Холден выключил радио и свернул к дому. Дом стоял в достаточно уединенном месте, но все же лучше перенести в него оружие после того, как он поставит машину в гараж.
Если телефон работает, ему надо позвонить родителям Элизабет, рассказать им.
Приготовления к похоронам. Он уже похоронил отца и мать. Он знает, как все будет происходить.
Холден достал из «бардачка» «Кольт», сунул его за пояс под пиджаком.
Он вышел из машины, запер ее.
Подошел к крыльцу.
Он не знал, сколько времени простоял там. Его часы разбились во время… когда все это происходило. Он так и не купил себе хорошие часы после того, как продал «Ролекс», который носил во флоте; деньги он потратил на книги. Иначе, если бы не часы, пришлось бы экономить на еде.
Наконец Холден осознал, что подымается по ступенькам, поворачивает ключ в замочной скважине.
Он вошел в дом.
Закрыл ли он за собой дверь? Он не помнил.
Был ли в доме свет? Он не включал его.
Он заглянул в гостиную. Никто не смотрел телевизор, никто не слушал стереомагнитофон. Часы на видеомагнитофоне подмигивали, снова и снова высвечивая время: 12.00. Значит, свет снова отключали. Не испортилась ли пища в холодильнике? Он прошел на кухню, но так и не заглянул в него. Он стал, опершись на кухонный стол. Он не отрываясь смотрел на холодильник. На его дверце все еще висело сердце, вырезанное Айрин из бумаги; на нем была надпись: «Я люблю маму и папу».
Горло вновь сжалось.
Он направился к выходу из кухни; сразу за дверью он увидел скейтборд Дэйва. Он подошел к доске, взял ее в руки; внимательно, чего никогда не делал, он прочел все надписи на обратной стороне доски; надписи говорили о том, какую сумму и на что потратил Дэйв. Большим пальцем он крутанул колесо; хорошо ли подтянуты винты, удерживающие колеса?
Сам того не замечая, Холден кусал губы.
Он вышел из кухни; левая рука вновь заболела, действие болеутоляющего постепенно проходило. Перед лестницей он остановился, посмотрел на телефон, закрыл глаза: «Так вот, я сказала ей, что не позволю так уродовать себе прическу. Было ужасно, правда?» – Мэг, – простонал Холден.
Тяжело опираясь на перила, он начал подниматься по ступеням. На верхней площадке лестницы он оглянулся; входная дверь стояла нараспашку.
Какое это имело теперь значение?
Он пошел по коридору, глядя на комнаты детей. Но он повернул в комнату, которую занимали они вместе с Элизабет с тех самых пор, когда они наскребли денег на первый взнос за дом и убедили банк предоставить им кредит под закладную на дом.
В дверях Холден остановился.
Двуспальная кровать была аккуратно застлана.
Он направился к ней, откинул покрывало; ночная рубашка Элизабет, как обычно, лежала под подушкой. Она была белая, длиною по колено. Он сам выбирал ее.
Холден достал пистолет, оттянул затвор; левая рука отозвалась болью. Он отпустил затвор, теперь пистолет был заряжен, курок взведен. Большим пальцем правой руки он поставил его на предохранитель. Выпустил пистолет из рук, тот упал на кровать.
Какая разница?
– Лиз…
Холден сел на край кровати, взял в руки ночную рубашку. Он прижал ее к губам. От нее все еще исходил запах Элизабет, запах ее духов, ее волос.
Все еще прижимая рубашку к лицу, Холден сполз с кровати на пол; по лицу катились слезы. Холден стал на колени, сквозь слезы он видел лежавший на кровати пистолет.
Его пальцы разжались, рубашка выскользнула из рук. Рука сама сжала рукоятку пистолета.
– Я не могу…
В этом не было смысла, совершенно никакого смысла.
Холден снял оружие с предохранителя.
Он поднес ствол пистолета ко рту, открыл рот, почувствовал, как там сухо. Теперь он не ощущал ее запаха, исходившего от рубашки; запах металла забил его почти полностью.
Ему хотелось говорить.
Ему хотелось произнести ее имя.
Он закрыл глаза.
Не осталось ничего.
Он вновь прижал рубашку к лицу.
Указательный палец нащупал спусковой крючок.
На глазах выступили слезы.
Ему вновь захотелось произнести ее имя.
Холден убрал ствол пистолета прочь ото рта.
Он посмотрел на ночную рубашку.
– Лиз.
Он снова поднес ствол пистолета ко рту, закрыл глаза. Он опять ощущал ее запах; теперь надо действовать как можно быстрее, пока запах вновь не пропал.
– Она не одобрила бы вас, дружище. Опустите пистолет.
Холден даже не открыл глаза. Он заговорил, губы почти касались ствола:
– Уходите, Барроус. – Он почувствовал запах оружейной смазки. Было слишком поздно.
