меня? — повторил он снова.
— На приёме «Сердце». Принимаю с помехами.
— Доложи обстановку?
Егора поглотило шипение помех.
— Я, «Сердце», обстановка тяжёлая!
— «Центр управления полётами», приём! Я, «Бис», как принимаешь?
— На приёме «ЦУП». Приём на троечку. Слышу плохо.
— «Лёгкие», приём?
— Шшш… напр… кр… шшш… пр — р… хой…
— «Ноги», «ноги», приём! Я «Бис», как слышите меня? Доложите обстановку!
— Приём! Несём потери! Несём потери!
Егор ощутил в колене невыносимую боль. Всё это время она таилась там, она никуда не делась, готовая в любую секунду с силой разорвавшейся гранаты брызнуть огнём и колючими осколками.
Находясь на краю болевого шока и совсем ничего не чувствуя, Егор прикрыл глаз и заговорил с внутренними органами, заведя перекрёстный опрос. И не просто заведя бесполезный допрос, а провёл полную диагностику своего состояния — задал вопросы, послушал, надавил на больные места и, как врач со знанием дела, выдал рекомендации, указал, где потерпеть, куда накачать крови, куда подать дополнительно кислорода и выделить сколько нибудь дофамина, серотонина и эндорфинов…
Чтобы повысить артериальное давление, частоту и силу сердечных сокращений, расслабить гладкую мускулатуру желудка и кишечника, увеличить фильтрацию жидкости, которой почти не осталось, и усилить кровоток в почках Егор обратился к мозгу, к ЦУП, где дофамин вырабатывался синапсами нейронов; и следом — к надпочечникам, почкам и кишечнику, где он синтезировался, потому что дофамин синтезированный вне центральной нервной системы в головной мозг не попадал и влияния на передачу нервных импульсов не оказывал. — «А он нужен! Ой, как нужен! — диагностировал Егор. Дофамин должен был помочь адаптироваться к стрессу, выделяясь при болевом синдроме. — Срочно нужен серотонин! — обратился Бис к слизистой оболочке кишечника. Львиная доля его вырабатывалась там и совсем чуть — чуть в головном мозге. Серотонин улучшал внимание и восприятие, ускорял и облегчал движения, снижал болевой порог. — Так, нам нужен триптофан! Аминокислота, из которой образуется серотонин, и глюкоза, которая помогла бы триптофану добраться к мозгу для его выработки! — Этому могли помочь продукты богатые триптофаном — сыр, финики, сливы, инжир и черный шоколад. А также фрукты, овощи и мёд — в качестве поставщика глюкозы. Конечно, ничего этого не было под рукой. Но даже если бы и было, всё равно он был связан по рукам и ногам. Нужно что — то другое, что вырабатывалось естественным путем в нейронах головного мозга. — Эндорфины… — пришло Егору на ум, — …группа химических соединений! — Их роль в жизни организма была бесценна. Эндорфины отвечали за обезболивающий эффект и стрессоустойчивость. Это был своего рода приз для организма. Если тот благополучно преодолевал опасную для жизни ситуацию, получал поощрение в виде стимуляции центров удовольствия. Также эндорфины участвовали в регуляции возбуждения и торможения — в работе той части эндорфинной системы, которая усиливала продуктивное мышление в первой фазе стресса, когда вопрос жизни и смерти еще не решен, а после — участвовала во второй фазе, когда разрешение жизненно важного вопроса наступало и организм переходил в режим сбережения. — Самый простой и быстрый путь получить эндорфин или увеличить его концентрацию был секс, — об этом знали все, не только Егор. — Самый лёгкий и самый приятный способ получить «гормон счастья», но только не в моём случае! — Егор заставлял себя думать, с трудом контролируя «командный центр». — А ещё эти чёртовы эндорфины ускоряли регенерацию и способствовали формированию образного мышления, ассоциаций и творческих фантазий… Фантазий!» — подумал Бис и сознание его покинуло.
Егор пришёл в себя спустя час, может быть, два — определить точно ему было сложно по двум причинам: первая, он был без часов, в темноте и мало что различал через небольшое отверстие на уровне глаза; вторая, придя в сознание, он отметил, что голова не болела, а такое случалось, если засыпая с болью, он просыпался уже без неё. Как правило, такой сон занимал от часа до двух…
Он отправил повторный запрос о состоянии тела. И снова сверху донизу, от пятки и до макушки, по венам, артериям, нервным жилам и другим органами и тканями, будто с линии фронта, с передовой, потекли сообщения, а им в ответ — приказы: прекратить панику, набраться терпения, поднапрячься, держаться до последнего вздоха или последнего патрона. Егор будто проделывал проходы в минных полях, наводил понтонные переправы, прокладывал новые маршруты военных дорог и колонных путей, возводил мосты, эстакады и виадуки, по которым доставлялись сообщения в разные уголки его тела, а там, где сообщение было прервано — на пересечении дорог с глубокими оврагами, лощинами и горными ущельями, где не хватало камня, бетона или металла, он мостил полиспасты, натягивая множество верёвок и канатов.
…Егор собрался. Напрягся всем нутром. Но, ту же сдулся, потому что невозможно было ничего сделать напряжённым, дважды скованным телом — он глубоко вдохнул, на половину выдохнул и сделал первый рывок.
По дороге в больницу Медведчук был молчалив. Разглядывал через стекло городские улицы, на что — то хмурился, покусывая нижнюю губу, пока не зазвонил телефон.
Номер был неизвестный, регион высветился — Россия, Московская область, голос — командирский, повелительно — сдержанный, разговор — как привычка — короткими фразами.
— Игорь?
— Да, я, — ответил Медведчук.
— Здравствуй!
— Доброго дня.
— Я, генерал в отставке Рябинин Владимир Лукич. Ходарёнок Александр Васильевич дал мне твой телефон. Знаешь такого?
— Так точно, — сказал Медведчук, не придумав ничего лучше.
Если бы он сразу знал, что ему звонит генерал, он и вместо «доброго дня» привычно пожелал бы «здравия желаю». Эти слова, что Медведчук всем сердцем недолюбливал, выпрыгивали изо рта сами собой, как весь русский мат.
— Я ищу Егора Биса. Мне известно, что он в твоём подразделении. Я должен с ним связаться, поможешь?
— Да — а… — протяжно, думая над ответом, сказал Игорь, — правда, он сейчас на задании… — без умысла соврал он.
— Тогда, предлагаю поступить следующим образом: как только у него появится возможность позвонить, он это сделает, но — непозднее завтра? Договорились? — предложил генерал.
— Так точно… — с тоской в голосе ответил Игорь, в конец расстроившись за то, что снова ничего не придумал лучше.
Вернее придумал, хотел сказать «конечно» или, на худой конец — «договорились», но это пришло в голову, как всегда, одной секундой позже.
— …Непозднее завтра, — повторил он слова генерала, решив для себя: «Надо поиграть с Песковым в эту глупую игру, как же её? «Три слова», — тут же раздумав. — Похоже, не такая уж она и глупая?»
Он отключил телефон, бросил взгляд на Пескова и включил снова: надо было сохранить номер.
Прошло неменьше трёх минут, может, чуть больше. Игорь
