Усекли?
— Прикажите им не соваться, — порекомендовал Данко.
— Видите ли, капитан, у нас это, как правило, не срабатывает.
— Но вы же полиция! — воскликнул Данко таким тоном, словно это все объясняло.
— Оно, конечно, верно, но средства массовой информации смотрят на это иначе. Во всяком случае, мне не хотелось бы, чтобы вы маршировали по городу, словно отряд Красной Армии. Нам нужно найти Росту, — Доннелли наклонился вперёд, опираясь руками на стол. — И мы прижмём его к стенке. Даю вам слово.
Данко с радостью поверил бы в это, но он не мог. Он не был полным профаном в американской юридической системе.
— Ваши суды отпускают преступников, если те попросят прощения. А я бы не хотел, чтобы это произошло с Виктором.
Доннелли выдавил из себя улыбку. Каждый фараон считал, что суды слишком уж снисходительны ко все наглеющим правонарушителям, но он не знал ни одного такого, который считал бы, что судьи слишком уж строги. И несмотря на это, не нашлось бы ни одного полисмена в Чикаго и, вероятно, — как он надеялся — нигде, который хотел бы сменить американскую систему на советскую. Однако он понимал точку зрения Данко. Виктор не уйдёт от ответственности, но при хорошем адвокате ему не придётся мотать тот срок, какого он заслуживает.
— Мы сделаем так, чтобы Росту засадили на всю катушку — быть может, до конца жизни, — произнёс Доннелли с уверенностью, которой он на самом деле не чувствовал. — А пока что я хочу, чтоб вы и сами не испортили дела, ладно?
— Больше я ошибок не совершу.
— Пока не сообразите, что совершили ошибку, — заметил Стоббз.
— Вот-вот, а то пока создаётся впечатление, что это мы ловим Росту, — добавил Ридзик, — а вы, ребята, даёте ему смыться. Или я не прав?
— Этого больше не случится.
И глядя, как Данко выходит из кабинета вместе с Ридзиком, Стоббз почувствовал, что русский богатырь на сей раз может оказаться прав.
— Весьма решительно настроенный парень, — заметил он. — Но позвольте мне кое о чем спросить у вас, командир, — он остановился, словно ища нужных слов. — Вы, случаем, не сошли с ума?
Доннелли следил за рыбками в одном из аквариумов.
— С чего это вы взяли? — он включил музыку, столь воздушную, что по сравнению с нею лёгкая эстрадная мелодия показалась бы тяжёлым металлом.
— Данко и Ридзик? Да это же самая крутая пара чокнутых со времён Бонни и Клайда. Доннелли улыбнулся:
— Данко — чудесное оружие, Чарли. Бронебойная пушка. И если он поможет нам схватить Росту — грандиозно. А если он будет нарушать правила, пережимать по ходу дела — что ж, он русский. Это не наша проблема. Пусть об этом заботятся комиссары из Москвы. Это не наша проблема.
— Да, но что, если он пережмёт до такой степени, что пристрелит какого-нибудь невинного чикагского зеваку?
— Без оружия, если вы помните.
— Забыл.
— Вот потому-то вы и лейтенант, а я командир, — он занялся какими-то бумагами. Стоббз задержался у двери:
— Ещё один вопрос.
— Валяйте.
— А как с Ридзиком?
«Ридзик, — подумал Доннелли, — вечно Ридзик». Лично ему нравился Ридзик, но иногда казалось, что лучше бы он не был полицейским, а если бы уж был, то где-нибудь в другом месте. — Арт хороший полисмен.
— Но и большой мастер выпендриваться.
— Есть такое, — согласился Доннелли. — Так что, если будет выпендриваться — то прощай, Арт. Выражаясь канцелярским языком, я не вижу в этом негативных аспектов.
— Что ж, посмотрим, — ответил Стоббз.
* * *
Ридзик и Данко продирались сквозь толпу людей, заполнивших регистратуру, словно пара ледоколов, направляясь в сторону комнаты для допросов.
— Я вытащил Галлахерова стукача, — объяснил Ридзик, — и думаю, если мы на него как следует поднажмём…
— Стукача?
— Ну, понимаете, осведомителя.
— Да.
— Это он навёл нас на ту компанию, которую мы прихватили на днях. На Бритоголовых.
— Негров без волос.
— Это одна из возможностей, за которую можно ухватиться. Он скользкий, как зараза, но если нам удастся заставить его говорить, мне кажется, он сможет рассказать нам, кто заправляет у этих Бритоголовых.
— Он один из тех, что посещали Виктора в тюрьме?
— Нет, — Ридзик взглянул на листок, который передала ему Глория. — У Виктора были только два посетителя. Сперва какая-то юбка по имени Кет Манзетти. И ещё тот парень, которого я подстрелил. Его фамилия Татамович или что-то в этом роде.
Данко кивнул. Он знал это имя. Татамович. Тоже из Грузии. Его разыскивали за убийство, шантаж и сводничество. Данко добавил и его к числу тех людей, которые поймут, что такое советская юстиция, когда дело будет завершено.
