Хабаров усмехнулся.
– Сашка! – Алина обвила его шею. – У нас было мало времени…
– Кто-то из мудрецов сказал, что каждый день, который есть у нас, это ровно на один день больше, чем мы заслуживаем.
Теплой огрубевшей ладонью он коснулся ее щеки, там, где извилистый соленый ручеек оканчивался слезинкой.
– Береги себя.
Она смотрела ему вслед, смотрела до тех пор, пока его фигура не растворилась в вязком промозглом тумане.
На Востоке говорят, что люди подобны островам. Они никогда не соприкасаются, как бы близко друг к другу ни находились.
Сейчас Хабаров не хотел в это верить. Впервые за череду лет ему стало страшно думать о будущем. Он вдруг понял: ему есть что терять. Что именно, даже для себя определить словами он не мог. Но теперь он знал, куда возвращаться, как тот загнанный судьбой волчонок из легенды, рассказанной отцом.
Летел над миром протяжный вой. Ростки добра заметала вьюга. Сквозь разрыв облаков одиноко и печально на мир смотрела холодная Полярная звезда. По морозной безжизненной тундре брел, сбивая лапы в кровь, гордый красивый зверь. Он должен был пройти этот путь, потому что там, в конце пути, где земля и небо сливаются воедино, как награда за брошенный вызов судьбе, упрямо пробивалась сквозь снег и лед его хрустальная Сиверсия…
Глава 2. Тени прошлого, или девять лет назад
– А ну-ка, ну-ка, раком ее поставь! Да не здесь. На стол, на стол ее давай! – распаленный алкоголем и похотью, гудел Никита Осадчий.
Белобрысая проститутка, с непристойно пышным бюстом и биогелевыми ягодицами, со счастливой улыбкой, будто, наконец, сбылась ее заветная мечта, полезла на стол. Несколько жадных рук тут же облапали ее грудь и задницу.
– Ды вы чё, мужики! На кой она нам в броне?! – недовольно заметил кто-то.
«Бронёй» назывались крохотные трусики, отнюдь не прикрывавшие женские прелести.
Загородный дом, где сегодня собралась компания, тонул в раскатах шансона. Гостиная, богато отделанная дубом, увешанная охотничьими трофеями, где был накрыт некогда шикарный по всем правилам сервировки стол, сейчас, спустя несколько часов от начала трапезы, напоминала дешевый трактир, где проститутки перемежались с водкой, а объедки затейливым орнаментом лежали и на столе, и на полу, и не только.
– Ну нет, я сейчас точно кончу! – давился от смеха Анатолий Сибирцев, крупный седой мужчина лет полста. – Брюс ее «кормить» будет. Он всегда это делает!
Брюс Вонг, невысокий, стройный, с внешностью вьетнамца, улыбнулся всем и, срезав трусики «ночной бабочке», тоном знатока изрек:
– Ошибается тот, кто говорит, что одна женщина может доставить настоящее удовольствие одновременно только одному или двум мужчинам. Сейчас эта крошка доставит удовольствие всем вам, господа!
Компания зааплодировала.
Из кармана брюк Брюс Вонг достал катушку очень тонкой лески и отхватил от нее ножницами два куска. На одном конце каждого он сделал по петле и накинул эти петли на крупные затвердевшие соски «ночной бабочки», а два других конца привязал к ножкам кресел, в которых по обе стороны стола сидели Сибирцев и Осадчий.
– Ребята, что вы собираетесь делать? – забеспокоилась гостья. – Может, не надо?
Но ее никто не слушал.
Взяв банку красной икры, Брюс Вонг десертной ложечкой стал перекладывать остатки содержимого во влагалище дамы, туда же отправился и кусок лимона.
– Ну, кто хочет попробовать? – поинтересовался он. – Эффект ночи с девственницей гарантирую!
Вызвались сразу несколько любознательных, компания выбрала одного, и польщенный доверием он обнажил свой возбужденный фаллос.
Обещанный «эффект» заключался в том, что икринки от механики лопались и размазывались по «достоинству» красноватыми пятнышками, действительно, очень похожими на капельки крови, а введенный лимон, как мог, создавал ощущение сухости. Остальное дорабатывала пьяная фантазия.
– Ой, не могу! Ой, братва! Сука буду, это стоит попробовать! – теребя проститутку за ягодицы, завывал любознательный.
– Да, оттащите его! Он нам весь кайф испортит! – распорядился Осадчий.
Двое крепких парней тут же исполнили поручение, утащив пытавшегося вырваться «героя» в сортир.
– Что ж, – тоном шеф-повара дорогого ресторана продолжал Брюс, – теперь добавим к икре немного креветок, капельку сливок, зелень и все это основательно перемешаем.
Он обнажился, ловким привычным движением надел презерватив, несколько раз щедро мазнув по его поверхности острым проперченным соусом «Табаско», действительно, лучшим соусом для креветок.
