– У тебя есть на чем и чем писать?
– Конечно...
Она подала мне пачку бумаги с водяными знаками и шариковую ручку.
– Это тебе подойдет?
– Как штык. Подожди, ты также позвонишь одному из моих друзей, который живет в Берне. Мне хотелось бы, чтоб он навестил меня, тебя это не затруднит?
– Как хочешь...
– Ты самая обожаемая из...
– Из?..
Иногда во мне пробуждается дар угадывания женщин. Я знаю, что они ждут от меня.
– Из невест!
Это вознесло ее к небесам! Она бросилась ко мне, покрыла меня отсыревшими ласками.
– О! Моя любовь! Моя любовь!
Наивная глупышка! Она мечтает о безумных ласках и обручальном кольце на пальце. Чем я рискую, подавая ей надежду? Совсем малым по сравнению с тем, чем она рисковала ради меня, не так ли?
– Иди... Поищи в справочнике пансион Виеслер, дом 4 по улице дю Тессэн.
– Хорошо.
– Ты запомнила?
– Естественно!
– Ты попросишь к телефону М. Матиаса и скажешь ему, что его друг Сан-А. ждет его у тебя... Я ведь не знаю твоего адреса.
– Хорошо...
– Если он будет спрашивать уточнения, не да вай их...
– Не беспокойся... Я поцеловал ее.
– И не забудь ветчину. Ты возбудила во мне аппетит, моя любовь!
Голова плохо соображала. Я начал рисовать на чистом листе бумаги одноногого ящера, затем, найдя, что для гармонии композиции необходимо завершение, я добавил стул без сиденья, на который усадил искусственную челюсть.
Композиция понравилась бы Пикассо. Однако я ее разорвал, написал несколько строчек Старику и сообщил ему, что все еще состою в списках ассоциации дышащих кислородом и чтобы он не волновался за мое здоровье, ввиду того, что я в скором будущем появлюсь в его владениях собственной персоной.
Я поставил сокращенный росчерк, от которого затошнит любого графолога, и запечатал послание. Подумав как следует, я не послал ему чек. Причина очень проста: получение этого достояния должно произойти быстро. Прошло уже три дня с момента удачного убийства Влефты, три дня как я лелею свою болезнь. Мохаристы, должно быть, уже предупредили щедрого давателя, который скоро опротестует его. Следовательно, необходимо, чтобы по чеку было получено сегодня же... Поскольку интересы государства тут ни при чем, те для этой операции еще, вероятно, есть время, и очень может быть, что дорога к получению по чеку еще свободна.
Я даже думаю, что было бы лучше провести эту операцию без риска скомпрометировать себя.
Через час вернулась Франсуаза, нагруженная кульками. Тут была и одежда, и еда... Сорочка, которую она принесла, была красивого пастельно-голубого цвета... спортивного стиля с накладными карманами с каждой стороны и манжетами темно-синего цвета... Я был очень тронут. Я встал и оделся.
– Кстати, тебе удалось связаться с пансионом Виеслер?
– Ах, да... Но я говорила не с Матиасом, мне ответила какая-то дама.
– Хозяйка?
Она энергично и отрицательно покачала головой.
– Нет, сначала мне ответила хозяйка. Когда я назвала твоего друга, она попросила меня не вешать трубку и соединила меня с его комнатой, и вот тут-то мне ответила женщина...
Н-да, мое адамово яблоко дернулось. Я был совершенно ошеломлен.
– Как, ты... ты говорила с кем-то другим? Да и то правда. Она же не обладала осторожностью секретного агента. Я вздохнул.
– Что ты сказала?
– Я попросила ее передать месье Матиасу, что его друг Сан-А. будет счастлив видеть его у мадемуазель БоллЕрц, 13, Золикерштрассе.
– И все?
– Да... А что?
Надежда возродилась. В конце концов, поручение не содержало ничего компрометирующего. Даже если бы тот, кто находился у Матиаса, был из сети, в нем не было ничего угрожающего.
К тому же я предпочитаю женский, а не мужской голос. Я знал Матиаса. Это красивый, блестящий молодой человек, двойник Монтгомери Клифа. Женщины обмирают от его объятий и падают как мухи... Он это любит, и не вашему отощавшему глупцу Сан-Антонио бросать в него первый камень.
– Хорошо... Надеюсь, она передаст поручение. Волнуясь, она спросила:
– Я не должна была ничего ей сообщать? Я взял ее за подбородок и подарил ей мое изобретение 118, запатентованное по конкурсу Лепина.
– Видишь ли, в нашей профессии письма передают только в собственные руки и дают поручения только собственному голосу... Но ты не беспокойся, иди!
