— Засасывает, как в болото. И самое смешное — нет выбора… Мне его не оставили.
— Послушай моего совета, — Эдгар почесал переносицу. — Уезжай…
— Отвяжись ты… Лучше скажи, можно сейчас установить — не была ли она под действием наркотиков?
— Довольно приблизительно можно.
— Попробуй, а?
— Хорошо, подожди меня здесь.
Я допил остывший кофе. Ощущение было такое, что я еще не проснулся. Вещи вокруг меняли свои очертания, и время буксовало на месте. Я закрыл глаза и откинулся на стуле, весь уйдя в назойливый гул, который преследует меня с утра. Гул рождается где-то в затылке и, вибрируя, растекается по всему телу. Казалось, я слышу ток крови в жилах. Когда вернулся Эдгар, мне немного полегчало.
— Пойдем, — сказал он, — в мой зверинец.
Я нехотя поднялся и пошел следом в соседнее помещение.
— Мне нужна мышь, — Эдгар зачем-то подмигнул.
— Мышь?
— Вот именно, — наконец он выбрал одну и, протянув ее мне за хвост попросил. — Подержи, пожалуйста.
Я без особого энтузиазма выполнил. Он достал из кармана шприц и впрыснул ей несколько капель темной жидкости.
— Бросай сюда, — Эдгар показал шприцем на пустой маленький аквариум.
Мышь забегала вдоль стенок.
— Что ты ей ввел?
— Кровь. Кровь погибшей. Утром законсервировали. Для экспертизы.
Меня это покоробило.
Мышь продолжала носиться по аквариуму.
— Зачем?
— Это проба на морфий. Кури, если хочешь.
Мы помолчали. Мышь не успокаивалась.
— А что будет? — спросил я.
— Если в крови морфий, мышь сейчас околеет.
— Вроде не собирается?
— В том-то и дело, — Эдгар задумчиво склонился над аквариумом.
Скрипнула дверь. Мы обернулись, и я невольно улыбнулся. После истории с вахтером я стал относиться к лаборантке Марине значительно лучше.
— Не помешаю? — она посмотрела на меня.
— Отнюдь, — Эдгар слегка расправил плечи. — Только в выходной могли бы отдыхать. Мне вовсе не хочется, чтобы меня считали эксплуататором.
— Просто забыла записную книжку. А она мне срочно нужна, — легкий поворот головы.
— А может… Нет, конечно… — , мой товарищ замялся.
— Раз я вам не нужна, — лаборантка подошла поближе к аквариуму с мышью и заглянула в него, — то пойду?
— Ну конечно, — Эдгар кивнул.
Она скользнула к двери и вышла. Дальше случилось невероятное. Мы оба вдруг оказались возле двери, словно она протащила нас следом за собой на поводке.
— Вот видишь, — сказал Эдгар, грустно улыбнувшись. — И как это получается, до сих пор не пойму.
— Ведьма, наверное? — предположил я.
— Что? А пожалуй, — согласился друг.
Мышь как ни в чем не бывало продолжала бегать. Может, только чуть медленнее.
— Значит, перед гибелью Громова не принимала морфий? — я посмотрел на Эдгара.
— Не в том дело, — он подошел к окну. — В организме наркомана морфий присутствует всегда. Иначе начнутся явления абстиненции…
— А по-русски?
— Ну, наркотического голода, понимаешь? У наркомана быстро возникает привыкание к препаратам, и он должен постоянно увеличивать дозу. Без морфина организм просто не может функционировать. А пока мы наблюдаем полное отсутствие морфия.
Или почти полное…
— Ты уверен, что она употребляла именно морфий?
— Я видел ампулы.
— Ну, в ампулах может быть, что угодно. Когда я работал в Боткинской, у нас поймали медсестру… Она отламывала кончик ампулы, выкачивала из нее шприцем морфий, вместо него — димедрол. И потом на спичке снова запаивала ампулу, так что следа не оставалось. Сам не видел, но рассказывали.
Мышь присела в углу и внимательно слушала Эдгара, не отрывая от него бусинок глаз.
— Все равно не та картина, — Эд мотнул головой. — Где ампулы, которые ты перехватил?
— В номере гостиницы.
— Тогда быстро — туда и обратно. Проверим, что в них.
Когда я выходил из лаборатории, Эдгар склонился над аквариумом и о чем-то говорил с мышью.
Вахтер кивнул мне, как старому знакомому. Но до самых дверей я чувствовал на себе его взгляд…
* * *
Я взял у администратора ключи и поднялся в свой номер.
В голове была путаница. Выпрыгнула ли девушка из окна сама, или же ее сбросили оттуда? И если сбросили, то что с ней сделали перед этим? Установить это может только экспертиза, но вряд ли Сухоручко поделится со мной ее результатами. Если не будет на то веских причин. Если не будет… И почему анализ, который только что сделал Эдгар, оказался отрицательным?
