Ознакомительная версия.
– Понял, тебя понял! – И буквально через пару минут послышалось: – Рубин для Беркута на приёме.
– Рубин! – Морин перехватил гарнитуру у Синявского и прижал микрофон к уху. – Раньше утра нам не выйти. Прошу эвакуационную технику по координатам Х… Y… Выйду с рассветом. Приём.
– Беркут, – последовал твёрдый приказ, – передвижение ночью запрещаю! Двигайся до наступления темного времени суток. Ночь – на месте. Продолжение движения по светлому времени. Как меня понял? Приём.
– Но Киреев тяжёлый, отрыв обеих ног… – попытался объяснить ситуацию Морин.
– Ты слышал мой приказ? Выполняй! И никаких телодвижений. Конец связи! – категорично предостерёг Лунёв и, не дожидаясь ответа, отдав наушники дежурному связисту, направился к своей палатке. В лицо ему дохнул юго-западный ветер, и почти сразу начал накрапывать мелкий холодный дождь.
«Ночью он захотел идти! – досадуя, комбат с силой ударил кулаком по собственной ладони. – Мне ещё одного подрыва не хватало! Да и весь выигрыш – два часа. По-светлому! Только по-светлому! Получается, район минирован… Наших минных полей там нет. Значит, «чехи». Значит, где-то там база. Значит, придётся посылать туда группу ещё раз». – Рассуждая подобным образом, подполковник Лунёв добрался до своей палатки и скрылся под её пологом.
Относительно базы комбат оказался прав, но лишь отчасти. База действительно была, но старая, заброшенная, давно никем не посещаемая; располагалась она в низине и была рассчитана на два десятка моджахедов. Вот только строившие её уже давно гнили в земле, попав в хитроумную ловушку. Впрочем, как это было осуществлено, история умалчивает.
– Степан, носилки! – скомандовал Морин. Оставаться на месте подрыва дольше необходимого он был не намерен и, глядя на то, как осторожно поднимают и укладывают на брезент носилок тихо стонущего Киреева, Денис прижал микрофон внутригрупповой радиостанции к щеке и негромко отдал приказ: – Первый, азимут сто семьдесят, начинаем движение. Медленно. Как понял, повтори.
– Сто семьдесят, медленно, – отозвался Морзобитов, и Морин почти зримо ощутил, как тот, поднявшись с занимаемой позиции, окликнул бойцов своей тройки и, даже не доставая компаса, свернул в нужном направлении. Головной разведдозор, а затем и вся группа пришли в движение. Неспешно, шаг за шагом, уходили разведчики с вершины заминированного хребта.
Облака сгущались, с неба, как назло, туманной волной падала мелкая надоедливая морось. До темноты следовало пройди как можно большее расстояние, а сумерки наступали всё быстрее. Командир группы спешил, но не смел отдать приказание увеличить скорость. Бойцы первой тройки ядра, Иванов и Васнецов, несшие Киреева, выдохлись и сменились, передав носилки Маркитанову и Пронькину. Как нарочно, выбранный маршрут оказался весьма сложным, и к запланированному Мориным месту ночёвки группа вышла, когда совершенно стемнело.
– Чи, – окликнул старший лейтенант впереди идущего и, сделав ещё несколько шагов в его направлении, остановился. – Садимся здесь.
– Понял, – ответил Ухалов и тут же, по цепочке, передал приказ дальше.
Ночь, наполненная тяжёлыми тёмными тучами, становилась всё мрачнее и мрачнее. В конце концов, предгорья укрыла сплошная чернота. Маркитанов, оставшийся вместе с Королькевичем дежурить подле раненого, срезал на ощупь несколько прутиков орешника, изогнул их, воткнул концы в почву, тем самым образовав над раненым несколько ореховых арок, и накинул на них полиэтиленовую плёнку. Маскировать он её не стал, совершенно справедливо решив, что в такую темень и в двух-то шагах не будет видно ни плёнки, ни обычного под лучами луны отблеска от неё. Затем, укрыв Киреева плащ-палаткой, старший сержант, не смыкая глаз, лёг рядом.
– Королькевич! – шёпотом позвал Димарик улегшегося с другой стороны разведчика.
– Ты чего? – шевельнувшись, сонно отозвался тот.
– Да ничего! Ты следующий раз тоже на мине подлетишь, – уверенно напророчил Маркитанов.
– Это с какого перепугу? – обиженно просипел младший сержант.
– А с такого! Будешь опять так же шомполом тыкать – и подлетишь.
– Да я вроде… – начал было Королькевич, но договорить Димарик ему не дал.
– Вроде Володи, наподобие Пети… Ты под каким углом к земле шомпол держал?
– Ну, это… – начал было вспоминать Королькевич, но вдруг сообразил, что совершенно этого не помнит.
