Передо мной стоял нормальный лагерный штемп, одетый точно так же, как я, и держал в руке пачку "Беломора".
Ах ты, зараза, подумал я, не один я такой тут тихий!
- На, держи, - ответил я и бросил ему зажигалку.
Он поймал ее не глядя. При этом его взгляд ни на секунду не отрывался от моей персоны. Он ощупывал и обыскивал меня глазами, и что-то ему во мне не нравилось. Прикурив, он бросил зажигалку обратно, и я точно так же, как он, поймал ее в воздухе и плавным движением переправил в карман.
Он затянулся и, не отрывая от меня проницательного взгляда, спросил:
- А из какого ты отряда, братуха? Что-то я тебя раньше не видел.
- Из пионерского, - ответил я, - имени Тимура и его команды. А скажи мне, брат дорогой, кто сейчас на зоне пахан?
- Кто пахан, говоришь… - он затянулся и сделал паузу.
Выпустив дым, он посмотрел на огонек папиросы, потом снова поднял глаза на меня и, прищурившись, ответил:
- Ну, пахан-то здесь теперь Железный. А ты-то кто таков будешь, если по зоне шаришься, а пахана не знаешь?
- А вот про то тебе знать не нужно, - ответил я, - пойди-ка ты, брат, к пахану, да скажи ему, что с воли человек к нему пришел от питерской братвы и говорить с ним хочет по делу важному и срочному. Да шевели копытами. Дело не ждет.
Братуха еще раз ощупал меня взглядом и, не говоря ни слова, ушел. В другом случае он точно прицепился бы к тому, как я распорядился насчет "копыт", но, видимо, понял, что не с фантиком разговаривает, и схавал это молча.
Теперь нужно было срочно поменять место дислокации.
Была ничтожная вероятность того, что этот человек пойдет не к пахану, а к куму. Ничтожная, как вша на слоне, но была. И тогда - полный звездец. Я даже думать не хотел, что тогда будет. Ну его к черту!
Тьфу-тьфу-тьфу!
Перебравшись метров на тридцать, я заныкался за другим штабелем и стал ждать. Прошло около получаса, и наконец я увидел группу людей, неторопливо идущих в мою сторону. До них было метров сто.
Впереди спокойно вышагивал плотный коренастый мужик. Он был без кепаря, и даже на таком расстоянии было видно, что его коротко остриженные волосы были абсолютно седыми. Такими же серебряно-седыми были аккуратная борода и густые брови.
За ним, на небольшом расстоянии, шли еще шесть человек. Свита.
Все правильно. Это - пахан. Значит, мой посыльный не пошел к куму. Ну и хорошо, подумал я, слон растоптал вошку. Все пока нормально.
Я вышел из-за штабеля и встал так, чтобы меня было видно.
Через минуту пахан остановился напротив меня. Нас разделяло несколько шагов. Свита окружала пахана полукругом и все они молча смотрели на меня.
Несколько минут в воздухе висело напряженное молчание, затем пахан вздохнул и сказал негромким и спокойным голосом:
- Ну здравствуй, мил-человек! Кто таков будешь? С чем пришел?
- А ты ли Железный, уважаемый? - ответил я.
- Я-то Железный, а вот ты - какой?
Я почесал щеку, посмотрел ему в глаза и сказал:
- Привет тебе от братвы питерской. Привет и разговор серьезный. А зовут меня - Знахарь. Слыхал?
Ответа не последовало.
Пахан на минуту потерял дар речи, но виду не подал. Только глаза чуть расширились. Самую малость. Зато его свиту тут же и заколбасило.
Они, конечно, были попроще Железного, большая стратегия - не их дело, но о том, что Знахаря при встрече следует сажать на пику, знал каждый из них. И именно это желание я прочел в их глазах.
Обретя дар речи, Железный вздохнул и спросил:
- Знахарь, говоришь? Тот самый?
- Да, Железный. Тот самый. И, как видишь, сам пришел. Так что - думай.
- Да-а… Знахарь пришел сам, - вполголоса произнес Железный, посмотрев в землю.
Потом он поднял голову и, приняв решение, спокойно сказал:
- Ну, раз Знахарь пришел сам, значит, дело действительно серьезное. И толковать о нем надобно не на улице, а как люди делают, в спокойном месте, под крышей. Пошли, Знахарь!
И мы с ним пошли рядком, как Брежнев и Подгорный.
Свора держалась чуть поодаль, но я знал, что стоит ему только дать знак, и от меня полетят клочки. Порежут они меня финками с наборными рукоятками на ленточки тонкие. И не поможет мне ни мастерство мое боевое, ни ждущий в лесу Санек, ни апостол Петр. Отвернется он, чтобы кровищи не видать, да и все тут.
Попетляв между высоченных штабелей, сараев и гор сырых бревен, мы добрались наконец до знакомого мне столярного цеха. Когда вошли, один из свиты сделал знак, и трое мужиков, суетившихся вокруг рейсмуса, тут же отвалили на улицу.
