— Понятно. Стало быть, прочел и обалдел?
— Почти так. Понимаешь, там…
— Ладно, — перебил Федот, — ты мне его показать можешь? Просто так, как говорится, без всяких предварительных условий?
— Конечно. Какие там условия? Я ж понимаю, что кота в мешке никто не покупает.
— Правильно. Я это к тому, что вообще не обещаю, что куплю, понимаешь? Даже если увижу, что это чего-нибудь да стоит. Просто посмотрю, может быть, посоветую что-то.
— Хорошо, я сейчас на чердак слазаю…
Это уже касалось непосредственно меня. Внизу завозились, видимо, Родион устанавливал приставную лестницу. За несколько секунд я прокрутил все возможные варианты развития событий. В принципе, если не будет другого выхода, я могу их обоих грохнуть. Если проявят борзость и будут угрожать моему здоровью. Бестолковщина, конечно, получится. Наверное, другой бы гад с пистолетом уже сейчас забрал бы у них машину с ключами. Но мне эти мужики пока ничего не сделали. Зачем им пакостить? Особенно Родиону. И так у чувака одни напряги и никакой жизни.
На улице уже здорово посветало, поэтому надеяться на чердачную темноту особенно не приходилось. Зато разглядеть, что тут и как, оказалось вполне сподручно. Например, я увидел, что чемодан, очень похожий на тот, о котором говорил Родион Соколов, стоит почти в ногах моего лежбища. Еще дальше просматривался люк, через который Родион собирался подняться на чердак. Он бы сразу меня увидел, и мне пришлось бы вести с ним неприятные переговоры, которые при недостатке понимания могли закончиться стрельбой. Очень хотелось этого избежать, и способ был один — переместиться за груду хлама, лежавшую неподалеку от окна, через которое я сюда влез. Оставив тюфяк на месте, я прихватил телогрейки, наволочку с детским бельем и собственные штиблеты, после чего бесшумно перебазировался туда, куда хотел. Телогрейки и наволочки я навалил поверх остального хлама, потихоньку надел ботинки и, на всякий пожарный, достал пистолет.
Однако Родиону нужен был лишь его чемодан. И он сразу потянулся к тому, что стоял в ногах у тюфяка, на котором я переночевал. Я наблюдал за действиями Соколова только через маленькую щелку, оставленную под рукавом одной из телогреек, но смог проконтролировать все, что он делал на чердаке, вплоть до того момента, когда он, придерживая чемодан, спустился обратно в комнату.
— Пылюки-то! Апчхи! — сказал Федот, видимо, в тот момент, когда они открывали чемодан. — Пыль веков!
— Вот видишь, папки: «НКВД СССР. Главное управление геодезии и картографии. Сов. секретно».
— Не слабо… Не боишься за эти папки в тюрьму сесть? — полушутя произнес Федот. — Разглашение государственной тайны и все такое прочее?
— Да там дата стоит, «1936». Во всем мире через пятьдесят лет все рассекречивают… А тут уже целых шестьдесят прошло.
— О-о, не скажи. Есть такие материалы, которые и через сто лет не рассекречивают.
— Да я что, расписывался за них, принимал на хранение? Их даже сами хозяева забыли и бросили. Они вообще как бы и не существуют…
— То-то и непонятно, что они существуют. Может быть, они должны были еще шестьдесят лет назад сгореть дотла, а почему-то не сгорели. Ну ладно, давай глянем…
Некоторое время из дыры люка до меня долетали только неровное дыхание приятелей да шорох переворачиваемых листов, перемежавшиеся отдельными возгласами.
— Смотри, доклад на имя самого Ежова написан…
— Будто он в этом понимал…
— Ага, вот фотопластинки.
— Ух ты, их три десятка, не меньше!
— А вот отпечатки, ты видишь?
— Да-а… — этот вздох явного восторга вылетел из глотки Федота.
— Видишь, это не монтаж? Ты ведь журналист, больше моего в этих тонкостях понимаешь.
— Похоже, точно. Это вот с этой пластинки отпечаток. Явно один кадр, без впечатков. — Интересно, откуда была эта штука?
— Это мы потом узнаем. Сейчас вот что. Давай мне этот клад. Мне уже надо на работу ехать, я его завезу в свой офис, поставлю в хороший сейф, будет цел и невредим. А у тебя тут на чердаке ему не место. Бомжи на раскурку и подтирку растащат, а пленкой сдуру дачу сожгут.
