Ознакомительная версия.
Кроме того, созданные по инициативе немецкого командования и его разведовательных структур, бандформирования имеют в числе оперативных задач проведение оперативной разведки, сбор и передачу данных, имеющих секретный характер. Многие формирования снабжены коротковолновыми радиопередатчиками.»
— Ничего себе! — присвистнул Хижняк. — Вообще-то мне казалось, что война хоть немножко, но кончилась.
— Кажется — перекрестись, родимый, — посоветовал Куценко. — Что ты от них хочешь? Они: то под шведами, то под шляхтичами, то под белыми, то под красными; то под черным бароном, то под немецким сапогом. Сами забыли, кто такие, откуда родом. Забитые, жадные, подозрительные, коварные несчастные люди. Это я тебе как чистокровный хохол говорю. Но я-то родом из Киева — это, считай, другая страна. А у них там, у западэнцев — советская власть в тридцать девятом утвердилась, а в сорок первом кончилась. И еще года не прошло, как немца выгнали.
— Спасибо за политинформацию, а то мы не в курсе — все больше лаптем щи хлебаем, — не преминул вставить я.
— Это я к тому, что люди к советской-то власти и привыкнуть-то толком не успели. И не все ей рады. Так что война для тебя, Хижняк, не завтра кончится, так и знай!
— Спасибо, обрадовал! И что — сильно шалят?
— Не то слово. Вот, слушай! — он пододвинул к себе другой листок с тем же грифом:
— «…В период с 1 по 20 июня сего года во Львове и прилегающих территориях убито и пропало без вести девятнадцать военнослужащих Красной Армии. Взорваны школа и почта. Убиты председатель сельсовета поселка, его жена и трое малолетних детей…». В общем, на, сам читай.
— Прочту. Нас-то куда? Конкретно?
— Сначала во Львов, в распоряжение районного начальника Смерш. Там у них майор Заречный. Он решит. По оперативным данным, диверсанты готовят крупную акцию против местных Советов с целью устрашения мирного населения. Запрашивали группу оперативников, которые в том районе никогда не работали и, соответственно, неизвестны агентуре противника. Думаю, вы там нарасхват будете.
— Что ж, как говорится, место службы не выбирают. Когда выдвигаться?
— Завтра. Отправление в тринадцать сорок. Места в разных вагонах. Утром получите билеты, деньги, одежду.
— Понятно. Тогда до завтра.
Я собрался было идти, но Куценко остановил:
— Погоди минуту. Ты в своей группе крепко уверен?
— Как в себе!
— И в Орлове?
— Конечно. А что?
— Пока ничего. А где он сейчас?
— Никуда не собирался, должен быть в Москве.
— Дома его нет.
— Мало ли где молодой парень может кантоваться.
— Это верно. Да вот только сигнал поступил. Вроде как в Берлине его видели.
— Чего?
— Того! Что слышал!
Я разглядывал Куценко. Благодушие как-то разом исчезло с его круглого лица. Глаза-буравчики сверлили меня так, будто я сам под подозрением в. В чем? Это же бред полный! Стараясь сохранять спокойствие, я насмешливо спросил:
— Чиж в Берлине? Чушь какая! Это когда же его видели? И кто?
— Вчера. А кто — неважно. Но сигнал поступил.
— Не может быть!
— Эх, капитан! Взрослый мужик, опытный, а несешь какую-то чушь. Девичий лепет. На этом свете все может быть! Он ведь немец?
— Орлов?
— Нет, Петров-Сидоров! — взъярился Куценко. — Я с тобой про Орлова говорю.
— Немец, — кивнул я, чувствуя, что завожусь не на шутку. — Это всем известно. Это в его личном деле указано.
— Вот-вот. Максим Орлов, он же Мартин Фегель.
— Сын немецких коммунистов! Которые в тридцать седьмом погибли в немецком концлагере! А Максима через Коминтерн удалось переправить в Россию. Он в коминтер-новском интернате с двенадцати лет! Он здесь, под Москвой, вырос! Отсюда в разведшколу попал! Он всю войну прошел! Он десятки раз «зеленку топтал» под огнем артиллерийским. Сто раз погибнуть мог! И сто раз мог удрать, если б хотел! Он мой боевой товарищ! Я в нем, как в себе!
— Ты че орешь, капитан? — очень тихо спросил Куценко.
И я понял, что действительно кричу так, что дребезжит пробка стеклянного графина.
И замолчал. Не хватало еще из-за этого штабного придурка лишние приключения на задницу схлопотать. Куценко, нехорошо усмехаясь, будто прочитав мои мысли, проговорил:
— Ты не ори на старшего по званию, а то ведь неприятностей не оберешься. Это я с виду такой простой, незатейливый. Ты вот что. Если так уверен в своем боевом товарище, сядь и напиши: «Я, Хижняк Егор Петрович, ручаюсь.» — Чем ты там за него ручаешься? Головой? Карьерой? Жизнью?