Гул шансона перекрыл душераздирающий женский даже не крик, а вопль. «Ночная бабочка» попыталась было упорхнуть, но леска прочно удерживала пленницу в занятой позиции. Ее крик, плач, брань раззадорили мужчин окончательно и, оставив Брюса Вонга заканчивать начатое, они двинулись наверх, где их ждал, как нельзя вовремя, «покер с минетом».
Эту игру, как было принято считать, они выдумали сами. Но, вероятно, она существует ровно столько, сколько существуют карты, женщины и похотливые мужские компании. Все предельно просто. Игроки садятся за стол, чтобы перекинуться в покер, под столом прячутся девицы и два удовольствия вы получаете одновременно.
Уставшие от возлияний, в прямом и переносном смысле, Сибирцев и Осадчий ушли на открытую веранду. Теплый бархатный вечер расстилался у их ног мягким персидским ковром.
– Хозяин, раки, пожалуйста.
Повар поставил перед ними поднос с вареными раками и с легким поклоном удалился.
Разлив пиво в высокие, тут же запотевшие стаканы, они с удовольствием сделали по глотку. Жирнейший влажный кусок рачатины тут же исчез во рту Никиты Осадчего.
Учуяв запах, с коврика поднялся лабрадор и решительно засеменил к столу. Секунду помедлив, посмотрев на людей, апатично возлежавших в соломенных креслах, пес окончательно обнаглел и, извернувшись, мгновенно смахнул со стола за хвост недоеденного Осадчим рака.
– Вот сука, а?! – изумился Никита и топнул ногой.
– Да успокойся. Пусть хавает.
Но Осадчий уже закипал, как наполненный до краев чайник.
– Тварь! Моли Бога, что ты не моя собака! Я бы тебе, вонючке, устроил жизнь сытую и счастливую! – потрясая кулаком, горлопанил он. – У меня такая же сволочь была. Мы с пацанами шашлык сооружали, а он, гад, так и норовил кусок-другой украсть. Ладно б, голодный был, а то ведь так, издевался. Я его раз шлепнул. Два шлепнул. Он все за свое. Я его, падлу, и кинул в мангал. А там угли такие, закачаешься! Мы уже мясо жарить хотели. Так это дерьмо весь аппетит испортило. Он из мангала как шарахнет, и ну по саду бегать. Шерсть на нем длиннющая была. Вони напустил. Верно говорят: собаке – собачья и смерть… Ненавижу этих тварей! С зоны ненавижу. Бежал. Догнали. Рвали меня… Грызли кости… Мама родная!
– А я собак люблю.
– Да?
– В корейском ресторане.
Оба рассмеялись.
Осадчий блаженно потянулся, хрустнул косточками.
– Хорошо у тебя, Толян. Давно так не отдыхал. На дачку ко мне приезжай. Я на Селигере новую дачку отгрохал. Расслабимся.
Никита звонко коснулся своим стаканом стакана Сибирцева. Этот древний обычай чокаться во все века означал только одно: в моем бокале нет яда. Что ж, хорошие были времена. На зависть!
Желтые языки пламени пожирали остатки крыши. Раздуваемый ветром огонь чудовищным костром охватил здание. Он, точно ненасытное первобытное чудовище, уничтожал все на своем пути, сея смерть и разрушение, ужас и хаос. Черное мохнатое облако дыма, низко нависшее над землей, траурным шлейфом летело по ветру. Треск, жар, плач, причитания. Толпа зевак поодаль. Истошный женский крик: «Пустите меня! Пустите! Там мой муж! Там мой сын!» И отповедь: «Оставь. Им уже ничем не поможешь…»
Вдруг в проемах окон первого этажа появились две человеческие фигурки. Как два живых факела они метнулись вниз, к земле. Пробежав несколько метров к людям, они упали, объятые пламенем, и, корчась от боли, стали кататься по земле, тщетно пытаясь погасить горящую одежду.
Невыносимое зрелище горящей живой плоти на какое-то время парализовало всех. Но вот уже двое мужчин, подхватив порошковые огнетушители, бросились на помощь. Еще мгновение. Рев мегафона: «Стоп! Снято!»
– Мужики, как вы? – Женя Лавриков деятельно помогал каскадерам снять кевларовые костюмы и маски, закрывавшие лица.
– Ты смотри, – довольно шумел Володя Орлов, – рубашка с пиджаком догорели, даже воротника не осталось. Здорово ты меня, Женька, подпалил. Толково!
– Как просил, – ответил Лавриков. – Хабаров, шеф! Ты как? – крикнул он второму каскадеру.
– Нормально. Женя, молоток! Все три раза сработал стильно, прямо как в Голливуде.
– Да, я-то чего, не я же горел…
«Лучше б это был я, – добавил про себя Лавриков. – Переживай тут за вас, «позвонков».
Стопроцентное горение в кино человека входит в набор трюков любой каскадерской команды, но от этого оно не становится менее опасным, при том, что человек вообще может работать этот трюк не более сорока секунд.
