Оттуда же, с юга, тянулась железная дорога, и это придавало смысл существованию Степного. Станция давала работу нескольким десяткам людей, в том числе и тете Ксене, трудившейся на посту билетного кассира. Поэтому проблема обратного билета для Наташи не стояла.
Тетка сказала, что билет трудно достать не потому, что поезда идут переполненные, а потому, что поезда все проходящие и в самом Степном билетов продавали всего с десяток. То и дело появлялись слухи, что станцию вот-вот закроют, и тетка очень переживала по этому поводу.
Закончив наконец прощание в коридоре, тетка проводила Наташу на вокзал, благо идти было всего ничего — метров двести. Расстояния в Степном были крошечные, поэтому Наташа удивлялась, зачем горожанам машины, когда весь Степной можно пройти за пять-десять минут, а в соседний город проще и быстрее добраться на поезде.
На платформе тетка всплакнула и, размазывая слезы по щекам, приглашала приезжать на следующее лето и вообще не забывать стариков.
— Какие же вы старики, тетя Ксеня? — не без лукавства спросила Наташа, успокаивая тетку. Конечно же, на самом деле они казались ей стариками, и потому Наташе особенно неуютно было стоять у вагона рядом с плачущей теткой. Две прошедшие недели были такими клевыми: каждое новое лицо в Степном немедленно привлекало внимание, а шестнадцатилетняя девушка — отнюдь не дурнушка — тем более. Наташа наслушалась за это время и двусмысленных, и совершенно однозначных предложений, нацеловалась в укромных уголках и даже выслушала три признания в любви.
Она уезжала из Степного с ощущением собственной притягательности для мужчин, самоуверенная, юная, предвкушающая счастье во всех его проявлениях. Тетка Ксения с ее слезами была тут немного не к месту.
Поэтому, когда проводница завопила, что до отправления остается пять минут и посадка заканчивается, Наташа с облегчением выскользнула из родственных объятий и юркнула в вагон. За немытым оконным стеклом тетка сразу же показалась далекой, остающейся в прошлом.
Вагон дернулся, поползло куда-то в сторону здание вокзала, и Наташа замахала тетке рукой. Та рванулась было вслед поезду, но быстро отстала.
— Фух, — сказала Наташа и потащила тяжеленную сумку, набитую в основном теткиными печеностями и соленьями, на свое место, в середине плацкартного вагона.
Как и говорила тетка Ксения, поезда ходили совсем не переполненные. В Наташином купе сидели только двое: молодой мужчина в темно-синей майке, дремавший у столика, и увлеченно читавшая «СПИД-инфо» дама лет сорока с химической завивкой не первой свежести на голове.
Наташа не без труда закинула сумку наверх и села рядом с молодым человеком, который во сне дышал глубоко и размеренно.
От нечего делать Наташа стала разглядывать своего спящего соседа. Он был похож на спортсмена — остриженный почти наголо, мускулистый. Обнаженные руки были перечеркнуты, словно красными черточками, двумя длинными царапинами.
Наташе было лень думать о возможном происхождении этих царапин. Она уставилась на обложку «СПИД-инфо», где большими красными буквами спрашивалось «Сколько женщин было у Валерия Меладзе?», и смотрела на нее еще минут пятнадцать, пока дама не оторвалась от чтения и не спросила подозрительно:
— Что вы на меня так смотрите?
— Тоже хочу знать, сколько было женщин у Валерия Меладзе, — ответила Наташа.
Соседка по купе насупилась: она не терпела, когда ей мешали заниматься чем-то приятным, а в данном случае — чтением «СПИД-инфо». Она задумалась, стоит ли дать соплячке гневную отповедь на тему «не приставай к незнакомым людям» или просто проигнорировать наличие этой пигалицы напротив. Победила первая точка зрения, и накрашенные полные губы уже раскрылись для произнесения необходимых слов, но тут динамик поездного радио кашлянул, взвизгнул, затрещал, а затем вдруг разразился маршем «Прощание славянки», причем звучало это словно сквозь подушку или как если бы трансляцию пытались заглушить специальными приборами неизвестные враги.
Дама в завивке застыла с открытым ртом, а парень в майке вздрогнул и открыл глаза. Повел он себя как-то странно: обвел быстрым пристальным взглядом купе, встал, вышел в проход, глянул в обе стороны и вернулся на свое место. Теперь он привалился спиной к стенке, скрестил руки на груди и повернул голову к окну.