— И напишу, — процедил я. — Только в кабинете полковника Игнатьева.
— А он в курсе. Я с тобой по его поручению и беседую, понял?
Врал что ли толстобрюхий? Почему же полковник сам со мной о Чиже не заговорил? Не барское дело? Или аукается отказ от его заманчивого предложения? Он на меня ставку сделал, а я его, понимаешь, подвел. Вряд ли. Полковник нормальный мужик. Не обидчивый и, тем более, не мстительный. Таким, по крайней мере, казался все годы, что мы знакомы.
Обдумывая ситуацию, я писал «расписку», что ли? И не знаешь, как эту хрень назвать. Вроде как поручительство за боевого товарища, лейтенанта Орлова. И все не мог понять, откуда эта бредятина взялась: Чиж в Берлине?!
Закончив, сунул листок майору. Тот прочел, сложил и убрал в ящик стола.
— Вопросы есть? — сухо спросил он.
— Нет.
— Возьмите материалы задания, ознакомьтесь, и вы свободны.
— Слушаюсь, товарищ майор! — рявкнул я, развернулся на каблуках, вышел, чеканя шаг, хлопнув напоследок дверью. От души, надо сказать, хлопнул. После чего пошел в соседний кабинет, где мне под расписку выдали папку под грифом «секретно» с внушительным названием «контрразведывательное задание».
Через час я вышел на площадь, закурил. Настроение было поганым. Куда теперь?
Как куда? К Чижу, разумеется! На Пречистенку. И я рванул к лейтенанту Орлову.
Дверь коммуналки открыла армянка Дариджан. Лет пятидесяти, но еще очень аппетитная дама.
— О, капитан! Как давно я вас не видела, — пропела она низким прокуренным голосом. — Что так редко бываете? Что так нас не любите? Где с Максимом пропадаете?
— Здрасьте! Максим дома? — мне было не до любезностей.
— Не знаю, я только что с рынка. Входите, капитан.
Я рванул по длинному коридору, ткнулся в крайнюю справа дверь. Она распахнулась. За круглым столом сидел Чиж. Он был по-домашнему в майке и тренировочных штанах. Перед ним стояла здоровенная сковорода жареной с луком картошки, которую он уплетал за обе щеки.
— Егор Петрович! — обрадовался Чиж и расплылся в широкой улыбке. — Вот хорошо, что зашли! Как раз к ужину! Садитесь! Сейчас я вилку достану.
Он вскочил, засуетился. У меня от сердца отлегло. Вот он, лейтенант Орлов! Какой, на хрен, Берлин? Совсем ошизели, крысы штабные.
— По стопке выпьем? — Чиж вытащил из буфета початую поллитровку.
— Ну, раз достал, давай.
Я подсел к столу, мы чокнулись, хлопнули по стопке и принялись за картошку. И так мне радостно было на сердце, просто петь хотелось.
— Вы откуда? — промычал Чиж с набитым ртом.
— От Игнатьева.
Я рассказал, куда нас направляет начальство.
— Завтра в тринадцать тридцать выдвигаемся. Едем по одиночке. Друг друга не знаем.
— Ясный корень, — кивнул Орлов.
— С «заданием» я ознакомился, сейчас расскажу. Ну а ты как отдохнул? — спросил я и на всякий случай и добавил: — Говорят, в Берлине был?
И по тому, как вытянулось его веснушчатое лицо, как осторожно положил он вилку на край сковородки, я понял, что обрадовался рано.
— Я. Это.
— Ну, не томи, рассказывай.
— Понимаете, я друга встретил, одноклассника, Пашку. Мы вместе в интернате учились. Ну, точнее, его Пабло зовут, — он испанец, но мы его Пашкой звали.
— Короче, — оборвал я детский лепет боевого, едрень корень, товарища.
— А он летчик, ас! Ну и оказалось, что он летит в Берлин. Туда и обратно.
— Это когда же?
— Вчера это было. Утром — в Берлин, там четыре часа — и обратно. Генерала одного на совещание возил. А я в Берлине родился, рос, Егор Петрович! И не был там восемь лет!
— Побывал? — риторически спросил я.
— Он сам предложил!
— Понятно. Она сама меня заставила.
— Я в кабине пилота.
— Ну, это в корне меняет дело! — открыто издевался я, кипя от злости. — О господи! И кто тебя там видел?
— Никто. Я просто по улицам походил. К дому нашему подошел. На окна посмотрел.
— Ясно. У дома встретил кого-нибудь?
— Ну. Видел соседку, фрау Гессе. Но я отвернулся, не подходил к ней.
— И она тебя могла увидеть, так?
— Ну. Могла.
— Ты как одет был?
— В форме своей.
— То есть бывший соседский мальчонка Мартин Фе-гель — лейтенант Красной Армии. Просто отлично!
Ознакомительная версия.
