3
Тобако приходится дожидаться, пока Ангелу оформят пропуск в здание. Ему самому давно уже восстановили постоянный пропуск. У Ангела же с этим зданием связаны неприятные воспоминания[14], и он не любит его посещать. Тем не менее это дело касается его напрямую, и для выяснения обстоятельств он готов идти куда угодно, даже туда, где его готовы принимать не с распростертыми объятиями.
Генерала Астахова они застают в кабинете, за распахнутой настежь дверью. Рабочий стол завален бумагами, папками с документами, фотографиями. Вокруг стола столпились офицеры подразделения, большинство из которых привычно носят гражданскую одежду.
– Проходите, – делает Владимир Васильевич жест. – У нас тут маленький переполох. При профилактических мероприятиях всегда переполоха больше, чем при боевых... Сами, наверное, знаете...
Он поднимается из-за стола, чтобы пожать пришедшим руки. Тобако в управлении частый гость и уважаемый ветеран. Ангелова генерал едва знает. Только пару раз виделись.
– Еще что-то случилось? – спрашивает Тобако.
– Не случилось, а запуталось... Или ваши коллеги в Лионе напутали...
– Обычно они бывают точными... Что не «вяжется»?
Астахов берет со стола очки, но не надевает их на нос, а только прикладывает к лицу, заглядывая в какую-то бумагу. Убирает ее в сторону, рассматривает вторую.
– Вот это... – но бумагу в руки интерполовцам не отдает. – Дело в том, что совпадение маркировки дает нам определенный след, по которому можно проводить активные оперативные мероприятия, а вот химический анализ, сделанный лабораторией, этот след отвергает. И мы просто в недоумении, по какому следу нам стоит двигаться... Время терять не просто жалко, а опасно...
– Ничего не понял... – мотает головой Тобако.
Он пытается заглянуть в лист, что генерал держит в руках, но тот бумагу отодвигает, должно быть, в ней еще что-то, не предназначенное для посторонних глаз.
– Что ж тут непонятного... У нитрата аммония, зарегистрированного в Онфлере, чуть-чуть иной химический анализ, в отличие от нашего, ставшего предметом расследования. Следовательно, может быть несколько вариантов. Как я понял из сообщения штаб-квартиры Интерпола, анализ партии был прислан с завода-изготовителя, поскольку в контейнере отправлялось всего пятьсот килограммов, которые и были похищены. На месте не осталось ни одного мешка, чтобы можно было провести анализ там же.
– Это понятно, – кивает Тобако.
Ангел угрюмо молчит и смотрит исподлобья. Это ему сейчас малоинтересно. Он ждет разговора о Шайтанове Сергее Алексеевиче, поскольку генерал уже знает, что Шайтанов и Сергей Алексеевич Ангелов – это одно лицо. И потому Ангел предполагает, что в его адрес могут быть высказаны претензии. Более того, наверняка будут задаваться вопросы по биографии сына. Это необходимо, Ангел согласен, но неприятно. Словно кто-то копается в его грязном белье...
– Есть вариант, – предполагает генерал, – что на заводе что-то спутали и прислали анализ другой партии. Поэтому попрошу вас сделать повторный запрос. Есть и другие сомнения... Уже оперативно-следственного характера...
Он делает впечатляющую паузу и смотрит поочередно на своих гостей, словно проверяя их готовность к принятию новой версии. Они молча ждут.
– Все остатки взорвавшегося дачного домика носят следы нитрата аммония и серной кислоты. Это и есть та самая взрывоопасная смесь... Был большой одновременный выброс... Кислота просто превратилась во взвесь. Следовательно, готовилось мощное взрывное устройство. Очень мощное... Части кровли разнесло в радиусе двух километров. Представляете, что это такое?.. И недалеко от домика разорванная упаковка. Полиэтиленовый мешок с маркировкой. Мешок слегка оплавлен, словно его выбросило из домика вместе со всем остальным, но отбросило недалеко, поскольку сам он весит не так много. Оплавиться мешок имел возможность только во время взрыва. Но... Но на стенках мешка есть остатки нитрата аммония, однако отсутствуют остатки взвеси серной кислоты. То есть мешок, предположительно, был выброшен раньше, следовательно, не имел возможности оплавиться и чем-то был прикрыт, что защитило его от взвеси кислоты, разбрызганной по всему участку и даже по соседним. На листья растений попало, а на мешок нет. Или...
– Или мешок оказался на месте происшествия после взрыва, – за генерала досказывает Ангел.
– За короткий промежуток между самим взрывом и прибытием следственной бригады, – уточняет Тобако.