- Прошу сюда, - сказал Железный и открыл дверь в каптерку.
Там стоял большой облезлый стол, несколько стульев, старое кресло и покосившийся шкафчик.
Железный кивнул одному из своры, и тот, открыв дверцу, начал шуровать в шкафчике.
- Присаживайся, Знахарь, перекусим, чем бог послал, а уж потом и о делах поговорим. На пустое брюхо - какие разговоры!
Я кивнул и опустился в указанное мне продавленное и разлохмаченное кресло, которое тут же заклинило мой зад. Ловко, подумал я. Как в капкане. Остальные тоже расселись вокруг стола, и я обратил внимание на то, что ненавязчиво оказался в дальнем от двери углу, меня со всех сторон окружали хозяева, и выхода из этой комнаты мне не было никакого. Ловко!
А в голове у меня в это время работал компьютер и на основании крупиц полученной информации постоянно выдавал выводы и решения.
Так. Меня не замочили сразу.
Это хорошо.
Во-первых, потому что, как видно, новый пахан человек мудрый и не бросается тут же исполнять воровские традиции. То есть - выпускать кишки человеку, посягнувшему на святое. На общак.
А во-вторых, просто потому что не замочили. Это тоже приятно.
Есаул тем временем разложил на столе скромную хавку и расставил кружки. Железный окинул взглядом стол и, подняв глаза на Есаула, сказал:
- Спасибо, Есаул, присядь с нами. Есаул кивнул и присоединился к компании. Разлили чифир. Железный взял почерневшую кружку с ядовитым чифиром и сказал:
- Долгую дорогу ты проделал, Знахарь. Чифирни, расслабься!
Мы отхлебнули по чутку.
Чифир был неплох. Прямо скажем - в самый раз.
Железный сказал:
- Давайте кушать, братцы, голодное брюхо ко всему глухо.
Ну, мы, понятное дело, не стали ждать повторного приглашения и принялись за скромную бациллу и хлеб.
Между делом я рассказывал Железному о делах питерской братвы, о погоде, еще о всяком-разном, но ни на секунду не забывал о том, что скоро настанет момент, когда чаепитие окончится и начнется конкретный и жесткий разговор о деле.
И - ой, каким неприятным будет этот разговорчик-допросик!
И смерть моя вовсе не ушла гулять, видя, как мы тут мирно чифирчик распиваем да бациллу трескаем. Не-ет, она стоит прямо за моей спиной и ждет. И стоит только Железному принять неблагоприятное для меня решение, как она в ту же секунду похлопает меня по плечу и скажет:
- Ну что, пошли?
И вот минут через двадцать, когда покончили со скромной трапезой, настал, наконец, тот момент, о котором я не забывал ни на миг.
Железный отставил пустую кружку, вытер губы платком, убрал его в карман телогрейки и, закурив папиросу, обратился ко мне:
- Ну что ж, Знахарь, какой я хозяин, ты увидел. А теперь давай посмотрим, что ты за гость. Расскажи нам, брат, с чем пришел. Мы слушаем тебя.
Я посмотрел вокруг.
Все сидевшие вокруг стола братки смотрели на меня и ждали.
Один из них, чтобы лучше меня слышать, достал из кармана сверкающую финку с шершавой рукояткой из оленьего рога и стал чистить ею ногти. Другой взял тряпочку и принялся протирать слуховой аппарат, выполненный в виде пистолета Макарова.
Я покосился на пистолет, усмехнулся и начал рассказывать.
Рассказывалось мне легко, потому что всю историю я подготовил еще в поезде. Несколько раз я прогонял ее в голове, корректируя так, чтобы у моих будущих судей не возникало лишних вопросов, тщательно обдумал, чего им говорить не следует, подготовил аргументацию и убрал нестыковки.
И рассказал я им про то, как меня подставили жадная до чужого жена со своим хахалем. И про то, как соскочил с зоны, чтобы отомстить им, и про то, как мне переделали морду и как меня поймали на тюремную медсестру, которую я пялил, пока лежал с распоротым брюхом, рассказал про Наташу, паскуду ласковую, про ее фальшивого папашу из ФСБ, почти про все рассказал. И про то, как меня на рюкзак с общаком вывели, и про то, как папаша выставил мне условие обмена - рюкзак на Студня. В общем, раскололся по полной.
Но вот фамилии Арцыбашева им знать ни к чему.
Не их это дело.
Рассказывал я около часа.
За это время принял я еще пару глотков чифира, да пил несколько раз простую холодную воду. Я не лектор, и от таких длинных речей с непривычки пересыхало в горле. Может, с непривычки, а может, от некоторого мандража. Все-таки хоть и нехилый я парень во всех смыслах, а ведь в эти шестьдесят минут я выговаривал у них свою жизнь. И еще неизвестно, чем это закончится. То ли пойду я Студня ловить по их наколке, то ли вынесут меня отсюда в двух мешках из-под цемента.