– Да ни под каким! – зашипел старающийся не нарушать покоя раненого Димарик. – Ты прямо сверху вниз им и тыкал. Это хорошо, что тебе мина не попалась, а то бы…
– Да я… – попытался оправдаться младший сержант, но ему опять не дали.
– Острый угол, острый! – несколько раз повторил Маркитанов и тихо добавил: – Учишь вас, дураков, учишь, а всё без толку. – Он замолчал, потом вздохнул и уже примирительно шепнул:
– Ты, Королёк, спи.
– А как же… – начал тот.
– Я покараулю, – опередил его вопрос Маркитанов.
– Всю ночь? – неуверенно уточнил Виктор.
– Спи, говорят! – недовольно буркнув, Димарик поудобнее переложил автомат. – Потребуешься – разбужу.
– Разбудишь, – устало согласился Королькевич и вскоре уснул.
А старший сержант лежал, вслушивался в монотонное шуршание мелкого дождика и, думая о чём-то о своём, пытался отвлечься от раздающихся рядом стонов.
Время было далеко за полночь, когда в руку Маркитанова вцепились сильные, как клещи, пальцы Михаила.
– Ты что? – от неожиданности едва ли не вскричал Димарик.
– Пристрели… Дима, пристрели! – горячо зашептал Киреев.
Маркитанов ничего не ответил. Правильно истолковав его молчание, раненый заскрежетал зубами и зашептал вновь:
– Не хочешь? Не можешь? Так я сам. Сам! Дай только ствол… Дай ствол и отойди, отвернись.
Старший сержант отрицательно покачал головой. В темноте этого движения было не видно, но Киреев и без того всё понял.
– Дай мой пулемёт, дай… – Последнее слово донеслось почти безнадёжным стоном.
– Ты должен… ты будешь жить… – сухо, по-казённому проговорил Димарик, но как ещё должны были прозвучать эти слова?
Михаил снова застонал и, отвернувшись, больше ничего не сказал. Бесконечно тянувшаяся ночь продолжалась. Время от времени выныривая из пелены беспамятства, Киреев, скрипя зубами от боли и безысходности, развязывал стягивающие жгуты и вновь проваливался в забытье. А карауливший его, не спавший всю ночь старший сержант вновь и вновь возвращал их на место, с тем чтобы не дать и без того потерявшему много крови Михаилу лишиться её полностью.
Но всё же ночь не могла длиться вечно, и вот уже небо на востоке медленно покрывалось розовыми цветом, пробивавшимся через окутывающую небосвод облачность. Закутавшись в плащ-палатку, Димарик сел, положил на колени «АКМС», в очередной раз вслушался в дыхание Киреева, понаблюдал за шуршавшей в предрассветной тишине, мелькающей среди травы мышью и, погрузив руку в рюкзак, вытащил банку тушёнки и пачку галет. Затем, вскрыв крышку вытащенной из рюкзака же алюминиевой ложкой, принялся есть. Волнения, а особенно бессонная ночь, отняли много сил, и молодой организм требовал калорийной поддержки. Когда с тушёнкой было покончено, Димарик достал из рюкзака банку припасённых по случаю шпрот и отправил их вслед за только что поглощённой тушёнкой. После этого выпил полкружки холодного чая и, почувствовав приятное насыщение, закрыл глаза. Вот теперь, когда наступило утро, самое время поспать, но…
– Через пятнадцать минут начинаем движение, – сообщил подошедший к Маркитановской дневке Ухалов и, дождавшись, когда в ответ понимающе хмыкнут, поспешил дальше.
– Виктор, подъём! На всё про всё – десять минут, – толкнул Королькевича локтем Димарик.
– Пятнадцать, – сонно отозвался тот.
– Это для меня пятнадцать, а для тебя – десять, – возразил Маркитанов и, сам не спеша вылезать из-под укрывающего полога, поторопил: – Давай, давай, живее!
Сказал и тут же прислушался: дышит ли немного успокоившийся к утру Киреев? Наконец, различив дыхание раненого, облегченно вздохнул: «Жив! Слава богу! Ничего, ничего. Ещё немного потерпи, а там госпиталь, там врачи, там успокоят, там знают, что да как…»
– Димарик! – Голос группника, трижды за ночь приходившего справляться о самочувствии раненого, прозвучал совершенно неожиданно и, казалось бы, под самым ухом. – Как тут?
– Нормально, – сухо ответил Маркитанов и, еще раз посильнее толкнув локтем Королькевича, выполз из-под полиэтиленового укрытия. Небо за ночь почти очистилось, и если бы не наползший туман, то, наверное, было бы совсем светло.
– Хорошо! – кивнул Морин. – Как будете готовы – трогаем. И не тяните.
– Пять минут, командир, – заверил Димарик и повернулся к Королькевичу: – Витёк, в темпе!
Ознакомительная версия.