— Ладно, — видимо, что-то соображая, произнес Родя, — но мне, понимаешь, деньги нужны… Сейчас. У меня одних долгов — на два «лимона». Чисто на жратву, квартиру — без излишеств. Я у своих ребят брал, без процентов. Но если не отдам — закроют кредит, как говорится.
— Когда отдавать?
— Считай, что сегодня. Очень нужно, Федот. Ты ж богатый.
— Я? Чуть-чуть богаче церковной крысы. Двух миллионов у меня на сегодня нет, понимаешь? Кое-что крутится, но в нале — тысяч пятьсот на руках. И мне еще на них жить да жить. Улавливаешь?
— Улавливаю! — глухо произнес Родион. — Дай хоть полтинник!
— Зачем? Нажраться?! Не дам. Пропьешь быстро, а на отходняке помереть можешь. Подожди немного.
— Тогда я на хрен сожгу все это! — с неожиданной яростью выкрикнул Родион. — Начисто! Вместе с дачей! И сам сгорю!
— Не дури!
Послышалась возня, мат, потом хряские звуки ударов. Было непонятно, чья берет, но мне показалось, что старые друзья дрались вовсе не в шутку. Мне было как-то все равно, чем дело закончится, лишь бы не слишком большим шумом. Могла появиться милиция. Задержав драчунов, она заодно обшарила бы дачу и забрала меня вместе с пистолетом. Это создало бы кучу неприятностей для Чуда-юда, поскольку мне пришлось бы давать объяснения по факту стрельбы на другом конце поселка.
Минуты через две схватка завершилась. Судя по всему, одолел Федот.
— Ты понял? — рычал он.
— Н-нет! — хрипел Родя и тут же мощно шмякал удар.
— Понял, падла?
— Н-нет! — и снова удар.
Не знаю, с каких рыжиков я решил вмешаться. Вполне мог удалиться, не привлекая внимания. Выставить чердачное окошко, перелезть на сараюшку и тихо спрыгнуть на грядки. Найти дорогу до электрички поутру, наверно, было бы попроще, чем ночью.
Тем не менее, держа «глок» в правой руке и опершись локтями на края люка, я опустил ноги на одну из ступенек лестницы, а затем, оттолкнувшись, спрыгнул на пол.
Картинка была примерно та, что можно было себе представить по звуку. В углу почти пустой комнаты — кроме самодельной, грубо сколоченной лавки да злополучного чемодана, лежавшего на полу в раскрытом виде, никакой обстановки не было — на полу лежал Родион, закрыв лицо руками и подогнув ноги к животу. Из разбитого носа на пол натекла кровяная лужица, кровь была и на обоях, и на потертой синтетической куртке, и на джинсах. Федот — я еще не знал, имя это или кличка — здоровый, быковатый, в мягкой, по первому прикиду, натуральной кожанке, черных широких брюках и крепких ботиночках 44-го размера, как раз в очередной раз пнул друга детства. На шум, происшедший от моего прыжка, он, конечно, обернулся.
— Стоять! — скомандовал я, наводя «глок». Федот изменился в лице. Вид у меня был не милицейский, и потому шансы получить пулю за резкое движение он оценивал как весьма высокие. Бледность медленно наползла на его упитанную рожу, украшенную бородкой а-ля купец. Глазки испуганно бегали, он глядел то на меня, то на угол, из которого, охая, кряхтя и даже, кажется, всхлипывая, выползал побитый Родя. Похоже, Федот пытался сообразить, что означает мое появление. То ли я сам по себе, то ли являюсь домашней заготовкой Родиона. Последнее мог предположить только человек сильно подозрительный, но перед дулом такой мощной волынки, как «глок», пожалуй, кто хошь потерял бы сообразительность. Впрочем, кое-какая логика просматривалась: Родя лазил на чердак за чемоданом, а я тоже спрыгнул с чердака — стало быть, заговор. Родя спровоцировал на драку — специально.
Руки у Федота тряслись. Он их поднял вверх без команды.
— Правую руку держи наверху, левой медленно расстегни куртку. — Голосок у меня звучал несколько хрипловато и даже мне самому на нервы действовал. Он повиновался, причем повел «молнию» вниз так медленно, как это делают кокетливые шлюхи. Но, конечно, не потому, что намеревался меня соблазнить, а потому, что всерьез боялся, как бы за превышение скорости я его не грохнул.
