— А я при чем? — вскинулся Егор.
— Подумай! Поймешь! Так что сам ищи проходимца, это будет
твоим алиби! Эта мелкая кодла вчера уже по-крупному тряхнула частников. Почти десяток ящиков сигарет «Мальборо» стянули! Это большой убыток. И пахнет уголовщиной!
— Пусть у его матери голова болит! Он мне не родня! — насупился Егор.
— У тебя жил, а может, и живет! Потому и ты не отвертишься!
— Нынче ж выкину! На хрен мне чужие заборы! Своих хватает!
— пообещал Егор, но участковый остановил.
— Погоди! Не спеши выкидывать! Если и впрямь Антошка дома не ночует, пусть ему будет куда вернуться. Тут сопляк никуда не денется! Ты только скажи, когда он объявится!
— Я — на пацана стучать? — у Егора сами собой сжались кулаки.
Вагин заметив, усмехнулся.
— Мне, может, тоже не по душе прикрывать притон, но молчу! Если терпенье кончится, то не только блядешек, а и вас всех из Москвы выселят навсегда! Тебе о том известно!
— У нас они просто живут и платят за угол. Чем занимаются, нас не интересует. Для меня они — квартирантки. А если ты с них натурой берешь, так это твоя забота!
— С ними вся Москва переночевала! Иди, докажи теперь, что ты о том не знал! Выкинут в двадцать четыре часа вместе с сучней! И чем больше будешь орать, тем скорее это случится! У меня на ваш бардак куча заявлений имеется! — предупредил участковый.
— Что же раньше молчал? Иль ныне ихняя плата не устраивает?
— Молчал, пока Антона не было! Кто научил пацана трясти чатников? Только ты! Больше некому! Вот и кончилось терпенье! Коммерсанты нынче покруче нас! Поймают, в клочья пустят сопляка! А коли узнают, чей он, так и к вам придут. Тогда никакая милиция вас не спасет! Сожгут до тла. И всех поубивают! Потом ищи виновного! Иль мало в зоне хлебнул?
Егор умолк. Смотрел на участкового удивленно.
— Ну, чего вылупился? Скажешь, когда Антон появится? Или мне частникам подсказать?
— Почему у Тарасовны не спросишь о сыновьях? Она наверняка знает! Находит на что пить! Вот и тряхни! Если Антона вместе с ее кентами припутаешь, тогда поговорим! А покуда все слова — пустой треп! Сплошные предположения!
Вагин за разговором и сам не заметил, как вплотную подошел к Егору.
— Давай присядем, — предложил устало.
Егор, потоптавшись, сел на край скамьи.
— Как удалось Антошке удрать от вас? — спросил у Вагина тихо, примирительно.
— Мы его оставили в камере, где раньше баб содержали. Там
туалет. А окно без решетки оставили. Оно высоко от пола. Никому и в голову не пришло, что через него сбежать можно. За все годы даже попыток к тому не было. Тут же, словно назло! Створки настежь. И самого нет. Пусто в камере. Он один был. Ну вот и посуди, если домой не появился, куда мог деться? Без денег в наше время далеко не уедешь…
— Этот слиняет! Ему уменья не занимать. Антошке у меня учиться нечему. Он — готовый кент! Его Одесса шлифовала! Чую, он давно уж там. Не станет щипачить по частникам! Хоть и мал пацан, да ушлый!
— Где его отец? В Одессе?
— А кто знает! Я не спрашивал! Канает баба и ладно! Мне до ее жизни дел нет.
— Этот сопляк не смотри, что мал, пронырой оказался. Пацанам Тарасовны далеко до него. Их, если притерлись в шпановскую шайку, быстро поймаю. С Антоном сложнее придется. Счастье ваше, если он и впрямь уехать сумел! — вздохнул Вагин, гася окурок. И попросил, уходя: — Ты, Егор, меня пойми. Не всегда мы успеваем. Порою, когда уже ни наказать, ни помочь некому. Уберечь бы вот от этого… Заранее… Но ты не поверишь, а потому не поможешь никому. Всех по своей беде мерять станешь. А я не хочу, чтоб пацаны моего участка взрослели в зонах… У меня папаша был крутой. Не дал сбиться. Удержал вовремя. Но по два раза на день ремнем порол. Зажимал меж колен голову и снимал шкуру со спины и задницы. Да так, что заживать, зарастать не успевала. Мозги с другого конца вбивал. Так вот меня от дурных компаний не разум, а страх и боль удержали. А ведь тоже свербило! Еще как! Да папаши боялся. Вот если бы тебя твой академик разок отполоскал ремнем, из башки всю дурь выветрил бы! И не дружил бы с дерьмом, не влип в историю, не поехал бы в зону. Теперь вот расплачиваешься за то, что у отца твоего и руки, и душа были мягкие. С пацанами ежовые рукавицы иметь надо. Вон я своих обоих каждый день трясу! Не гляди, что старший уже на голову длинней меня! Так врубаю, что но неделе на задницу сесть не может. Зато и слушается. Делает, как я велю, а не на свой норов!
