— Мы же за огневым валом идем. Такая тактика. Прижимаемся вплотную к разрыву снарядов и, пока враг не очухался, заскакиваем в траншеи. А там уже кто ловчее. Я зубы скалю, у них шок, у меня фора.
Наша батарея тоже двигала огневой вал перед штурмовиками Вепря. Ювелирная артиллеристская работа: один миномет работает дымовыми минами, чтобы наших не было видно, а другой осколочно-фугасными подавляет врага. Это я помню. Еще бы вспомнить, как я выжил, а остальные погибли.
Через несколько дней после операции меня выписывают. Получаю медицинские документы. На рентгеновском снимке ключицы отчетливо видна титановая пластина поверх сломанной кости, закрепленная восьмью саморезами. Как будто доску слесарь соединил, не жалея металла. Зато плечо теперь не опущено, а поднято на место.
Лечащий врач говорит коротко и по существу:
— Перевязка через день. Снятие швов через десять в поликлинике по месту жительства. Месяц руку не нагружать. Через год пластину можно удалить.
— Снова операция? — спрашиваю врача и усмехаюсь: — Еще дожить надо.
Врач не спорит. И не видит ничего смешного в моих словах. На его столе нет коллекции смертельных осколков, зато в шкафу куча историй болезней, которые точнее назвать историями выживших и почивших.
Прощаюсь с Григом. Он уже месяц по больницам. Правую руку ему собрали по кусочкам, получилась короче. Два главных пальца, большой и указательный, взрывом оторвало, остальные Григ упорно разрабатывает. Про инвалидность и слышать не хочет, добивается разрешения врачей на продолжение службы.
Сегодня Григ светится от новости:
— Чапай меня в группу обнуления берет. Не штурм, но тоже важное дело. Согласен?
— Обнуления? — не сразу понимаю я.
— Спецгруппа в службе безопасности. Буду трусов и дезертиров обнулять. Рука не дрогнет. — Григ демонстрирует, как будет нажимать курок трехпалой ладонью. — В затылок предателю не промахнусь. А лучше в лоб, чтоб видел, гад!
Кровь отливает от головы, хватаюсь за спинку кровати. В пустом черепе перекатывается колокольный голос командира Тарантино: «Ты под подозрением. В предательстве». Обвинение — хуже некуда. Как оправдаться, не представляю.
— Контуженый, ты чего такой бледный? — беспокоится Григ.
В качестве объяснения я молча стучу пальцами по голове и покидаю палату.
— Хвост пистолетом. Еще увидимся! — кричит вдогонку радостный Григ.
Я чувствую холодок на затылке. Неужели меня ждет участь предателя? Явится такой, как Григ, и обнулит.
В прострации выхожу из госпиталя, топаю к остановке. Не сразу понимаю, что окликают именно меня. Кто-то говорит тихо, но отчетливо:
— Контуженый?
Сбоку пристраивается работяга в спецовке коммунальной службы. Он продолжает идти и говорит под нос:
— Ты на меня не смотри, я от Грига. Сигаретами угостишь?
Это условный пароль. Я не курю, но протягиваю заготовленную пачку. Помимо сигарет в ней свернутые деньги. Попутчик закуривает, пачку сует в свой карман.
— За следующим столбом пакет из фастфуда. На вокзале при входе сканируют. Из города езжай автобусом.
Человек в спецовке быстро уходит, а я подбираю бумажный пакет. У Грига обширные связи, его курьер не подвел. Среди бумажного мусора из фастфуда в пакете прощупывается тяжелый пистолет.
В госпитале на соседних койках мы быстро нашли общий язык с Григом и пришли к выводу, что на гражданке раненому бойцу необходим ствол.
Вспоминаю наш ночной разговор накануне выписки.
— Враги не только за линей фронта, но и в тылу, — яростным полушепотом убеждает Григ. — Чтобы победить, нужно не обороняться, а нападать. Согласен?
Мне тут же видится Вепрь с его настойчивым «понял». Видимо, у штурмовиков последнее слово как контрольный выстрел.
— Мы бойцы! Какой боец без оружия. Согласен?
Мне хорошо рядом с Григом. С ним просто и ясно, у меня ни головной боли, ни крови из носа.
И я повторяю слова-заклинания:
— Все понял, согласен.