— А что это за женщина?
— Педагог. Учит танцам в Виккер Парке — вы не знаете, где это, но далеко не самое милое местечко. Попробуем заскочить к ней нынче вечером.
Они остановились возле безликой серой двери комнаты для допросов и сквозь небольшое окошечко посмотрели на Стрика, осведомителя Галлахера. Молодой негр сидел, развалившись, на стуле, словно ему было наплевать на все на свете. Это был довольно здоровый малый — и достаточно крутой, если не приходилось иметь дела с кем-нибудь покрепче непослушной шлюшки или старушки-лавочницы, которой не слишком хотелось платить за обещаемую «защиту», которую предлагал им Стрик. Дела у него шли хорошо. На нем был весьма кричащий итальянский шёлковый костюм, который не произвёл особого впечатления на Ридзика, но стоил, судя по всему, сотен восемь.
Арт Ридзик обернулся к Данко.
— Теперь вот что, — сказал он, словно защитник, дающий инструкции партнёру на футбольном поле, — тут Америка. В этой стране мы охраняем права личности, даже права такого дерьма, как этот сутенёр на полставки, — он указал большим пальцем куда-то за плечо. — Это закон под названием «Миранда».
— Вы называете свои законы женскими именами?
— Заткнитесь и слушайте. Миранда гласит, что вы эту задницу и пальцем тронуть не можете.
Глаза у Данко сузились. Что это ещё за Миранда такая?
— Я не собираюсь трогать эту задницу. Я собираюсь заставить его говорить. Ридзик тяжело вздохнул:
— Слушайте, я буду за этим следить, ладно?
— Он знает, где Виктор?
— Может быть.
— Хорошо.
Ридзик открыл тяжёлую дверь и вошёл в комнату. Уселся за стол напротив Стрика. Комната, отметил он, отличалась всеми прелестями вагона метро.
Стрик склонился к нему через исцарапанный и усеянный следами от погашенных сигарет стол.
— Эй, легавый, — завякал он, — что это ещё за хренотень? Ты ещё что за зараза? Может, ты какой-нибудь долбаный…
Данко не верил своим ушам. Преступник, паршивый сутенёр, так разговаривает с полицейским. Может, изо всех диких и абсолютно непостижимых явлений, которые довелось ему увидеть и услышать со времени прибытия в Америку, это было самым странным? Нет. Ещё более странным было то, что самому Ридзику такое поведение вовсе не казалось странным. Стрик продолжал верещать:
— У вас на меня ничего нет. Все это сучьё дерьмо! И ты, говноед, это знаешь!
С Данко этого было достаточно, даже если Ридзик и не реагировал. Он подошёл к Стрику, рывком поднял его на ноги, закрутил руку за спину и швырнул о бетонную стенку. Ридзик вздрогнул.
— Где Виктор? — проревел Данко в ухо Стрику. Ридзик пытался разнять мужчин:
— Данко! Какого хрена…
Данко надавил на руку Стрика. Тот закричал от боли. Ридзик пытался ослабить хватку Ивана. Только им не хватало арестованного со сломанной рукой. Да из-за этого по уши в помоях окажешься. Ридзик протиснулся между мужчинами и умудрился оттолкнуть Данко от злополучного сутенёра.
— Ведите себя культурно, — сказал Ридзик. Данко уставился на него, словно соображая, не вырубить ли ему сперва Ридзика, а потом уж Стрика. — Слушайте, Данко, это мой город. Я знаю, как здесь надо делать дела.
Иван Данко отошёл назад. «Ну и отлично, — подумал он. — Посмотрим, как будут действовать ваши американские методы». А к своим процедурам он ещё успеет вернуться, если дела пойдут не так, как, по мнению Ридзика, они должны идти.
Арт толкнул Стрика обратно на стул. Сутенёр поглаживал свою больную руку.
— Я не знаю, что это ещё за хрен, — прохныкал он, — но я вас обоих угроблю за жестокость.
— Эй, Стрик, Стрик, дружок ты мой, успокойся, — произнёс Ридзик утешающим тоном. — Мы просто хотим задать тебе пару вопросов. Прости моего приятеля — слишком много кофе выпил — знаешь, как это бывает. Мы просто хотим, чтобы ты малость просветил нас насчёт Бритоголовых.
— Иди на хрен, — огрызнулся Стрик.
— Это нехорошо, Стрик. Ведь сержант Ридзик может и разозлиться.
— А мне насрать. Я уже говорил, что рассказал Галлахеру все, что знаю.
Ридзик потёр руки. Он вытащил из заднего кармана бумажник, вынул из пачки банкнот хрустящую пятидесятидолларовую бумажку, аккуратно сложил её, лучезарно улыбаясь Данко, словно фокусник, исполняющий особенно сложный трюк. Данко же, в свою очередь, стоял, устремив на американского полисмена недоумевающий взгляд. Он платит заключённому за информацию! Ни разу в жизни Иван не слышал о подобном идиотизме. Данко знал гораздо более быстрые, более эффективные и при этом гораздо более дешёвые способы заставить людей говорить.