— Ни хрена ты, Иван, этим не добьешься! Послушание, может, будет. А уваженья не получишь! Ведь понимания ремнем не вобьешь! Зачерствеет сердце пацана к тебе, потом не повернешь его к с ебе ничем. Вон в зоне! Всех свежаков через кулаки и сапоги пропускают. А ломаются немногие. Иные сдыхают, но не поддаются. Это от чего? Да потому что боль злобу порождает, месть! От них добра не жди! Придет время, за все ответят те, кто били. Всякий посев дает свои всходы. Правда, горьким случается урожай, особо, если собирать его в старости приходится!
— Я не боюсь этого! Зато знаю, что за своих сопляков мне краснеть не придется ни сегодня, ни завтра. А когда вырастут, ума набе-.рутся, сами не оступятся. Потом мне спасибо скажут, что в руках держал, не давал слабину, не потакал глупостям, не допустил к ошибке. Отец, он в жизни эталоном должен быть. И я со своими не цацкаюсь…
— Да будет тебе, Иван! Ты об эталонах других темни! Иль я не знаю о Нинке? — не выдержал Егор.
Вагин ерзнул, отодвинулся, но не смутился.
— А что она? Случайный эпизод! Ни по карману не ударила, в сердце не застряла, сама набилась! Что ж я — не мужик? Ты их помнишь?
Егор отрицательно замотал головой.
— В этом все мы одинаковы. Лишь бы силой не брать, не принуждать. А коль сама на шею вешается, терять нечего.
Егор оглянулся на дом Тарасовны. Заметил, как толстуха, прильнув к забору ухом, ловит каждое слов.
— Эй, Тарасовна! Простынешь! — сказал громко.
Баба, поняв, что ее заметили, отпрянула испуганно. Участковый насторожился. Сев вполоборота, проследил, куда шмыгнула баба. Заговорил с Егором, понизив голос, не спуская глаз с соседнего дома. А потом, словно заметив что-то, сорвался с лавки, в секунду перескочив забор, оказался во дворе Тарасовны.
— Вот ты где, сукин сын! — выволок за шиворот из кустов младшего сына соседки.
У того из-за пазухи вывалился блок сигарет.
— Отпусти сына! Не трожь! — подскочила Тарасовна и заорала: — Я ему дала деньги, чтоб курево взял!
— Зачем оно тебе? Мало, что бухаешь, теперь и курить стала на старости лет?! — смеялся участковый.
— Какое тебе дело! Перепродаю! Никто не запретит! Жить как- то надо! Пенсию уже два месяца не получаю! Пацанов кормить нечем! Вот и выкручиваюсь! Не ворую! Ты других лови! Кто блядством живет! — указала пальцем на дом Егора, на хозяина.
— Где купил сигареты? — тряхнул Вагин пацана. Тот уставился на мать.
— За углом! В магазине! Я посылала! — осмелела Тарасовна.
— Давайте спросим продавцов! Нынче немного покупателей, кто блоками курево берет! Запоминают клиентов! А ну пошли! — потянул мальчишку за собой.
Тарасовна повисла на руке участкового.
— Отпусти мальчонку! Я пойду!
— С чего бы? Не ты покупала! Он! Его должны узнать! — не отпустил Петьку Вагин.
— Мы там всегда покупаем!
— А почему с покупкой крадучись в свой двор вошел? Зачем прятался в кустах?
— От тебя! Увидел — испугался! Тебя не то люди, собаки обходят! А пацаны и тем более! Своих замордовал, чужих не пожалеешь! Вон! Соседнего мальца отмудохали всей милицией! И с рук сошло! Все потому, что хари в говне. Вот они и смолчали! Я б такое не спустила даром! — орала Тарасовна.
— Чего ж смолчала, что сыновья сыскались? Мы их по всей Москве ищем! А они зарабатывать тебе помогают! Почему не поставила в известность? — выволок Вагин Петьку со двора.
— Да что ж я? Ненормальная? Кто ж про своих в милицию заявляет? — вцепилась баба в сына.
Но участковый прикрикнул:
— Не висни! Не то сейчас в камере закрою, покуда не вспомнишь, сколько дней закрыт на ремонт магазин за углом? Ведь не только ты сигареты покупаешь. А ну! Шустри вперед своими ногами! Иначе помогу! — подтолкнул бабу грубо.
Егору стало не по себе. А что, если с сыновьями Тарасовны промышляет и Антон? Участковый не остановится на угрозах. Зря не говорит! Найдет к чему прикопаться, забеспокоился человек и вернулся в дом.
Тоня и Серафима готовили ужин на кухне, потому не обратили внимание на появление Егора, на его испорченное настроение.
Он сам рассказал им о разговоре с Вагиным, обо всем увиденном и услышанном во дворе.
Женщины слушали, посмеиваясь.
— Попалась, шкура! А кто, кроме нее, строчил на нас заявления в милицию? Только эта! Несчастной прикинулась! Выродки пропали! — съязвила сестра.
— Лишь бы Антон среди них не попал! Тогда не только Тарасовне достанется! — заметил Егор.
