— Я просто не хочу, чтобы меня сдуло в Ист-ривер с автомобилем на спине, — сказал Томбс.
Свидетель хихикнул.
Это заставило их замолчать. Они не хотели, чтобы посторонние вмешивались в их дружеские перепалки.
Бармен из «Париж-бара» назвался Альфонсо Маркусом и сказал, что живет на Формоза-стрит, 212, в Йонкерсе, Нью-Йорк.
Они прошли по коридорам и спустились в «холодную». Служитель открыл дверь и включил свет. Он ухмыльнулся.
— Немного холодновато, да? — произнес он свою неизменную шутку.
— Ты не был снаружи, сынок, — сказал ему Эд Гроб.
— Мы хотим посмотреть жертву наезда из Гарлема, — сказал Могильщик.
— О, да, цветной, — сказал служитель.
Он повел их по длинной голой комнате, залитой холодным белым светом, поглядывая на таблички на сооружении, напоминавшем длинный стеллаж с ящиками, которые выдвигались наподобие ящиков книжного стола.
— Неопознанный, — служитель выдвинул «ящик».
Он выкатился плавно и бесшумно. На нем лежал труп, накрытый белой простыней.
— Его еще не вскрывали, — служитель ухмыльнулся. — Ночка выдалась урожайная — два угоревших из Бруклина, один заколотый пикой для льда, еще два из Бруклина, три отравившихся, один…
Могильщик прервал его:
— Ты нас совсем заговорил.
Эд Гроб взял бармена за руку и подвел поближе к телу.
— Боже, — прошептал бармен, закрывая лицо руками.
— Посмотри же на него, черт возьми! — вспыхнул Эд Гроб. — Ты думаешь, какого черта мы привели тебя сюда — затем, чтобы ты жмурился при виде трупа?
Несмотря на ужас, бармен хихикнул.
Могильщик подошел и отвел руки бармена от его лица.
— Кто это? — спросил он ровным, безо всяких эмоций голосом.
— О, я не могу сказать, — бармен выглядел так, словно был готов разразиться слезами. — Боже святый, вы только посмотрите на его лицо.
Кто это? — ровно повторил Могильщик.
Как я могу вам сказать? Я же не вижу его лица. Оно все покрыто кровью.
Если вы придете через час или два, то его к этому времени уже вымоют, — сказал служитель морга.
Могильщик ухватил бармена за шиворот и нагнул ого голову к обнаженному телу.
— Дьявол возьми, тебе не нужно видеть лица, чтобы узнать его, — сказал он. — Кто это? Я тебя спрашиваю в последний раз.
— Это Черная Красотка, — прошептал бармен. — То, что от него осталось.
Могильщик отпустил его и позволил выпрямиться.
Бармен дрожал.
— Возьми себя в руки, — сказал Могильщик.
Бармен смотрел на него большими умоляющими глазами.
— Какова его настоящая кличка? — спросил Могильщик.
Бармен покачал головой.
— Даю тебе последний шанс, — предупредил Могильщик.
— Я действительно не знаю, — сказал бармен.
— Черта с два ты не знаешь.
— Нет, сэр, клянусь. Если бы я знал, я бы вам сказал.
Служитель морга смотрел на бармена с сочувствием.
Он повернулся к Могильщику и сказал с возмущением:
— Вы не имеете права проводить здесь допрос третьей степени.
— А ты ему не поможешь, — ответил Могильщик. — Даже если ты член клуба.
— Какого клуба?
— Давай-ка выведем его отсюда, — сказал Эд Гроб.
Детектив Томбс наблюдал эту картину как завороженный.
Они вывели свидетеля наружу и усадили в свою машину на заднее сиденье рядом с Томбсом.
— Кто такой мистер Барон? — спросил Могильщик.
Бармен перевел умоляющие глаза на белого детектива:
— Если бы я знал, сэр, я бы им сказал.
— Не обращайся ко мне, — сказал Томбс. — Я не понимаю и половину того, что здесь говорится.
— Послушай, сынок, — сказал Эд Гроб бармену. — Не осложняй своего положения.
— Но я знаю этих людей только по бару, — попытался убедить его бармен. — Я не знаю, чем они занимаются в остальное время.
— Дело для тебя оборачивается очень плохо, — сказал Могильщик. — То, чего ты не знаешь, повесят на тебя.
Бармен опять обратился к белому детективу:
— Пожалуйста, сэр, я не хочу быть замешанным в эту дурную историю. У меня жена и дети.
Стекла маленького тесного автомобиля запотели, и лица детектива не было видно, но чувствовалось его замешательство.
— Не кричи на меня, — сказал он грубо. — Я не советовал тебе жениться.
