Плац с противоположной от зрителей стороны оградили высоким забором. Это делало его похожим на сцену большого летнего клуба. За забором ждали своего часа будущие звезды шоу, повторяя разученный текст и поправляя костюмы. Для некоторых сегодняшнее представление было дебютом, и, естественно, самодеятельные артисты волновались, особенно учитывая, что наиболее отличившимся было обещано условно-досрочное освобождение. Правда, большинство относилось к мероприятию с прохладцей и участвовало в нем только ради родственников. Стоит ли говорить, что труппа состояла исключительно из активистов. Блатного или мужика за участие в предстоящем спектакле могли вызвать и на суд чести.
Испытывал волнение и Николай Филиппович. К сожалению, ему не удалось провести генеральную репетицию – срочно вызвали в Тихомирск на совещание. Что ж, придется играть с колес. Как фронтовые агитбригады.
Когда стрелки лагерных часов сошлись в верхней точке и гости расселись по местам, он вышел на плац и запустил в воздух зеленую ракету, возвещая о начале торжества. Публика дружно захлопала. Приветственный спич Вышкин решил оставить на потом, ему не терпелось представить на суд свое детище, поэтому он сразу вернулся к гостям и уселся рядом с начальником управления, его женой и малолетней дочкой. Кум Гладких, как и подобает «рыцарю плаща и кинжала», незаметно пристроился сзади, за спинами руководства.
Из-за кулис-забора появился ведущий – бойкий парень, осужденный за мошенничество в особо крупных размерах. Задолго до праздника ему велели отращивать волосы, чтобы потом подстричь и причесать под русского крестьянина, повязав тесемку вокруг лба. С париками в зоне было напряженно. Как, кстати, и с театральным гардеробом. Поэтому если ведущий и походил на крестьянина, то только на крепостного, причем у промотавшегося вконец помещика. Хотя рубаху, сшитую из грубой мешковины и украшенную пестрыми заплатками, постеснялся бы надеть даже крепостной.
В одной руке крестьянин сжимал фанерный серп, во второй микрофон. Радиоаппаратуру взяли напрокат в Тихомирске, с лагерным мегафоном ведущий бы смотрелся не столь эстетично.
– История земли Российской!
Размашистый взмах серпом – условный сигнал звукорежиссеру, отвечающему за музыкальное сопровождение. Грянули Глинкой динамики! И понеслось!.. «Идущие на смерть приветствуют тебя!»
Первыми на плацу появились древние землепашцы. Подразумевалось, что в те далекие времена землю пахали в набедренных повязках. Двое бородатых доходяг тащили на веревке борону-суковатку, еще двое шли следом и вяло стучали по асфальтовому плацу мотыгами. Тощие торсы синели от наколок, а бледную спину одного из пахарей украшал жалостливый лозунг «Всю кровь выпили менты», читаемый даже со зрительских мест. Что свидетельствовало о наличии органов правопорядка уже при первобытно-общинном строе.
Много напахать дикари не успели – на театре боевых действий появились тевтонские крестоносцы в бумажных шлемах. С картонными мечами и щитами. Доспехи, вернее, их отсутствие скрывалось под серыми простынями с намалеванными гуашью крестами. Череп магистра защищала не картонная поделка, а конусообразное жестяное противопожарное ведро с прорубленной смотровой щелью и деревянными рогами. («Он бежал, и сильные рога доставали небо-облака…») Крестоносцы нагло попросили крестьян с грядки. Последние, побросав орудия труда, трусливо убежали за забор. Главный тевтонец поднял меч к небу и победно прокричал на плохом немецком что-то вроде: «Йа-йа, дас ист фантастиш!.. Гутен морген в натюрлих!»
Но не тут-то было! Из-за противоположной стороны забора выскочила княжеская дружина во главе с Александром Невским – бывшим штангистом, осужденным за вымогательство. С такими же картонными мечами и щитами. Только вместо простыней торсы русских витязей украшали кольчуги из мелкой рыболовной сетки. «И была брань и сеча зла!..» Ломались картонные мечи о головы, гнулись щиты. В разгар ледового побоища спортсмен не рассчитал силы удара, и великий орденский магистр грохнулся головой об асфальт, перед этим успев прокричать: «Ты чё творишь, фраер мастевый!!» Ведро улетело за пределы поля брани. Подняться он больше не смог – его быстро утащили со сцены преданные шестерки-оруженосцы. Остальные агрессоры, подгоняемые храбрыми русичами, бесславно бежали за кулисы, где битва, судя по звукам, продолжилась теперь уже по-настоящему, не под фонограмму.
Публика довольно захлопала. Николай Филиппович улыбнулся: пока все шло по плану.
– А потом пришел Петр Первый! – с вызовом объявил ведущий, для простоты вычеркнув из российской истории почти четыре века.