Прямолинейный решительный Григ и в быту напорист, как на фронте:
— Могу организовать ПМ. Хоть завтра. Согласен?
— Откуда?
— Контуженый, этого добра теперь за глаза и под ребра.
Я помню свою беспомощность в стычке в поезде и помню о своих планах. У меня есть важное дело в Дальске. На первый взгляд бытовое, однако, к гадалке не ходи, мирной беседы не получится, потребуется сила. А какая сила, если «месяц руку не нагружать». Чтобы исход «мирной беседы» был в мою пользу лучше иметь оружие.
В госпитале я отвечаю Григу согласием, и теперь в моем кармане приятная тяжесть — пистолет Макарова с полной обоймой. Даже идти становится легче, чувствую прилив сил.
13
Я возвращаюсь в родной Дальск на автобусе. По дороге накручиваю себя и первым делом заглядываю в контору «Быстрокредит». Хочется ближе познакомиться с финансовыми «благодетелями», кто так щедро одарил мою доверчивую маму.
Это и есть мое важное дело — разобраться с мошенниками.
Вхожу в опрятное помещение, оформленное в деловом стиле. За белым столом девушка в белой блузке с зеленым платком на шее. Перед столом зеленые стулья. На салатовых стенах крупные постеры: счастливые лица всех возрастов, в руках деньги, над головами заклинание огромными буквами — УДОБНО, ЛЕГКО, НАДЕЖНО! Вся обстановка в зелено-белых тонах — цвета спокойствия.
Я тоже пока спокоен. Сажусь перед менеджером и разглядываю ее. Менеджера «Быстрокредита» зовут Ольга. Светлые волосы прилизаны, блузка по фигуре, шейный платок ей чертовски идет. Но она на стороне врага — красивая деловая сучка. Также я наблюдал за противником на линии боевого соприкосновения. Как бы ни были враги опрятны, с ними предстоит смертельная схватка.
Ольга чувствует настроение клиента и морщится от моего внешнего вида: потасканный камуфляж, согнутая рука зафиксирована бандажом, запах дальней дороги, а в глазах звериная решимость.
Однако даже в таких обстоятельствах она пытается улыбнуться:
— Здравствуйте. Какую сумму вы просите?
— Я не прошу, а требую. Аннулировать залог и грабительские проценты.
— Вы о чем? — беспокоится менеджер.
— Я Контуженый. В миру — Никита Данилин. Вы дали моей матери миллион рублей, пока я валялся в больнице. Миллион я верну. А свои хотелки с процентами и залогом квартиры засуньте в жопу! Это не по-людски!
Ольга в очках. Очки ей тоже идут. Она производит впечатление серьезной бухгалтерши, которой все обязаны. От хамства она растерянна, но к скандалам привыкла.
Менеджер берет паузу, роется в документах, вчитывается в кредитный договор и прощупывает меня сквозь стильные очки:
— Кредит на лечение сына, то есть вас. Вы сказали, что Контуженый и лежали в больнице. Вам требуется платная операция или реабилитация?
Я возмущенно трясу головой:
— Не мути! Решай по-людски.
Ольга решает, как прожженный бюрократ. Она стучит ухоженным ноготком по подписи в договоре:
— Изменения условий подписанного договора может согласовать только Олег Рацкий. Он директор нашей кредитной организации и мой муж. Приходите после восьми вечера, обсудим вместе с ним.
— После восьми. Муж, жена… — ворчу я.
— Семейный бизнес, — охотно объясняет Ольга. — Ваш вопрос сложный.
Я соглашаюсь, но предупреждаю:
— В восемь вернусь с договором мамы, чтобы его аннулировать.
— Мы поступим по закону.
— А надо по-людски!
Кажется, у меня появился свое слово — контрольный выстрел. Подействует ли оно на жадных финансистов?
Ольга Рацкая захлопывает папку и выталкивает меня вежливым голосом и ледяным взглядом:
— Разумеется. Будем ждать.
Я ухожу, пошатываясь от головной боли. Через витрину за мной наблюдает Ольга, накручивая кончик платка на палец.
Вечером мать уходит в ночную смену на хлебозавод, чтобы утром в магазинах был свежий хлеб. Она стала работать ночью после гибели отца на железной дороге.
— Ночью оплата выше, а днем я за тобой пригляжу, — объясняла она мне еще школьнику.