– Вы правы, черт возьми. Я не собираюсь стоять и смотреть, как вы проделаете в себе дырку. Черт побери, как вы думаете, что бы она сейчас сказала?
– Она уже ничего не скажет.
– Вы хотите вышибить себе мозги, даже не отомстив этим ублюдкам?
– Да.
– Черт, тогда мне точно нет смысла вас останавливать.
Холден по-прежнему держал пистолет у самого рта.
Большой палец коснулся предохранителя. Он поднял предохранитель, вновь уронил оружие на кровать; стоя на коленях, он обернулся, рубашка соскользнула ему на ногу. Холден посмотрел на нее.
– Передумали?
Холден пожал плечами, глаза по-прежнему смотрели на ее рубашку.
– Можно все сделать по-другому! Как вы думаете, почему я не сделал то, что вы только что собирались сделать?
– Может, все дело в количестве. Вы потеряли жену. Я потерял жену и троих детей.
– Родители Аннет, черт возьми, они даже не закончили среднюю школу! Школу! А она закончила университет, она должна была получить диплом, совсем как белая женщина, черт побери!
– Очень многие белые женщины не имеют дипломов, Барроус.
– Вы знаете, да, черт возьми, вы знаете!
– Вам одолжить пистолет? – Холден посмотрел прямо в лицо Барроусу; он наконец заметил пластырь над левым глазом, вся левая часть его темно-коричневого лица как будто посерела. – Или у вас есть свой?
– Я не собираюсь умирать! Эти ублюдки-убийцы уже отошли в прошлое, они отошли в историю! А вам известно все об истории, Холден! Я найду их, я оторву им головы!
– Проще застрелить их. Хотите выпить?
– Да.
– Как вы вошли в дом?
– Ваша машина стояла у дома, дверь была распахнута настежь. На первом этаже никого не было. Я подумал, вы… Я поехал в университет. Мы просто разминулись.
Холден встал, рубашка Элизабет упала на пол.
– Она была настоящей женщиной, да?
– Да, я знаю, так же, как и ваша.
– Да.
Холден аккуратно положил рубашку на подушку, накрыл постель покрывалом.
Ее больше не было, но она все равно навсегда останется с ним.
Холден посмотрел на Барроуса.
– Вы не дали мне застрелить себя. Хорошо это или плохо, я скажу вам как-нибудь в другой раз. Давайте выпьем.
– Давайте.
Холден лишь кивнул; голос Элизабет вновь зазвучал у него в мозгу: «Все хорошо, Дэвид».
Телекомментатор рассказывал всей стране, что снова произошли необъяснимые пожары и взрывы бомб в главных городах страны, однако информированные источники отмечают, что эти происшествия никак не связаны с терактами «Фронта Освобождения Северной Америки».
– Выключи к чертовой матери этот телевизор, Руф.
– Э-э, нет.
– Отлично.
– Отключают не только свет, отключают еще и правдивые новости.
Холден посмотрел на Барроуса.
– Отключаются не только новости, отключаемся еще и мы с тобой.
– Вы не всегда так пьете.
– Только иногда. Но в привычку это уже не перейдет. Торговля спиртным запрещена.
– Я знаю.
Холден опорожнил стакан, поставил его на кофейный столик и откинулся на спинку дивана.
– У вас ничего не выйдет, Руфус.
– Почему?
– Вас сразу же вычислят. Не этот проклятый «Фронт Освобождения Северной Америки», нет, ФБР. Они прижмут вас к стенке.
– Роуз Шеперд знает, где найти банду «Леопардов». Это эти пацаны убили моего напарника, Клайда Рамиреса. Это были его последние слова. Это эти пацаны убили Аннет. И твою жену и детей тоже.
– У тебя ничего не выйдет. ФБР больше беспокоится не о том, чтобы поймать преступников, а как бы не допустить, чтобы простые люди начали защищаться от них сами. Самооборона больше не принимается обществом. Я рассказывал тебе о допросе, который мне учинили по поводу пистолета жены? – К горлу вновь подступил комок. Ему не хотелось больше пить.
– Больше всего на свете я хочу поймать тех, кто это сделал, Дэвид. Больше, чем что-либо в жизни. Того же хотят те, кто мне помогает. Ты тоже можешь присоединиться к нам.
– Что, ваши силы возрастут? Но шансов выполнить свою задачу у вас не больше, чем взлететь в воздух без помощи самолета.
– Тогда что, черт возьми, прикажешь делать, Дэвид? Ведь я чернокожий. А эти ублюдки заявляют, что представляют мои интересы. Ты знаешь, чем это может закончиться для всех меньшинств нашей страны? Это может принести массу бед. Так что же мне делать?