Петр был прекрасным и могучим имбецилом с лицом туберкулезника в последней стадии. По фамилии Бочкин. Жаль, что зубы ему так и не вставили. Из-под бумажной треуголки торчали рыжие кудри – накануне пришлось завивать на самодельные бигуди мочалку. Самозванец приложил руку ко лбу, обвел окрестности строгим взором и громко прошепелявил:
– А где, нах, мои гардемарины?!
Словечка «нах» в сценарии не имелось, это была чистой воды импровизация. Снайперы на вышках насторожились.
Тут же на сцене объявились три рецидивиста лет сорока в пехотных зеленых треуголках и с вырезанными из ватмана флюгерами-кораблями. Раскачивая фрегаты, «юные дворяне» заунывно, словно на похоронах, затянули:
– Не вешать нос, гардемарины…
И ведь попробуй не затяни! Места в ШИЗО на всех хватит…
Пропев полтора куплета, троица исчезла из вида, а Петр, подкрутив картонные усы, прошамкал цитату из Пушкина, слов которой никто, кроме посвященных, не разобрал. Затем, хлюпая ботфортами (читай: резиновыми сапогами для рыбалки), государь энергичным шагом удалился за кулисы – рубить боярам бороды, грозить шведу и решать прочие государственные проблемы.
– Мама, а он болеет? – негромко уточнила дочка начальника, кивнув в сторону представителя династии Романовых.
– Болеет, – подсказал кто-то из администрации. – С детства.
Снова грянули аплодисменты. Правда, не такие бурные. Николай Филиппович сделал пометку в памяти – определить Петра в штрафной каземат, пусть вырабатывает дикцию на хлебе и воде.
Следующие двести лет в истории России тоже не привлекли внимания организаторов шоу. Поэтому сразу за Петром на плац высыпали храбрые буденновцы. Десяток уркаганов в буденовках и с деревянными саблями. На горячих конях, которых символизировали палки с намотанными на концах тряпками. Типа – головы с гривами. Блестящая находка художника-реквизитора. Навстречу, с другого конца плаца, показались белогвардейцы. Тоже на палочках и тоже с саблями наголо. Заиграла фонограмма: «Там вдали, за рекой…» Началася кровавая битва. И козел молодой вдруг поник головой, получил он фанеркой по шее…
Родственники, узнавшие в общей массе своих, приветливо замахали руками, выкрикивая имена. «Надо же, как зона перевоспитывает: на свободе пьет да морду жене чистит каждый день, а здесь, пожалуйста, – красногвардеец! В добрый час…» Зэки, заметив в толпе родню, вместо того чтобы мчаться в атаку, замахали в ответ саблями. Ведущий негромко на них цыкнул, и они нехотя вернулись к театральному действу.
Белые стали теснить наших. Но не тут-то было! Зазвучала новая мелодия. «Эх, тачанка-ростовчанка!..» Три новых персонажа, запряженные в самодельную сбрую, тащили на себе четвертого – низкорослого армянина-карманника. Тот на ходу строчил из пулемета, напоминавшего огнетушитель. Собственно, это и был огнетушитель, перекрашенный в темно-зеленый цвет и обрамленный бумажным щитком. Вроде как «максим». «Убитые» беляки живописно падали, хватаясь за сердце. В самый ответственный момент хлипкий стрелок не удержал в руках боевое оружие – огнетушитель вылетел и, смяв картонку, покатился с плаца. Но это уже не имело принципиального значения – белые продолжали падать.
Начальник управления хмуро поглядывал на хозяина колонии. Видимо, пока не до конца понимал художественный замысел Вышкина.
– Вся власть Советам! – бодро пояснил крестьянин-ведущий. – Мир – хижинам, землю – крестьянам! Ура-а-а!
Зрители поддержали. Главное – настроение. А оно с каждой новой сценой заметно повышалось, что не могло не радовать.
Но вдруг зазвучала тревожная мелодия. Вышкин мысленно перекрестился. Наступала кульминация. Из-за забора показался немецко-фашистский танк. В смысле, его копия. Надо признать, не самая удачная. Сколоченный из реек каркас обтянули бэушным брезентом, намалевали колеса, гусеницы, кресты, вставили в башню свернутый трубкой лист ватмана и – на сцену! Роль дизельного движка исполнял крепкий зэчара. Его рожа матерого эсэсовца торчала из башенного люка – бедолага вынужден был тащить конструкцию на своих плечах и при этом надрывисто рычать. Позади «пантеры» (или «тигра»?) пристроились два десятка захватчиков в робах с деревянными автоматами и в ярко-рыжих строительных касках со свастикой. По команде офицера немцы открывали огонь, дружно горланя «тра-та-та…».