– Вот именно... – Астахов пришлепывает ладонью лист бумаги, словно ставит печать.
– Соседей много собралось?
– Конечно. Дачный сезон. Сразу сбежалась толпа. Со всех участков, в том числе и дальних.
– Они знают друг друга?
– Не все. Только близкие соседи... Кроме того, многие дачи снимают внаем... На все лето... Но, мне кажется, вы мыслите в правильном направлении. Именно поэтому мы не можем пройти мимо очевидного, на наш взгляд, факта. Вы уж извините, Алексей Викторович, – генерал смотрит на Ангела в упор, – но это оперативная необходимость.
– Появление Сергея Ангелова в момент кражи в порту Онфлер и его же появление в Москве в момент взрыва... – Ангел за генерала заканчивает мысль. – Я вас понимаю и не имею ничего против...
– Фотография, – напоминает генерал. – И давайте пока будем называть этого человека Сергеем Шайтановым, как он сам представился, хотя нам уже пришла фотография настоящего Шайтанова, жителя Самарканда. Это маленький, кругленький и лысый толстячок, не имеющий ничего общего с этим человеком, каким он представлен по словесному портрету. Думаю, фотография с дискеты подтвердит это же...
– Подтвердит... – Ангел молча протягивает дискету. Доктор Смерть отсканировал фотографию загодя, в присутствии самого Ангела, чтобы не отдавать оригинал в чужие руки. – Прошу учесть, что снимок сделан восемь лет назад, когда Сергей только заканчивал новосибирское училище спецназа. Маленькому толстячку трудно пришлось бы во французском иностранном легионе, даже если предположить, что его туда возьмут... Там даже подготовленному бойцу, судя по всему, пришлось несладко...
Генерал передает дискету своему офицеру:
– На распечатку и сразу в работу... Немедленно...
Ангел несколько секунд сомневается, смотрит на Астахова.
– Вы хотите еще что-то сообщить?
– Вот... – он протягивает картонный прямоугольник с телефонным номером. – Сейчас там отвечает какая-то женщина. Сергей, похоже, жил у нее... И пользовался ее телефоном. Свой номер он нигде не оставляет. Вчера он мне звонил на мобильник до того, как меня подключили к «прослушке» через спутник. Но определитель не сработал... Это или специальная трубка с ААОНом[15], или какой-то сбой связи... Мы имеем право предположить первое...
Генерал смотрит Ангелу в глаза и видит, как сузились у интерполовца зрачки. Тому физически больно работать против собственного сына, хотя он не воспитывает его с двенадцати лет, с тех пор как развелся с матерью Сергея. Астахов хорошо знает биографию Ангела, как, впрочем, и биографии остальных членов команды Басаргина. Навести такие справки – это служебная необходимость. Надо знать, с кем работаешь плечом к плечу и чего следует ждать от каждого сотрудника смежного международного ведомства. Более того, надо знать, кому доверяешь, потому что без доверия у них совместной работы может не получиться. В сейфах штаба «Альфы» даже хранится досье на Ангелова, собранное отделом генерала Легкоступова[16]. Астахов ознакомил с этим досье и Басаргина, но тот пожал плечами и сказал, что доверяет Ангелову полностью. Это Астахова слегка успокоило. И сейчас он ждал от отставного спецназовца сопротивления, а встречает понимание и сотрудничество, хотя заметно, что Ангелу такое сотрудничество дается нелегко.
– Что мы должны сделать?
– Вы имеете возможность поговорить с этой женщиной. С моей стороны такой шаг стал бы «расконсервацией». Только прошу, если можно... аккуратно...
– Мы постараемся проявить корректность, – кивает Владимир Васильевич.
– Хотя я вполне допускаю, что это ничего не даст, – говорит Ангел. – Если он в остальном осторожен, то и в этом не сделает промашки. Боюсь, это просто случайно используемый телефон...
– Думаешь, он ограничится только тем звонком и не попытается к ней обратиться очно? – Селим, даже когда говорит совсем без улыбки, ослепительно сверкает удивительно белыми зубами. Это особенности дикции и артикуляции, вызванные индивидуальностью родного языка Селима, изобилующего непроизносимыми для белого человека сочетаниями согласных звуков. И он никак не может отделаться от привычки демонстрировать свой оскал, даже когда говорит на других языках. А других языков Селим знает множество. В прошлом месяце они были в Португалии, и Селим вдруг, к своему даже удивлению, заговорил по-португальски. Сейчас он сияет зубами, разговаривая по-русски. Иногда Сереже кажется, что эти зубы способны ночью вместо фонаря дорогу освещать – настолько белые...
