он попадает? Пускай не ряд; какова среда его политического, наконец, человеческого обитания?
Три августовских дня выявили: среды такой нет. Он оттолкнул от себя мало-мальски пристойных сподвижников, лучших советников. Даже ближайшим сотрудникам в часы форосского заточения (вероятно, и в остальное время) надлежало находиться на почтительном удалении. "Ты царь. Живи один!"
Потом, вспоминая о собственной стойкости — он ее впрямь проявил, — гордясь — и оправданно — твердостью, самоотверженностью семьи, Горбачев забудет о "малых сих", разделявших с ним форосское пленение, тех, чьи головы полетели бы первыми.
С полным самообладанием и достоинством он произнес перед потайной телекамерой слово к людям, которое могло стать прощальным. Но и в эти драматические минуты не мог избавиться от самовлюбленности, избыточных пояснений.
Как же все это в нем причудливо уживается! Впрочем, не в нем одном…
Во всей этой истории — путч, провал, полеты заговорщиков в Крым — хватает странностей. Но они, судя по всему, со временем прояснятся. Самодеятельные гипотезы увлекательны, но не более того.
Меня, как и многих, продолжает интриговать не столько детективная сторона, сколько почти открытое формирование заговора из деятелей, коих настойчиво подбирал и яростно отстаивал президент.
Будучи дипломированным юристом, Горбачев знаком с теорией Ломброзо, утверждающей: существует особый тип "преступного человека", распознаваемый по внешним признакам, специфическим чертам лица. Теория, разумеется, реакционная, ложная, успешно развенчанная и т. д.
Однако, когда вечером 19 августа их физиономии — даже без Павлова и Крючкова! — возникли на телеэкране, миллионы зрителей ахнули. Таким не только нельзя доверять какую-либо власть, от них серебряные ложечки надо прятать. Не страх вызывали они, но омерзение. Воистину ошарашивало то обстоятельство, что глава государства им беззаветно и бесконтрольно доверял. Кто же тогда он сам?
Очередная, не дающая покоя загадка.
Каждодневно с ними общался, Крючкова держал за "преданного без лести", Павлову поручил вывести страну из кризиса, многодумно поддакивал, слушая вкрадчивое вранье Пуго.
Интересно, однако, за кого сами они его держали, не считая нужным тщательно конспирировать?
Об умственных возможностях и государственном мышлении заговорщиков сказано предостаточно. Система негативного отбора, безотказно действовавшая семьдесят с гаком лет, уцелевшая, несмотря на перестройку, выдала по запросу Горбачева очередную когорту. Он лично отобрал востребованных и благословил: добро вам, действуйте! Они и действовали.
Не затей они свой преступно-идиотический заговор, президент продолжал бы носиться с ними, как с писаной торбой. А они продолжали бы свою деятельность.
Воистину, "дивны дела твои…". Но в делах уже разбираются следователи, "загадка" же Горбачева все-таки остается.
Исключал ли сам президент заговор? Вряд ли. В состоянии был вообразить себе хунту: Собчак, Попов, Афанасьев, Старовойтова… Не зря Крючков — орлиное око — сигнализировал: демократов содержит ЦРУ. Премьер тоже предупреждал: Запад плетет сети, норовит володеть и княжить нами, Запад, чуждый его, Павлова, привычке доедать последнюю картофелину на тарелке, вылизывать подливу. Где им, чужеземцам, оценить павловскую самобытность. У Янаева тоже собственная гордость; в своем первом (и, слава Богу, последнем) заявлении надменно бросил: в подачках не нуждаемся.
Вот с чем у них было хорошо, так это с национальной спесью и преданностью партийным идеям.
Горбачев не поддерживал шовинистические воззвания типа "Слово к народу". Никогда, ни разу. Но и ни разу вразумительно не высказался против. Такова одна из любимых его поз: глубокомысленный нейтралитет, двусмысленное выжидание. Ничего хорошего поза не сулила. Особенно в случае с национал-большевизмом, идейно питавшим заговорщиков.
Имею в виду не только прошлое этой легализованной разновидности фашизма, но и нынешнюю фазу, когда его идеолог растолковал: большевизм, конечно, умер, однако теперь-то, избавившись от опеки "партайгеноссен", националисты себя покажут, ого-го…
Упиваясь положением "над схваткой", Горбачев будто бы не видел, куда, к чему толкают покровительствуемые им все более наглеющие группы и течения. Они же предпочитали ставить его перед фактом. Он делал вид, что фактов не замечает, и опекал тех, кого надлежало судить, не дожидаясь путча. Они вполне управлялись, хозяйничали без него. Отказывается ввести чрезвычайные меры? Не беда. Обходились без него и сейчас обойдемся.
И обошлись бы, не вступи в действие силы, которые — по тупости своей и номенклатурной самонадеянности — в расчет не брали. Но брал ли Горбачев?
Он все определеннее ставил на КГБ, пуговское МВД, язовскую армию, не подозревая, что и тут дела обстоят далеко не так, как ему докладывал Крючков, обманывавший, впрочем, и самого себя.
Я далек от мысли сколько-нибудь уподоблять Крючкова или Павлова Горбачеву, но не в состоянии пренебречь точками убийственного совпадения. Совпадения, многое высвечивающего.
Более всего Горбачева возмутило предательство друзей, соратников-иуд. Даже американцам пожаловался во время телемоста. Но разве предательство не входит в кодекс большевистских руководителей? Я не о тех, давних. Но о предательстве Горбачевым Шеварднадзе, Явлинского, Бакатина… Масштабы, слов нет, разные. Но предательство — всегда предательство. Уверен, заговорщики тоже найдут оправдание своей измене.
Отвратительны лживые заявления хунты о болезни Горбачева. Но сколько раз лгал Горбачев, теряя доверие и бывших своих сподвижников, и горячих приверженцев, и народа? Лгал, не видя в том ни вины своей, ни беды.
Слушая "голоса", Горбачев еще в Форосе утвердился в мысли — совершена государственная измена. Однако за 72 часа вынужденного уединения так и не определил — воспользуюсь его же выражением, — кто есть who. Самолюбие, особенно неуместное на фоне всего происшедшего, сбивало с толку в часы, когда позарез необходима ясность. Вернувшись, на первой же пресс-конференции накинулся с нападками и поучениями на… демократическую прессу, на газетчиков, до хрипоты, до срыва голосовых связок предупреждавших его самого и страну об опасности.
Неужто так и не дошло: люди бросались под танки и бэтээры не ради него, но ради свободы и демократии, торжества Законе?
Да, столь высокие понятия у нас связаны с его именем, с памятью о его начинаниях; мы тревожились за него, судьбу его близких. Но это — великодушие народа, высота духовной волны. Не его портреты вздымались над толпами, не его имя скандировали. Но человека, которого он намеревался отстранить от всякой политической деятельности, которому беспрестанно мстил, предпочтя ослушнику бездарных и лживых компаньонов с камнем за пазухой.
Ко всеобщему искреннему удовлетворению выдающийся политик одолел человека, болезненно самолюбивого, мелочно памятливого на обиды. Даже мнимые.
Свершилось едва ли не чудо. Но я воздержался бы от определения "новый Горбачев". Это люди стали новыми, страна — новой.
Что до человеческой натуры, глубинной ее сути, то, имея в виду Горбачева, его возраст, его биографию, лучше чрезмерно не обольщаться.
Но нам с ним детей не крестить, Сама наша общая судьба теперь гораздо меньше будет зависеть от общесоюзного
