Ознакомительная версия.
– Извини. Может быть, я действительно многословна, просто хотелось тебе объяснить все обстоятельно.
– Я уже вырос из primary school.
– Вижу. Предположим, в самом Крыму не нашлось бы банка, способного выдать со счета Дэвида ту сумму наличными, которая…
– Смотались бы в Киев. Заодно – город посмотрели.
– Но Сочи – ближе.
– Сочи – тоже курорт.
– Особенный. Там много пансионатов для очень богатых русских. Поэтому и представительства крупных банков там в наличии. А в Бактрии или Симферополе – нет.
– И везли бы такую сумму наличных через границу?
– Клиент готов был рассчитаться и на российской территории тоже.
– Логично. И где ты все узнала? Про Сочи, Крым? В Аделаиде, штат Южная Австралия?
– Я же сказала, мы изучали страну, прежде чем ехать.
– Нанимали специалиста?
– Нет. Этим занималась я. Папа очертил круг тем, а я внимательно просмотрела все газеты в интернет-версиях. За несколько месяцев. Московские издания. И крымские – тоже.
– Да ты просто умница.
– Вот именно. В одной из статей сказано было, что по опросам общественного мнения пятнадцать процентов россиян боятся организованной преступности. А милиции боятся – почти семьдесят процентов!
– Специфика страны: «Каждый обыватель хоть в чем-то, но виноват». Такая вот «История одного города».
– Я знаю. Прочла. Еще в детстве. Сначала посмотрела картинки и решила, что это юмор.
– Самое забавное, что Салтыков работал губернатором.
– Что здесь забавного?
Я пожал плечами. Действительно, что? Разве только… Можно ли теперь «найти в России целой», нет, не «три пары стройных женских ног» – этого добра… Сыскать совестливого, образованного, мудрого и незаурядно одаренного губернатора? Про честность и неподкупность – умолчим. Нельзя же требовать от людей немыслимого! Даже назначенных президентом!
– Ты понял?
– Почему ты не обратилась к властям – да. Почему приехала ко мне – нет.
– Это как раз просто. Светлых детских воспоминаний у меня немного. И ты – самое светлое.
– Неужели?
– Да. Я много раз представляла тебя и даже рисовала… А потом мне показалось, что тебя и вовсе не было, что я выдумала тебя, как выдумывала людей на своих рисунках… И еще… Я очень хорошо запомнила все там, в поезде. Наверное, потому, что раньше… меня никто не защищал. Ты ведь был…
– Другим. И все, что случилось тогда, происходило в иной жизни. Теперь нереальной.
– Для кого?
– Для всех. Прошлое – мнимо. Растут новые люди, и то, что для меня б ы л о, для них – или абзац в учебнике, или – выдуманная реальность художественного кино.
– Да? А что – реально? Вот жила я в Австралии, и выучилась, и работаю уже, и живу самостоятельно, и мне казалось – все забылось давно, вот это, здешнее прошлое… А как в Бактрии оказалась… Словно наждаком счистили все последние четырнадцать лет, и мне стало так же тревожно и тоскливо, как было тогда. Я немедленно хотела уехать и стала папу уговаривать, но он лишь вышучивал мои страхи… А я даже не выходила почти никуда: ничего мне не хотелось там видеть, и – еще… Тебя я вспомнила сразу. И – то чувство надежности, что было, когда ты был рядом.
– И поэтому ты уверена, что я смогу…
– Надеюсь. Надежда и надежность – это ведь рядом.
– В Австралии – надежно?
– Да. Она так далеко от остального мира, что… Там и звезды другие.
– А люди?
– Такие, как были у нас тридцать – сорок лет назад.
– Откуда ты знаешь, какие тогда были люди?
– Как и ты – из кино. Из книг. Из стихов. А вообще – разные они там. Только другие у них заботы и радости другие, чем здесь. И наверное, зависти меньше. Вернее… даже не знаю, как выразить… Напряжения. Вот. Здесь каждый выглядит так, словно готов дать суровый и немедленный отпор. У меня от этого – растерянность и тоска. Поэтому ты мне и нужен.
– Ты не очень похожа на учительницу младших классов.
– Читаю много. Но все мои знания – из книг. Или из фильмов. Люблю старые советские фильмы. Словно где-то там, в шестидесятых или семидесятых, потерялись мои молодые родители…. Даже не успев познакомиться… – Аня замерла, глядя застывшим взглядом прямо перед собой. Потом встряхнулась, продолжила: – А работать с детками я мечтала давно, когда сама была ничьей. Я и преподаю в приюте. Но слово «преподавать» к английской системе образования не подходит. Это скорее – игра, общение… А маленькие – хорошие все, добрые, но уже и они и лгут, и наушничают, и сами понимают, что делают нехорошо, а пытаются выглядеть при этом невинно… А ведь дети еще. Но я знаю, почему это. Они хотят, чтобы их хоть кто-то похвалил. Или выделил из остальных. Только странно… «Стать личностью»… Какое-то выспреннее выражение. Словно из учебника.