Внезапно бармен хихикнул. У него не выдержали нервы. Могильщик в сердцах хлопнул своей увесистой ладонью по рулевому колесу. Мышцы на лице Эда Гроба дернулись, словно ему посыпали солью на свежую рану, он перегнулся через сиденье и левой рукой отвесил бармену две пощечины.
Могильщик опустил стекло на своей дверце.
— Нам тут не хватает свежего воздуха, — сказал он.
Бармен начал плакать.
— Просвети-ка меня, в чем дело, — сказал белый детектив.
— Тот, кого убили во время налета, и тот, кого мы только что видели в морге, — молодожены, — сказал Могильщик. — А этот, — он кивнул в сторону бармена, — прежняя пассия Змеиных Бедер.
— Как вы это раскопали?
— Всего лишь догадки. Все они принадлежат к одному большому клубу. Вы знаете, как это бывает. Это примерно так же, как было в конце войны в Париже. Все мы, цветные солдаты, независимо от чина и от того, из какой кто армии или дивизии, принадлежали к одному и тому же сообществу. Все мы ошивались в одних и тех же кабаках, ели одну и ту же пищу, повторяли одни и те же шутки, ложились с одними и теми же пташками. И не было ничего, что бы один из нас сделал за весь этот проклятый пикник со стрельбой и чего бы не знали все остальные.
— Я понимаю, что ты хочешь сказать. Ну и что из этого следует?
— Так далеко наши догадки еще не зашли, — признался Могильщик. — Возможно, ничего. Мы просто пытаемся разобраться со всеми этими людьми. А этот человек может помочь нам. Или может вывести на что-то, сам о том не подозревая.
— Но не прежде, чем я займусь с ним, — сказал детектив. — Мой босс хочет, чтобы он просмотрел фотографии в нашей «художественной галерее». Возможно, он сумеет опознать налетчиков — хотя бы одного из них.
— Как по-твоему, сколько это займет времени? — спросил Эд Гроб.
— Несколько часов, а может быть, и несколько дней. Мы не можем применять ваши приемы; все, что мы можем, это заставить его рассматривать фотографии до тех пор, пока он не ослепнет.
Могильщик нажал на стартер.
— Хорошо, я отвезу вас вниз, на Центр-стрит.
Детектив и его свидетель вышли из машины перед пристройкой к главному управлению — сооружению в виде галереи, расположенной через дорогу от основного здания.
Могильщик высунулся из окна седана и сказал:
— Мы будем ждать тебя, любимый.
К тому времени, когда они вернулись в центр города, ветровое стекло их автомобиля покрылось коркой льда толщиной в четверть дюйма. Огни встречных автомобилей светили через нее, словно доходили с морского дна…
Эд Гроб хохотнул:
— Он совсем спятил, не так ли?
— А ты можешь его винить? — спросил Могильщик. — Он чувствовал то же самое, что могла бы почувствовать королева Елизавета, если бы мы ввалились в Букингемский дворец в грязных сапогах.
— Почему ты не выключишь эту печку? Ты же сам сказал, что она не производит ничего, кроме льда.
— Выключить? И схватить воспаление легких!
— Во всяком случае, если тебе ничего не видно, ты можешь ехать потише, — сказал Эд Гроб.
Они вытащили бутылку бурбона и принялись отхлебывать по очереди небольшими глотками, и Могильщик почувствовал прилив остроумия.
— Вот такие ночи, как эта, и вызывают войны, — философствовал он, не снижая скорости.
— Как это так?
— Увеличивают население… А потом, когда родится достаточно молодых мужчин, сильные мира сего начинают воевать, чтобы убить их.
— Смотри, не врежься в мусоровоз! — закричал Эд Гроб, когда они, накренившись на повороте, на двух колесах влетели на 125-ю улицу.
— А было ли это то, что было? — сказал Могильщик.
Время уже перевалило за три часа ночи. Они разработали особый распорядок с восьми вечера до четырех ночи, и сейчас наступил час, когда они обычно контактировали с осведомителями.
Но в эту ночь даже осведомители попрятались. Двери железнодорожного вокзала на 125-й улице закрыты и заперты на замок, а рядом в круглосуточном кафе пустой зал перегорожен веревкой, и лишь в передней части оставлены всего несколько столиков, занятых бродягами, которые склонились над давно опустевшими кофейными чашками и время от времени шевелили одной ногой, чтобы показать, что не спят.
— Поехали обратно, займемся делом или, вернее, делами… Беда с этими людьми в том, что они лгут для удовольствия, — серьезно сказал Могильщик.
— Им хочется, чтобы с ними грубо обращались, это в них говорит женское начало, — согласился Эд Гроб.
— Но при этом не слишком грубо, им не хочется терять зубы.
