– Разин? – спросил Муха со странной интонацией, словно удивившись – кого это ему привели. – Ага… Оч-чень хорошо. Отлично.
Было похоже, что следователь сегодня, против обыкновения, рассеян. Шелестел бумажками, заглядывая то в одну, то в другую, словно надеялся найти в них еще что-нибудь важное. Держал паузу, давая мне убедиться, что дама на стуле – действительно моя бывшая супруга, и привыкнуть к этому невероятному, учитывая жизненные обстоятельства, факту.
– Садитесь, Разин! – радушно улыбнувшись, указал он наконец на стул рядом с Линой. – Помните, что мы с Борисом Наумовичем вам вчера обещали? Очную ставку с вашей супругой. Дело мы ваше в долгий ящик откладывать не можем. Справедливость требует, правосудие ждет, начальство наседает… Хе-хе! Мы выполняем свое обещание! Узнаете? Ваша жена, гражданин Разин! Согласно свидетельству о браке, – он взял со стола очки, не надевая поднес их к глазам и прочел, водя пальцем другой руки по строкам документа на столе, – Разина…Ангелина (господи, имя-то какое!) Ивановна!
Лина медленно повернулась. Наши взгляды встретились. И на бесконечное мгновение я погрузился в омут этих лживых карих глаз, в самую их глубину, где, вопреки «ангельскому» имени моей благоверной, плясали самые настоящие дьяволята. Я ясно их видел. Что ж, подходящая компашка собралась – два упыря и демоница с востока. Лилит! Удивительно, как много полезного можно узнать всего за один взгляд! Она тоже узнала меня. Я видел – дрожь прошла по ее телу, дрогнули ресницы, метнулось что-то в глазах. Не только от страха, хотя и он присутствовал в достатке. Что-то чувственное! Я подумал о том, что похотливость Ангелины достойна книги рекордов Гиннеса, но, откровенно говоря, мне было это приятно.
Я отвернулся с бесстрастным и слегка недоумевающим видом – мол, кого это вы мне здесь сватаете! Во всяком случае очень надеялся, что это выглядело именно так.
– Ну что, гражданин Разин? – осведомился Муха. – Узнаете? Или тоже скажете, что ранее никогда эту женщину в глаза не видели?
Я еще раз бегло взглянул на нее.
– Совершенно верно, Владимир Владимирович, я никогда до сегодняшнего дня не встречался с этой особой.
– Ясно, – удовлетворенным тоном сказал Муха, но в голосе его все же сквозило разочарование. – А вы что скажете, госпожа Разина? – обратился он теперь к Лине.
Ангелина еще не произнесла ни звука, и я с волнением ожидал момента, когда она откроет свой накрашенный ротик. Откровенно говоря, очень хотелось услышать ее голос.
– Я… – тихо и как-то даже растерянно начала она и оглянулась на меня. Я продолжал равнодушно разглядывать пол.
– Вы! – пришел ей на помощь Муха. – Узнаете ли вы человека, который сидит рядом с вами? Встречали ли вы его раньше, и если да, то при каких обстоятельствах? Расскажите, будьте любезны.
– Да, я знаю этого человека! – вдруг сказала она твердо. – Это мой муж.
– Ваш муж… – как эхо отозвался следак. – Это хорошо, что ваш муж. Зовут его как?
– Костя… – ответила Лина. – Константин Александрович.
– Ну?.. – поторапливал ее следователь. – А фамилия?
– А… – спохватилась супруга. – Разин! Разин Константин Александрович.
– Так… – сказал Муха, зачем-то постучал ручкой по столу и снова повернулся ко мне: – А вы, гражданин Разин? Знакома ли вам эта женщина?
Я отрицательно покачал головой.
– Вы, гражданин Разин, не головой трясите, – неприязненно сказал он, – а говорите вслух, чтобы ни у кого из присутствующих на очной ставке не оставалось сомнений относительно ваших ответов. Я доходчиво выражаюсь?
Я решил, что не стоит прямо сейчас дразнить этих жирных и глупых гусей, и сказал четко и ясно:
– Я уже сказал, что не знаю эту женщину и никогда раньше ее не встречал.
– Вот как?! – деланно изумился Муха. – Не встречали? Вот ведь загадка природы! Она его видела – а он ее нет! А?! – Он повернулся к Живицкому, всем своим видом как бы говоря: «Нет, ты таки видал ухаря?», и, не дожидаясь ответа, снова обернулся ко мне:
– Вы, гражданин Разин, все менее прозрачно намекаете нам, что у вас с психикой не все в порядке? Я бы не рекомендовал вам этого делать. Термин «лоботомия» вам известен? – бросил он как бы невзначай.