Я открыл дверь и сначала прошел в ванную, выпил воды из-под крана. Саднило горло, и я боялся, что простудился. Аптечка осталась в машине.
В комнате во время моего отсутствия подмели пол и поменяли воду в графине. Я это сразу заметил. Открыл шкаф и достал сумку. В боковой карман я вчера положил ампулы. Расстегиваю молнию и делаю немаловажное открытие. Карман пуст.
Машинально открываю другие отделения сумки — там я храню всякие мелочи: запасную зажигалку «Zippo», фляжку с отличным бурбоном, фотоаппарат, диктофон размером с пачку сигарет. Вещи достаточно привлекательные для мелкого воришки, но они в полной сохранности.
Я снова и снова проверяю содержимое сумки. И убеждаюсь — исчезли только ампулы. Но каким образом? Во всяком случае, дело принимает скверный оборот.
Я снова спускаюсь к администратору. Она встречает меня, улыбаясь.
— Какие-нибудь проблемы?
— Да… — я замялся, — мне хотелось. бы знать, кто только что убирался в моем номере?
— У вас претензии к уборщице?
— Ничего страшного, — я начал врать. — Просто, боюсь, она выбросила один клочок бумаги, а у меня там нужный адрес…
— Ах, вот оно что. Тогда, конечно, спросите у нее. Мусор еще не выносили, это я наверняка знаю — ей пришлось бы взять ключи от черного хода.
— Отлично, где она сейчас?
— Поищите, убирает на этажах…
— Спасибо, — я отошел, но потом вернулся. — Простите, а как ее имя-отчество?
— Да зовите ее просто Вера. Она молоденькая. Вера Громова, — администратор сняла трубку зазвонившего телефона, и прикрыв ее ладонью, добавила, — ее бытовка на втором этаже, в конце коридора.
Я подождал, пока женщина поговорит по телефону. Наконец она повесила трубку и вопросительно посмотрела на меня:
— Что-нибудь еще?
— А вы видели сегодня Громову? — спросил я с нехорошим предчувствием.
Администраторша пожала плечами.
— Ясно… — я кивнул.
В шесть утра Громова была мертва. В этом городе творится что-то не то.
Я поднялся на второй этаж. Комната уборщицы, как и предполагал, закрыта. Вернулся в номер и позвонил Эдгару.
— Старик, — сказал я, — ампулы пропали.
— Понял, — ответил он. — У меня тоже кое-какие новости. Точнее, предположения. В два часа жду тебя… Помнишь кафе, где мы сидели в день приезда?
— Помню.
— А пока… постарайся поменьше высовываться.
— Почему?
— Ты слишком любопытен. У меня такое предчувствие: кому-нибудь это, может, уже не нравится.
— Ладно, посмотрим. Мне здесь кое-что тоже не по вкусу.
* * *
По дороге к Бессоновой я заехал в гараж, где в пятницу оставил свою машину. Но там на двери висел огромный замок, и из будки вылезла, звеня цепью, черная овчарка. Она беззвучно скалила зубы и следила за мной. Цепь на вид была достаточно длинной, и я не стал искушать судьбу. Только окликнул несколько раз кого-нибудь из сторожей, но мой голос завяз среди ржавеющих остовов битых машин.
Овчарка угрожающе зарычала. Я на прощанье помахал ей рукой. Будем надеяться, что она охраняет и мое имущество.
Дом Бессоновых безмолвен. Я подождал некоторое время у двери, надавив на звонок, потом обошел вокруг. За окнами было пусто и темно.
Чертова непоседа.
Насморк усилился, и оставаться под моросящим дождем было рискованно. Я вспомнил про старушку. Ту самую, в доме с резными наличниками. Сейчас самое время воспользоваться ее приглашением. Тем более, как мне кажется, оно было искренним.
Выпить горячего чая. И подождать.
Только горячего чая мне сейчас не хватает, подумал я со злостью…
* * *
— Эге, — сказала старушка, пропуская меня в комнату, — да вы совсем простужены. Садитесь возле печки, я натопила. День больно сырой.
— Спасибо, я где-то подхватил насморк.
— Я всегда считала, — старушка поджала губы, — что эти рыбалки до добра не доводят. Разве так можно — целый день у воды просидеть. Я бы вас чаем с малиной напоила, но тогда на улицу выходить нельзя. Лучше дам с собой баночку, а вы обещайте, что вечером обязательно ее употребите. Договорились?
— Спасибо.
— Хорошо, что зашли, — продолжала старушка, хлопоча, — а я как раз оладушки напекла. С ними-то лучше, чем с хлебом. Только мука все равно не та, что раньше. Пшеницу ведь на удобрениях выращивают. А когда не по природе растет, ничего путного не выйдет. Вот акселераты нынешние…