Она пошла приготовить что-нибудь перекусить, а я тоже потащился на кухню, чтобы ей помочь... Как помочь, перечитайте! Я к ней чертовски приставал. В результате мы так раззадорились, что свалились на надувной матрас. Тогда наступил один из лучших дней моей жизни, и я устроил большой супергала! Сначала Бинокль фининспектора, потому что это введение (если можно так выразиться) высшего стиля; затем Пишущая машинка Маман (десять лет практики, универсальная клавиатура, двухцветная лента и табулятор) – это для перехода к моему триумфу: Вертолет Негуса. Дамы, которые удостаивались чести вознестись на эту вершину наслаждения, уже никогда оттуда не спускались. Из ста четырнадцати, попробовавших вертолет, двенадцать ушли в монастырь, двадцать две в дом, допускаемый моралью, но который Марта Ришар осуждает, а другие были обнаружены либо с пулей в голове, либо в меблированных комнатах. Это вам о чем-нибудь говорит? В финале она получила право на маленькую Тонкинку у губернатора. Любовь для меня допинг, как говаривал мой друг Шампуэн. Чем больше я ею занимаюсь, тем больше я чувствую себя в форме.
Франсуазу же надо было собирать по частям. Если бы ее надувной матрас спустил в ущелье Галиббе, у нее не было бы сил заткнуть пробку, чтобы избежать катастрофы. Она оказалась в столь растрепанном состоянии, что вашему покорному слуге пришлось разбивать яйца и жарить яичницу...
Я накрыл два прибора, и мы поклевали по-турецки: на матрасе8. Замечательно, как на пикнике... Любой пикник вне квартиры внушает мне ужас: брезент палаток, жирная бумага, брезентовые ведра, которые текут, занятые уборные, полусырая еда, вопящие дети! Ну нет, спасибо большое, Мадам Адриен! Я предпочитаю маленький деревенский постоялый двор с кроватью высотою в два метра и ночным столиком, который пахнет стариной. Покончив с этим, я уже больше не чувствовал своей так называемой пневмонии. Я думаю, что моя малышка-сестричка преувеличила диагноз. Женщины всегда хотят внушить нам, что мы им всем обязаны!
– Я еще попрошу тебя об одной услуге, Франсуаза. Она влюбленно посмотрела на меня. Ее глаза были наполнены такой теплотой, что могли растопить ванильное мороженое.
– Все, что хочешь, мой дорогой.
– Необходимо, чтобы ты отправила это письмо, очень срочно.
Она оделась и взяла послание.
– Наклей достаточно марок, это во Францию.
Она утвердительно кивнула и удалилась. Я зажег сигарету. Несколько хороших затяжек расправили мне легкие. Как хороша жизнь! При условии, что тебе везет, оф кос9! И – постучим по дереву – мне пока везло. Не будете же вы мне говорить, что вмешательство этой маленькой порочной Франсуазы не было чудом, а? Ведь меня могла бы заметить и какая-нибудь старая карга. Или отставной жандарм! Ставлю полярный против заколдованного круга, что один из тысячи взял бы меня под защиту, как это сделала милашка. Все другие бросились бы стучать ногами и орать во всю глотку (как говорит мадам Берюрие).
Я продолжал витать в облаках, когда раздался звонок, заставивший меня подскочить. Это был первый звонок с тех пор, как я в гостях у Франсуазы. Он пронзил мой череп словно шило. Я был в замешательстве. И вдруг я подумал о Матиасе. Без сомнения, это он откликнулся на мой призыв. Я подошел к двери, но взявшись за замок, снова засомневался. Я сказал себе: «А если это кто-то другой? Например, визитер к Франсуазе?»
Я приложил глаз к замочной скважине в лучших традициях слуг из водевилей. И почувствовал спазм в солнечном сплетении. На площадке стояли два господина в планах с препротивными физиономиями. Меня бы не удивило, окажись они полицейскими.
Затаив дыхание, я наблюдал за их поведением. Один из них подошел и снова позвонил. Затем он что-то сказал своему приятелю на языке, которого я не знаю.
Другой вытащил отмычку. Мой страхомер встал на нулевую отметку. Я сдрейфил. Неужели эти старьевщики откроют дверь? У них довольно развязные манеры. Бернские дураки!
Именно так оно и вышло. В замочную скважину ввели ключ и начали шуровать там... Если они войдут и найдут меня здесь, то моя песенка спета. Тогда совсем скоро я сыграю «Тюрьма без решетки»...
Я ретировался в комнату. Безнадежный ход. В этой бутоньерке негде было спрятаться. И я вернулся к двери. Они все еще возились с замком. Вот бездари! Похоже, они теряли терпение. Они не были на ты с замками. Сан-Антонио со своим сезамом давно бы вошел. Человек открывает замки, шепча им нежные слова!
Я подался в ванную. Там было узкое оконце. Я вспрыгнул на край ванны и выглянул в отверстие. Окно выходило в стык этого и соседнего домов. Как раз под окном проходит водосточный желоб. Я полез в отверстие. К счастью, гибкости мне не занимать. Носками я уперся в желоб, затем отпустил подоконник, чтобы схватиться за свинцовую трубу водостока. Я повис над пустотой. Меня охватила слабость и мне показалось, что я разжимаю руки, но это прошло, и я сильнее сжал трубу. На мое счастье, соседнее здание выше нашего. Таким образом, я был скрыт от любопытных взглядов. Около окна этой ванной комнаты было другое окно, в два приема я достиг его и заглянул внутрь. Это была не ванная, а скорее чулан, где помещалась установка распределения центрального отопления. Еще усилие – и я в чулане. Я закрыл оконце и сел под ним. Я успокоился: здесь меня искать не будут, разве что не повезет...