Мальчишка удивленно посмотрел на мать, потом на меня и скорчил гримасу, собираясь тоже заплакать.
– Тихо, тихо! Все позади. Сейчас сын начнет плакать с вами. Успокойтесь. Выпейте воды, – мягко проговорил я.
Она откинулась назад, ладонями вытерла мокрое от слез лицо и прошептала:
– Да, да. Нельзя плакать! Нельзя. И еще раз спасибо вам. Не знаю, как жила бы дальше, если бы случилось…
Посмотрела на сына. Тот, не понимая, побежал к маме, уткнулся ей в колени.
– Все хорошо. Я пойду.
– Посидите. От вас веет надежностью. Чувствуешь себя как за каменной стеной.
Угу, мне еще интрижки не хватало с благодарной мамашей.
– Ладно. Только обещайте, что не будете плакать. Я не знаю, что делать, когда женщина плачет. Чувствую себя полным болваном.
– Хорошо, обещаю. Вы к нам надолго?
– Не знаю, как пойдут дела. Ищу участки для бурения.
– Тут все ищут участки. Вернее, искали. Как начался сланцевый бум, так все сошли с ума. Сейчас это уже прекратилось. И скважины законсервировали, так и не начав толком качать нефть.
– А почему вы не уехали? Здесь же нет работы.
– Работы нет, но за нее платят сотрудникам.
– Если не сложно, поясните, я не понял.
– Нам вообще-то запрещено болтать с незнакомцами, но вам я расскажу. Начали искать здесь нефть только в начале бума. Результаты были обнадеживающими. Даже пошла первая нефть. Большое месторождение, и не сланцевое, как предполагалось сначала, а настоящее. Но потом резко заморозили добычу. Скважины законсервировали, все работы свернули. Оставили здесь, в городке, двести сотрудников с семьями, обслуживать это поле, сохранили семьдесят процентов от среднего заработка. Работы вроде немного, и платят хорошо. Обязательное повышение квалификации. И командировки на учебу. Мотаются по другим объектам. За это тоже дополнительно платят. Но здесь тоскливо. Все жрут друг друга, как пауки в банке. С виду все благопристойно, а на самом деле – слухи, сплетни, интриги. За всем следит начальник службы безопасности. Бывший военный. То ли «зеленый берет», то ли «морской котик». Страшный, ужасный человек!
– Он здесь старший?
– Нет. Не он. Джон Скотт, он старший менеджер. Но его сейчас нет, вместе с Биллом в командировке. Билл – этой мой муж, отец Майкла, – кивнула она на сына. – Скотт завтра вернется, а муж через три дня. Мы по скайпу с ним часто разговариваем. Скотту надо проверить этих… в черном.
– В черном?
– Да. Этих. На буровом поле. Привозят партиями. То ли арабы, то ли русские. Они крутятся вокруг скважин. Чему-то их обучают инструктора. Местных специалистов редко приглашают, да наши особо и не рвутся, хотя там и платят прилично. Но после того, как этих… привели в магазин, они зашли в бар и стали приставать к женщинам. Официантка Мари ответила, дала пощечину. Тот, что приставал к ней, мгновенно выхватил откуда-то нож… Посетители заступились. Здесь же Техас… Два трупа пришлых. Начальник службы безопасности примчался сразу. Он суров. Страшен. Лицо и руки в шрамах, уши переломаны. Его все боятся. Когда он увидел все это, ему необходимо было выплеснуть злость… Одним ударом кулака переломил верх барной стойки. А там доска в три дюйма. Потом кому-то позвонил. Через полчаса было много народу, но все американцы. Полиции настоящей не было, все в штатском или полувоенной форме. Тех, кто убил… даже не арестовали и не уволили. Но той же ночью все уехали. Трупы исчезли. В лагере тогда двое из местных работали и рассказывали, как дикарей сгоняли в грузовики. Те хотели приехать к нам, чтобы отомстить за своих. Про них рассказывали, что в основном они с Ближнего Востока. Арабы. Было несколько из России. Но между собой они разговаривали на арабском.
– А почему решили, что русские?
– У нас двое русских работают. Тот, кто был в лагере, услышал русскую речь и подошел к ним. Поговорили. Сказал, что кто-то был с Кавказа, кто-то из других городов. Я не знаю Россию.
– А второго русского не было рядом?
– Второй – это Джон Скотт. Наш сосед. Он самый главный. Потом два месяца не было никаких визитеров в лагере. А теперь одни приезжают, пробудут месяц, одна-две недели перерыв, и снова новых привозят. Никого к ним не пускают, но и их не выпускают в город. И беспилотники периодически кружат. Один раз, рассказывали, ночью кто-то из этих… попытался в город пробраться, так пришлось охране в воздух стрелять. Когда его задержали, он кинулся на них. Звери! Животные!
– Они что, нефтяники? – наивно спросил я.