– Так и есть.
– Но это правильно по-русски? Личность… Личина… «Личина» – это маска, за которой люди скрывают свое лицо на карнавале. А «личность» – это маска, за которой люди скрывают пустоту своей души.
– Тебя часто обижали в детстве, Аня?
– Случалось. Только не такая уж я беззащитная. Просто… И тогда, и теперь… Порой очень хочется быть беззащитной. Только… нельзя.
– Это с чужими. Со своими можно.
– И много у тебя своих, Олег?
Что я мог ответить? Ничего.
Самолет вознес нас на высоту десяти тысяч метров. В первом классе мы оказались лишь вдвоем. Девушка заказала два билета на Симферополь заранее.
– Ты так была уверена в моем согласии? Или в собственном обаянии?
– Я запомнила тебя прежним, Олег. И была уверена, что ты не изменился.
– Я изменился.
– Вот уж нет. По большому счету, люди не меняются. С годами то хорошее, что было в них, становится постоянным. А уродливое – всем видимым. Просто плохие люди свое душевное уродство, убожество и скудость не считают за грех. Они гордятся этим. Вернее – кичатся. От английского «kitchen». «Кухаркины дети». Власть они получили, а благородство… Его, как и любовь, не купишь.
Я потупил взгляд: рассуждения девушки были столь же правильны, сколь и банальны. «Баналитеты». Так назывались некогда обычные повинности французских вилланов по отношению к сюзеренам: запасти дров, поставить ко двору по три десятка яиц и по бочонку вина… А мы продолжаем эти «повинности» исполнять: думать, как принято и как положено. При этом беда всех юных состоит в том, что, мучительно постигнув какую‑то истину, скажем, что земля круглая, они искренне полагают, что поняли это впервые и первыми. В этом и состоит недолгая сладость молодости.
Но она исчезает, когда приходит уже не знанием, а озарением, истина настоящая: земля, как и прежде, покоится на трех китах, и – горе нам, если хотя бы один из этих трех ненароком в полусне шевельнет хвостом…
А впрочем, что это я… Красивые девушки – как дети: они не просто желают всем нравиться: у них этого и так с избытком. Они хотят, чтобы окружающие оценили их самих, а не только внешнюю «оболочку»… Забывая, что рассуждения в устах хорошенькой девушки выглядят, как правило, или умилительно: «ой, что мы, оказывается, знаем, ути-пути…», или – вздорно: «…к эдакой красоте еще бы и ума, а впрочем, пес с ним, с умом…» А впрочем, что это я…
– А ты умный, Олег…
– Да неужели?
– Между делом выведал всю мою жизнь, а о своей не рассказал ни слова.
– Испытания, случающиеся с другими, люди чаще всего считают приключениями. А моя жизнь… «Был поленом, стал – мальчишкой, обзавелся умной книжкой…» – напел я. – С тех пор ничего существенно не изменилось.
– И что это была за книжка?
– Камасутра, разумеется.
– Вот даже как…
– Все просто. От Камасутры к Даодэдзину. От Даодэдзина к Библии. Между ними – сто тысяч томов всякой всячины.
– Шекспир тоже среди «всячины»?
– А то. «Что благородней духом – покоряться пращам и стрелам яростной судьбы, иль надо оказать сопротивленье…»? Кто знает ответ?
– Ну для себя-то ты знаешь?
– Нельзя победить воду. Огонь. Небо.
– И только?
– Достаточно. Аня, ты мне все рассказала?
– Все.
– Теперь расскажи то, что скрыла.
– Но я…
– Мы ведь уже летим. Одним бортом. И сойти с него я не могу. И не хочу.
– Дело в том, что… Последнее время в Бактрии происходят разные события…
– Ты сказала это таким тоном… Я правильно думаю?
– Правильно. Смерти. Несколько смертей подряд. Довольно высокопоставленных людей и… Ходят слухи, что виною этому… монета.
– Та самая?
– Да. Медальон. Он принадлежал некогда верховному жрецу забытого ныне культа и был как бы знаком его власти и могущества.
– Его и предлагали Дэвиду Дэниэлсу?
– Да. В городе считают, что… тот, кто владеет медальоном, властен над событиями. Над жизнью и смертью многих. Это как-то связано с древним богом Гермесом. Он ведь был не только и не просто богом торговли, но и…
– Гермес Трисмегист, вестник богов, охранитель путников, проводник душ умерших. Он покровительствовал героям и странствующим, охранял их во время скитаний, все случайные находки тоже были в его ведении. Когда-то он покровительствовал и музыке. Он первым изготовил из панциря черепахи семиструнную сладкоголосую лиру; но важнее струнной игры было содержание песен, умение слагать слова и мысли, и это умение было дано людям Гермесом, поэтому искусство объяснения получило от него свое имя – hermeneuein. Еще – у него была свирель, и он играл на ней завораживающе…
Ознакомительная версия.
