обе длинным пальцем.
– Извини, Бабаджан Ашурович, но ни хрена у твоих парней не получится. Как только они приблизятся, я тебя пристрелю, – пообещал бомж.
– За что? – с усмешкой в глазах, но без страха спросил Дагиров. – За то, что я тебя однажды одеколоном угостил? Пожалел, твои страждущие глаза увидев…
– За то, что ты всегда один и тот же анекдот рассказываешь. Для любого порядочного человека этого уже достаточно, чтобы тебя грохнуть.
Эмир ухмыльнулся, наблюдая, как самый изможденный из бомжей – с родинкой под глазом, натягивает на себя трофейную шапку. Дыры от пули бомжа не смутили. Все равно теплее, чем с непокрытой головой.
– Рассказать? – спросил эмир старшего сержанта спецназа ГРУ.
– Обойдусь. Оставь для своих людей, которых скоро поймаем. Они, может быть, согласятся тебя послушать. А мне ты уже без анекдота надоел.
– Кто поймает? – спросил эмир, надменно улыбаясь. – Не доросли еще…
Его надменность, свойственная всем представителям кавказских народов, сильно раздражала Родиона. Так сильно, что кулак начинал сжиматься сам собой. Но он сдержался.
– Не переживай. Это вопрос не твоей компетенции. Найдется кому поймать. Но тебя они выручить не смогут. Думаешь, раз оставили тебе знак, значит, вопрос решен? Напрасно надеешься. Решен пока только твой вопрос. Ты уже приговорен. Что бы с нами ни случилось, живым мы тебя не отдадим. Двинулись дальше. Не стоим, чтоб не замерзнуть.
– Если я приговорен, зачем идти?
– Чтобы я тебе вторую половину задницы не прострелил… – объяснил старший сержант и равнодушно зевнул, показывая, что для него сделать это – ничего не стоит. И уважения он к эмиру не испытывает.
Эмир понял и поморщился, но, видимо, не от слов Семисилова, а от своего собственного богатого воображения, которое позволило ему представить ситуацию, при которой он становится обладателем двух симметричных пулевых ранений. От этого заныло уже полученное ранение, и он, приволакивая ногу, пошел вперед. Хромал при этом явно непроизвольно.
– Василий! – позвал Семисилов младшего сержанта, идущего ведущим. – Держись равноудаленно от скал справа и слева. И – внимательность повышенная.
– Понял, – ведущий сразу принял чуть правее, чтобы маршрут пролегал ближе к горному массиву Красный. Группа двигалась за ним.
Тем временем старший лейтенант Самоцветов, имея в своем распоряжении всего семнадцать солдат, без сомнения отправился с ними в погоню, даже не зная количества охранников при уводимых в Грузию рабах, но предполагая, что эта охрана может состоять из десяти бандитов и нескольких сванов. Однако в любом случае количество охраны не имело решающего значения. Будь противников хоть в два раза больше, чем спецназовцев, командир взвода, лучше других зная уровень подготовленности солдат своего взвода, считал бы составы равными по силам. Будь охранников в три раза больше, Самоцветов все равно атаковал бы их в надежде на то, что и сами пленники окажут ему помощь.
Но мысли старшего лейтенанта во время погони были о другом. Он прекрасно понимал, что такое государственная граница, и видел большую разницу между государственной и административной границами. И думал о том, как ему себя вести, если он не успеет догнать преследуемых до того, как они уйдут на территорию Грузии. Там, за границей, профиль гор точно такой же, как на российской территории. То есть пограничники грузинской стороны не будут иметь возможности подойти к ущелью ни справа, ни слева. Хорошо это или плохо, Борис Анатольевич не мог решить. С одной стороны, если бы грузинские пограничники охраняли границу, они могли бы пресечь такой массовый переход автоматным огнем и помочь спецназу догнать беглецов. С другой – идущие с группой сваны могли быть и с пограничниками связаны и даже могли договориться с ними о поддержке и отсечении огнем возможных преследователей. Хотя ломать голову над тем, что могло бы быть, если бы – Борис Анатольевич тоже привычки не имел. Ему и без того было о чем поразмыслить. Самоцветов смутно помнил, что в военной доктрине России есть упоминание о том, что Россия считает возможным нанесение превентивных ударов по территории сопредельных государств, если в районе границы видит для себя реальную опасность. Относились ли эти слова к ситуации, в которую попал старший лейтенант со своим взводом? Конечно, преследование и пресечение захвата пленников и увода их в рабство никак нельзя считать превентивным ударом. Но в понятие безопасности страны, вне всякого сомнения, входит в первую очередь безопасность ее граждан. А граждане России – это в том числе и те три солдата, которых сейчас уводят за границу, это и те бомжи, которых отправляют туда же. Имеет ли при этом право старший лейтенант спецназа ГРУ нарушить государственную границу и вести преследование уже на территории сопредельного государства?