Наташе такие причуды соседа не понравились, тем более что она заметила — парень в майке только изображал, будто любуется красотами степной природы за окном, а на самом деле то и дело настороженно косился в сторону прохода.
«Нервный какой-то», — опасливо рассудила Наташа. Подумав, что такие мускулы в сочетании с такими нервами могут быть опасны для окружающих, она постепенно отодвинулась от соседа на край полки, а затем как бы невзначай переместилась на боковую нижнюю полку, благо там оба места были свободны.
Тут она почувствовала себя спокойнее.
В Степном было мало машин, и в основном это были старые модели советских времен — «Жигули», «Запорожцы», «Москвичи». Единственная в городе «девятка» принадлежала директору местного магазина. Начальник станции довольствовался «Волгой». На этом фоне появление в Степном иномарки, а именно джипа, не должно было остаться незамеченным, даже если водитель постарался его спрятать, оставив в укромном месте. В Степном было не так много укромных мест, и заинтересованные люди могли обыскать их за считаные минуты.
Таким образом, было совершенно естественным, что те, кто искал, нашли то, что искали.
Потрепанный временем и степными ветрами джип стоял во дворе покосившегося одноэтажного домика на окраине Степного. Забор был невысоким — стоило уцепиться за его верх и чуть подтянуться, чтобы увидеть машину. Это и было сделано.
Потом последовал удар ногой в калитку. Та с жалобным скрипом распахнулась, пропуская во двор неказистого домика четверых молодых мужчин. Собака, до этого лежавшая в будке, тявкнула было на непрошеных гостей, но тот, что шел первым, скорчил в ответ зверскую рожу и так рявкнул на бедное животное, что оно тут же скрылось в своем убежище, не оправдав прибитую к калитке табличку «Осторожно, злая собака».
Тот из четверых, что шел последним, закрыл за собой калитку. Гости осмотрели джип и снаружи, и внутри, а затем подошли к открытому настежь окну дома. Из окна с любопытством поглядывал на происходящее в его дворе старик с темным от загара лицом и белой окладистой бородой. Опершись локтями на подоконник, он спокойно отнесся к тому, что четверо вплотную приблизились к нему.
Видя, что гости настроены серьезно, старик закрыл потрепанную книжку в мягкой обложке, которую читал до их появления. Предварительно он заложил недочитанную страницу бумажкой от шоколадного батончика.
— Слушаю вас внимательно, — сказал старик. В оконном проеме он выглядел будто какой-то чиновник, а четверо смотрелись пришедшими к нему на прием просителями, нерешительно мнущимися у окошка.
Заговорил самый маленький из четверых — ему приходилось задирать вверх подбородок, чтобы смотреть старику в глаза. Невысокий, кругленький, смуглый, с маленькими раскосыми глазками, он выплюнул изо рта жвачку, яростно почесал за ушами, кинул еще один взгляд в сторону джипа и спросил:
— Это чья тачка, старый? Твоя, что ли?
— А положим, что и моя, — невозмутимо ответил старик, хотя не было ничего в этом дворе более несовместимого, чем седовласый старец в окошке с белыми занавесочками и кактусами в горшках и джип — грязный, слегка побитый, но тем не менее стоящий не одну тысячу долларов.
Маленький захихикал, потирая круглые гладкие щеки, по которым словно никогда не проходилась бритва. Из-за этого он иногда казался странным, не по годам полным ребенком.
— Шоколадки любишь? — сквозь смех спросил маленький, кивнув на закладку в стариковской книжке. — Зубки не заболят?
— А мне без толку уже беречься, — заметил старик. — Что с зубами меня похоронят, что без зубов — разница невеликая...
— Может быть... А вот с ушами тебя похоронят или без, тут уже есть разница, да?
— Может, и есть. Да тоже не больно серьезная.
— Да ну? Ты просто какой-то пофигист, дед, — даже с каким-то восхищением произнес маленький. — А тебе все равно — сдохнуть в положенный срок или прямо сейчас? — Он мотнул круглой стриженой головой в сторону стоящего рядом длинного узколицего парня, нижняя челюсть которого постоянно была чуть отвисшей, будто парень был не в себе. По жесту маленького узколицый казах жестом циркача извлек откуда-то складной нож, выщелкнул лезвие и одним лишь движением кисти отправил нож в полет.
Старик высунулся из окна и посмотрел, как дрожит рукоять воткнувшегося в стену ножа.
— А могла бы эта самая штука торчать у тебя в башке, дед, — пояснил маленький. — Ты уж лучше не выёживайся, а по-быстрому колись: откуда тачка, кто тебе ее притаранил...
