Но самое ужасное было в том, что я, зная из БСК-4, чего не следует делать, был совершенно не в курсе, что следует делать. «Биомать-Родина» сообщила только, что я узнаю об этом, когда сделаю выбор. Стало быть, предполагалось, что если я окончательно выберу борьбу с Чудом-юдом в качестве основного содержания своей оставшейся жизни, мне будет некое откровение. Только вот кому и как я должен сообщить о своем решении? Может, заорать сейчас что-нибудь вроде: «Да здравствует Павлик Морозов!»? Или, допустим: «Долой Чудо-юдо!»?
В общем, после пятиминутного думанья я ничего так и не придумал. Даже стал приходить к мысли, что зря залез в колодец, потому что наверху легче было бы помешать Чуду-юду. Например, связаться по рации с «джикеями» и сообщить им все, что я знаю. Тогда они предотвратят его уход с Земли или по крайней мере, попытаются это сделать…
Я уже поставил ногу на нижнюю ступеньку лестницы, когда колодец крепко тряхнуло и где-то наверху раскатисто грохнуло. От неожиданности я отпустил руки от лестницы и шарахнулся назад, отлетев внутрь сводчатого хода. А спустя какие-то секунды в колодец с треском и грохотом посыпались крупные и мелкие камни, обломки кирпича и бетона. Попади я под эту лавину — проблем не стало бы очень быстро. Один осколок бетона, стукнувшись о ступеньку лестницы, отрикошетил мне в голову и крепко двинул по шлему. Броня крепка, а голова загудела. Еще пара секунд — и колодец завалило начисто.
Теперь мне стало ясно: надо топать только в одну сторону. Куда судьба указывает…
Ну, пошел я по единственной открытой дорожке.
Туннель оказался очень длинным, наверно, не меньше, чем в две сотни метров, причем проложен был не по прямой, а какими-то зигзагами. Уклонов не ощущалось, не было впечатления, что идешь в горку или спускаешься вниз. На полу туннеля было, в общем и целом сухо, но отпечатались свежие следы промоченных где-то «джикейских» войлочных подметок. Носками ко мне, естественно.
Наконец я оказался на развилке. Прямо как в известной сказке: «Направо пойдешь… Налево пойдешь… Прямо пойдешь…» Туннель делился на три ответвления. Но никаких указаний насчет «женатому быть», «богатому быть» или «убитому быть», в отличие от сказочного валуна, тут никто не написал. Впрочем, оно и не требовалось. Мне лично казалось, что насчет возможности «убитому быть» при любой избранной дороге забывать не следовало.
Тем более что, посветив на пол, я увидел, как сырые отпечатки «джикейских» подметок поворачивают в оба боковых туннеля. Вообще-то на «перекрестке» было здорово натоптано, но все же можно было по густоте следов догадаться, что здесь они вышли из центрального хода и разделились на три группы. Тех девятерых, которых я встретил в подвале, нелегкая понесла прямо, где минимум один из них уже простился с жизнью. А еще две группы неизвестной мне численности поперлись направо и налево. То есть нарваться на них, свернув в этом направлении, было вполне реально. Да и двигаясь прямо, я тоже не был застрахован от встречи с их резервом. В общем, куды ни кинь — всюду клин.
Правда, по моему фонарю из темноты не стреляли, но это еще не означало, что близко никого нет, и я не замечен. На мне ведь был «джикейский» прикид. Сложности начнутся тогда, когда окликнут… Тут у меня, конечно, кое-какие преимущества. Они могут сразу не догадаться, а я, если их увижу, догадаюсь сразу. Прислушиваться было бесполезно — я даже свои шаги слышал с трудом. Куда же идти, черт побери?
Пошел прямо, хотя, наверно, это был самый глупый выбор. Прежде всего потому, что там навряд ли мог быть выход на нужные мне горизонты 82 и 94. Если б было иначе, «джикеи» остались бы там, а не полезли наверх.
На сей раз я прошел всего тридцать метров и оказался на лифтовой площадке. Очень похожей на ту, что была в отеле. А это значило, что уехать с нее вниз или вверх можно было, только имея на руках специальный пульт. А у меня такого не было.
Таким образом, прямая дорога привела в тупик. Можно было предположить, что «джикеи», подъехав на вагончике, сразу влезли в лифт и поехали наверх. Знали они насчет тех горизонтов или не знали — это сейчас не важно. Возможно, что они высадили там еще одну группу, а может быть, лифт просто не смог остановиться там или двери были заблокированы. Вот они и поднялись наверх, чтобы найти лестницу и попробовать пойти в обход. Правда, это не так-то просто, если вспомнить о том, что лестницы перекрывались стальными щитами и двумя-тремя решетками. Кроме того, насколько я помнил, лестницы были устроены так, что спускаться и подниматься по ним было возможно, лишь проходя через тюремные этажи. Если лестница, ведущая с перрона, на горизонте 100 выходила, допустим, в южный конец коридора горизонта 94, то лестница, по которой можно было подняться с горизонта 94 на горизонт 88, находилась в северном конце. Соответственно, чтобы подойти к лестнице, ведущей с горизонта 88 на горизонт 82, надо было пройти через весь коридор из северного конца в южный. И так далее.