– Да ну, скажете тоже, нефтяники! Бандиты. Их учат, как взрывать скважины! Террористы!
– Что вы говорите! Какой кошмар!
– Да, мне муж по секрету сказал. Надеюсь, вы никому не скажете?
– Ну что вы! Я уже забыл про это. А как вы здесь живете? Скучно?
– Мне не скучно. Сами видели, какой он быстрый, только и успеваю ловить. Да и весь дом на мне. Муж часто бывает в командировках. Подруг я здесь не завела. Так… приятели. Мы с соседом только и дружим. С Джоном. С русским. Да какой он русский! Давно уже здесь живет. Только легкий акцент его выдает. Требователен к себе и к окружающим. Все по инструкции. Педант. Если не знаешь, что русский, можно сказать, что немец или англичанин. Правда, когда на работе. А в компании – веселый, много шутит, рассказывает истории, он немало поездил по миру, был на Ближнем Востоке. Особо не церемонится ни с начальником охраны, ни с этими, что приезжают. Если что не так, может и кулаком приложиться. По нему многие дамы сохнут. Но он как кремень. Шутит, улыбается, но не более того. Тут даже пари устраивали, кто его первая соблазнит.
– И кто выиграл?
– Никто. Говорю же – железный.
– Может, гей?
– Нет. Не похоже. Муж говорит, что у него в России осталась семья, но он почему-то не привозит их и к ним не ездит. Но человек хороший. Майкл у него с рук не слазит, и Джон ему все позволяет. Тот по нему ползает, как хочет, а Джон только смеется. Вот. Посмотрите. – Эшли вытащила с нижней полки журнального столика альбом с фотографиями. Полистала и протянула мне. Вот ты какой, Джон Скотт. Мужчина лет пятидесяти счастливо улыбался, когда мальчишка сидел у него на шее и куда-то тянул руку, видимо, что-то показывая. Оба счастливы.
Рост приблизительно метр восемьдесят, блондин с седыми волосами. Волосы чуть длиннее средней длины, зачесаны наверх и назад. Лицо круглое. Лоб большой, выпуклый. Брови прямые и тоже седоватые. Уши правильной формы. Скулы высоко посажены. Глаза светлые. Нос прямой. При улыбке видна асимметрия лицевых мышц, больше улыбается правой стороной. Травма? Инсульт? Подбородок круглый, немного раздвоенный. Типично русское лицо. Только прическу измени, покороче подстриги и не отличишь от миллионов соотечественников.
На правой руке виден шрам от ожога. Рукав скрывает весь шрам, но похоже, что не маленький.
Видимых татуировок, родимых пятен не видно. Только веснушки.
Мальчишка подошел ко мне с игрушечным вертолетом.
– Ну что, маленький хулиган, поиграем? – опустился на пол.
Он что-то ответил на своем языке.
– Как будем играть?
Взял у него вертолет и начал возить его по ковру. Пропеллер крутится. Мальчишка счастливо смеется, хлопает в ладоши и пытается сверху схватить его. Останавливаю его руку:
– Э, нет, дружочек, так опасно. Так нельзя. Пальцы поранишь!
Он внимательно смотрит на меня, и я беру его руку, кладу сверху свою ладонь, и мы вместе катаем этот вертолет.
– Знаете, приходите в гости через три дня! У мужа день рождения! Мы будем рады, – глядя на светящегося счастьем сына, говорит Эшли.
– Не знаю. Мне, право, неудобно…
– Приходите. Я вас очень прошу. Будут гости. Соседи и так станут шушукаться по поводу спасения Майкла.
– Так вроде никого не было. Никто не видел.
– Это вам так кажется. Тут каждый дюйм под контролем видеокамер. И все пожарные сигнализации выведены на один пульт. На тот, что и все камеры. У меня такое ощущение, – понизив голос, она приблизилась к моему уху, – что они слышат и видят, что в домах происходит. Как будто все здесь – один большой аквариум и мы – участники какого-то эксперимента. Громадного, жестокого, когда всех стравливают между собой. А если что-то пойдет не так, то выпустят дикарей с площадки, и они всех нас перережут с большим удовольствием, чтобы отомстить за тех двух. По их обычаям, как говорят, женщина нанесла им оскорбление, ударив мужчину. И то, что их убили, еще больше усугубляет их ненависть к нам.
– По-моему, вы все преувеличиваете. Вы в США, а не на Ближнем Востоке. Все будет хорошо. Не переживайте!
– Вам хорошо! Вы уедете! А мы останемся.
– Муж не может попросить перевода в другое место?
– Сейчас у нефтяников везде сокращения, хорошей работы нет. А ничем другим он не хочет заниматься и не умеет. Может часами увлеченно рассказывать о скважинах, о наклонном разведывательном бурении. А если они выпьют и выйдут на улицу покурить с Джоном, их приходится буквально силой загонять за стол. На работе не могут наговориться!