Сразу представилась сцена, будто из фильма ужасов: закованные в заляпанную кровью одежду люди – в узких прорезях видны только их сосредоточенные холодные глаза – загоняют блестящий хирургический инструмент в ноздрю пациенту, наглухо пристегнутому к столу широкими кожаными ремнями. У несчастного не только все конечности и грудь стягивают черные кожаные полосы с никелированными пряжками – лоб и подбородок тоже жестко зафиксированы ремнями, не дернешься! Пациент в сознании и ужасе, в его обезумевших глазах с покрасневшими белками – безысходный и безголосый кошмар. Он весь исходит холодным липким потом, его зеленая роба мокра насквозь. Вот инструмент – я уже не помнил, как он называется, помнил только, как он выглядит, – инструмент с хрустом взламывает кости черепа и входит в лобные доли мозга. Человек бьется с такой силой, что даже вмурованный в бетон стол заметно вздрагивает. Хирургам это нравится, раздаются возгласы «О-о!», возбужденные похохатывания… Один из них с усилием проворачивает инструмент, и тот с хрустом и чавканьем размалывает мозг жертвы, прямо под лобной костью. Человек под ремнями в последний раз выгибается в страшной, почти предсмертной судороге и отключается.
Забытье его теперь не закончится никогда. Ему никогда не стать тем, кем он был до операции, которая называется не всем понятным термином «лоботомия». Это существо отныне обречено вести растительное существование, у него сохранятся только основные физиологические функции и некоторые простейшие инстинкты.
«У НАС – могут» – подумал я. И усилием воли отогнал от себя неприятное наваждение – мало мне, что ли, ужасов в объективной реальности, мать ее так и эдак?
– Мне известно много разных терминов, гражданин следователь, – как можно проникновеннее ответил я Мухе. – И не только терминов, поверьте мне, а много чего другого полезного из мира медицины. Известны, например, еще внешние признаки, симптомы заболеваний и волшебное словосочетание «окончательный диагноз»! Вам его не приходилось никогда слышать?!
Муха недобро сопел и исподлобья сверлил меня выпученными глазами. Но пока молчал – и я поспешил воспользоваться представившейся возможностью как следует пнуть мерзавца. Ногой, вот жалость, не достать. Тогда хоть так:
– Приходилось, конечно, – вы же человек образованный, гражданин следователь! А я, представьте, превосходный диагност, хоть и не врач. Я народный целитель, как это принято сейчас называть. Хотя раньше другое слово было в ходу – знахарь, и оно мне больше нравится. Я людей насквозь вижу, в полном смысле этого выражения. Поэтому ошибаюсь очень редко, мне даже в некоторых особо трудных случаях коллеги-целители звонят, консультируются. Да что там коллеги, – разошелся я. – Ортодоксальные врачи – и те не стесняются иной раз вопросы задавать. Так что я вам, гражданин следователь, как образованный человек образованному человеку, исходя из внешних симптомов, решительно рекомендую – оставить вашу благородную деятельность по искоренению преступности и предаться подведению жизненных итогов и возмещению долгов. Причем немедленно! Я достаточно понятно выражаюсь, гражданин следователь? Дело в том, что при средней степени усердия на оба эти занятия у вас уйдет от силы полгода. Именно столько времени у вас и осталось. Ну, если повезет, месяцев восемь. На все про все. И учтите – это диагноз, точный и окончательный. Обжалованию не подлежит.
В кабинете повисла тишина. За стеной на этот раз не ржали. Слышно было только, как в каком-то из бесчисленных коридоров огромной тюрьмы позвякивают ключи о стену. Значит, где-то вертухай куда-то ведет зека.
Я только сейчас удивился, какую долгую речь позволил мне произнести Муха. Трудно сказать, чем это было вызвано – интересом следователя (вдруг разговорившийся Разин незаметно для себя о чем-нибудь важном проболтается!) или все-таки интересом больного (который и сам знает, что он болен, но либо не доверяет своим лечащим врачам, потому что привык никому не доверять, либо по этой же причине так до врача и не дошел). Теперь даже непонятно, чего от гражданина следователя ожидать.
Муха был ошарашен. Он, конечно, понимал, что Разин-Григорьев сказал эти страшные слова намеренно, именно для того, чтобы его напугать. Обычные зэковские штучки, мало ли он их наслушался за годы своей богатой следовательской практики, но страх уже стиснул его горло. В голове безостановочно крутилось одна и та же нарезка из разинских фраз, как рекламный ролик по радио: «Месяцев восемь… если повезет… На все про все…»
Он и сам знал, что болен, и болен серьезно. Странно было бы, если бы не знал, – не вчера ведь заболел. Врачи, к которым ему приходилось обращаться, были тоже не из последних – и социально-служебное положение помогало, и личные связи играли не последнюю роль. И обследования проводили настоящие, по полной программе, с привлечением всех возможных достижений науки и техники – не то что этот, блин, шаман. Тоже мне, диагност хренов, думал Муха. Я те щас такую диагностику покажу – мама родная взвоет! Нет уж, гражданин Разин, мы еще посмотрим – кто кого похоронит, а кто у кого на поминках веселиться будет!