Потом мне подумалось, что «джикеи», возможно, вообще не интересовались нижними горизонтами, а отправились прямо на самый верх. И тут-то я вспомнил, что у них была вполне реальная цель: икона-пароль! Та, за которой долго и безуспешно охотились и Рудольф фон Воронцофф, и Чудо-юдо. Вчера вечером ее контролировали Клык и Сарториус, а Чудо-юдо еще возлагал на нее какие-то надежды. Сегодня она Чуду-юду просто не нужна, поскольку тот вроде бы уже наплевал на фонд О'Брайенов ввиду наступающего Конца Света… Блин, как же я просто о таких вещах говорю!
Впрочем, у нас чуть ли не на каждый год Конец Света планируют. И в прессе это дело со смешочками обсуждают… То комету, то астероид, то еще чего-то придумывают. Народ, по-моему, уже перестал на это реагировать и даже на кухнях дискуссий не ведет. А потому, ежели ему вдруг опять скажут — не поверит, посмеется. Точь-в-точь, как в известной сказке про пастушонка-лгуна, который кричал: «Волк! Волк!», когда волка не было. Народ два-три раза сбегал по ложной тревоге, а когда настоящий волк пришел — не отреагировал.
Конечно, стоять перед закрытыми дверями лифта никакой перспективы не имело. Поэтому я вернулся на перекресток и решил пойти в правый «рукав» коридора по следам ушедшей туда группы джикеев.
Идти пришлось довольно долго, и тоже не по прямой. После трех-четырех поворотов впереди показался тускловатый свет, причем не прыгающий свет переносного фонаря, а стационарный, проистекавший от какого-то светильника.
Оказалось, что это ответвление хода привело меня на технический этаж «Горного Шале», где располагались пульты управления и всяческие механизмы, обеспечивавшие автономное существование бывшей лопесовской асиенды. Тут была
и электростанция, и холодильная установка, и вентиляция скондиционированием, и еще куча всяких систем. Все это напоминало солидный цех солидного предприятия. Что-то тут еще работало, что-то было отключено, но свет, хотя и явно аварийного назначения, горел, а потому бродить по этому лабиринту было несколько веселее. С другой стороны, заметить тут тоже могли быстрее. У меня, правда, было одно преимущество — я шел по грязным следам «джикеев», оставленным на светлом линолеуме пола, а потому примерно представлял себе, где ждать угрозы.
Урчание каких-то механизмов, продолжавших работу, совершенно заглушило звуки моих собственных шагов, но при этом я хорошо понимал, что не смогу услышать ни звука, даже если ко мне подберутся метров на пять или будут поджидать за ближайшим углом. А углов этих на техническом этаже было предостаточно. Желтые стены коридоров с синими трафаретными надписями и стрелками указателей и несколькими кабельными линиями, проложенными под потолком, здорово утомляли своей похожестью. Свернув на одном перекрестке и пройдя метров десять, я почувствовал, что запросто позабуду, сколько раз поворачивал, если придется сделать это еще несколько раз.
Первый труп я обнаружил у второго по счету перекрестка, но до этого увидел россыпь стреляных гильз на полу. Убитый, судя по униформе, принадлежал к числу охранников Эухении. Его расстреляли в упор из автомата, причем застигли врасплох — кобура с «таурусом» осталась нерасстегнутой.
«Таурус» я прихватил, сунув его в карман, — его девять патронов были для меня нелишними.
Присматриваясь к тому, что натоптали «джикеи», я постепенно сумел прикинуть — их было четверо. Один из них наступил правой ногой в кровавую лужу, натекшую из-под убитого охранника, и его след стал более приметным, потому что у других подошвы уже подсыхали, и следы переставали читаться.
Поначалу мне казалось, будто «джикеи» ползали по техническому этажу лишь с целью найти выход наверх. То есть искали лифт или лестницу наобум Лазаря. Попался на пути охранник — пристрелили, а потом двинулись дальше продолжать поиски.
Однако на самом деле это было не так. И это я понял, когда, свернув по следам «джикеев» направо, увидел на полу в коридоре множество стреляных гильз, кусков штукатурки и осколков стекла, следы пуль на стенах и потолке. В дальнем конце коридора на очередном перекрестке просматривалось несколько тел, а там, где я находился, по полу тянулись кровяные мазки — то ли раненого волокли, то ли труп. Мазки оборвались около одной из боковых дверей, которая оказалась неплотно прикрытой. Что там было за помещение — я так и не понял, возможно, что просто туалет с умывальником, — но на полу валялся труп в «джикейском» комбезе. Оружие и боеприпасы покойного бойцы утащили с собой, ничего мне, бедному шакалу, не оставив.
