Лес был совсем рядом от меня; бросив велосипед в канаву, я побежал к деревьям.
Что я мог им сказать? И было ли теперь у нас время на разговоры?
Передав мешок Картохе, я сказал, что нужно бежать. Сейчас, сразу, не останавливаясь. Именно бежать, а не идти. Повторять дважды мне не пришлось.
Отдалившись от злосчастного поселка километров на шесть, мы вконец выдохлись и решили передохнуть самую малость. День разыгрался, вовсю светило солнце, а на душе у меня было сыро, как в осенний промозглый день. Я лежал на земле и молчал. Они еще ничего не знали, лишь догадывались, что произошло нечто, что скорее всего менты «висят у нас на хвосте». Иначе я не стал бы гнать их шесть километров без остановки. Мы даже не пожрали, не притронулись к вожделенной еде. Проклятье!
— Доставай жратву, Картоха. Бросайте курить, дела очень хреновые…
Картоха завозился с мешком, а я быстро пояснил им, что к чему и как все происходило. Рассказал, как было, не выгораживая себя. По лицам враз приунывшей братвы я понял, о чем они думают. «Скорее всего, это наш последний день на свободе, и вообще» — именно это читалось на лице каждого из них. Если раньше мы имели хоть какую-то надежду на прорыв — менты не знали и не могли знать, где мы и куда направились, то теперь ситуация для них полностью прояснилась — лес. Остальное — дело техники. Только последний кретин мог надеяться сейчас на чудо. Нас уже ждут, ждут впереди. Просчитать, на какое расстояние могли удалиться беглецы с момента расстрела в доме, не так уж сложно. Солдат и ментов в таких случаях хватит на все стороны и направления. Они не станут искать нас в Губине, нет, они непременно рванут в лес. Однозначно и железно. Возможно, мне не следовало говорить им всю правду. Но я поступил честно. Если Граф, знавший меня лучше всех и понимающий мою натуру, — я так считал — еще мог смириться с «косяками», которые я напорол, то другие, и больше всех Борман, не понимали и не хотели понимать ни логики моих действий, ни чувств, которые мной руководили. Положить троих и оставить двоих! Свидетелей! Такое просто не укладывалось в их «здравые» головы. Борман открыто негодовал и, не стесняясь Графа, чуть ли не крыл меня матом. Его упреки были жесткими, как и положено в таких случаях. Он говорил, что я должен был, обязан был положить всех до единого и инсценировать грабеж.
— Только так! — почти орал он на меня, размахивая руками. — Ни одного свидетеля, ни одного! У нас было бы время, менты не сразу бы въехали, что к чему. А так… Всё, крышка, нас всех перешмаляют как котят! Они уже точно знают, что это мы, взятые продукты скажут сами за себя… Ты мудак, Михей, ты полный мудак! — Бормана колотило от злобы, он был в ярости, в самой настоящей ярости.
«Еще чуть-чуть, и мне не поможет и Граф», — подумал я, глядя на него, хотя не очень рассчитывал на помощь. Я был не прав, и я это знал. Огрызаться и спорить не имело смысла, а выстрелить в Бормана первым я не мог, не поднималась рука.
Я не знаю, чем бы закончилось для меня «воспламенение» Бормана в тот день, но помог Картоха. Он был благодарен мне за то, что я взял его с собой, и он поспешил отплатить мне добром. Не прямо, но косвенно. Как умел. Картоха встал на мою сторону и напомнил Борману, что Михей ничего не выгадал для себя и находится в одном положении со всеми.
— Так сталось, брат, что поделаешь, — сказал он, успокаивая разошедшегося ухаря. — Сейчас не время выяснять и делить, и кто знает, куда это все выведет.
— А ты сам не догадываешься? — огрызнулся Борман. — Скоро увидишь… Не залают собаки, так расшмаляют сверху. Нам всем хана! — выругался он и вопросительно посмотрел на Графа. — Что скажешь, а? Приехали! Ну и куда нам теперь двигать?
Граф молча курил, глядя куда-то вдаль. Честно говоря, меня тоже начало подклинивать от наездов Бормана. Кто он такой? Кто он по жизни вообще? Дерзяк и вояка? И что из этого? Таких «автоматчиков» мы уже видели. Он так наезжает на меня, словно сам родился святым и никогда не «порол боков».
— Надо расходиться, — неожиданно подал голос Валет, сидевший чуть в стороне от нас. — Я не дрожу за свою шкуру, но… В натуре, выкосят всех, — заключил он.
— А если разойдемся? — осторожно и как-то робко спросил Картоха.
— Хоть кому-то, но повезет, — сразу ответил Валет. — Остальные, то есть «покойники», отвлекут внимание. — Он замолчал.
— Идти поодиночке? — Борману предложение Валета явно не понравилось, лицо его враз стало натянутым.
— Можешь идти с кем-то. А я предпочел бы двигаться поодиночке. Как скажете. — Валет был невозмутим.
Все затихли, ждали, как отреагирует на слова Валета Граф. Тот по-прежнему витал в облаках, будто вообще не собирался никуда идти.
— Ты как считаешь, Граф? — осторожно спросил я.
— Считаю, что мы дали двойного маху… Надо идти назад, к поселку. — Он встал. — Назад, братва, назад. Вот так я считаю.
— Но почему, зачем?! — Я недоумевал, не понимая, куда он клонит.
— Зачем? Затем, что там нас уже искать не будут. Надо было сразу «жевануть», что к чему, а не ломать ноги, Михей. Сейчас мы идем прямо в пасть к легавым, прямехонько!
— Но они могут встретиться нам и по дороге назад.
— Вряд ли. Возле поселка им нечего делать, а сколько мы успели пройти, они уже просчитали. Если бы ты сказал, что оставил свидетелей, если бы сказал! — Граф посмотрел на меня так, как не смотрел никогда. Сколько боли и досады было в этом отчаянном и все понимающем взгляде! Я был просто сражен, убит; стоял и не мог отвести от него своих виноватых глаз. Но какая выдержка! — А ты не кипятись, — повернулся он в сторону Бормана. — Бывает всякое, сам знаю.
Через пять минут мы уже топали в обратном направлении, растянувшись длинной цепочкой, но и не очень далеко друг от друга. Картоха шел первым, за ним следовал Борман, мы с Графом были в самом конце. В лесу было тихо и даже светло, только сухие ветки хрустели под нашими ногами, когда кто-то нечаянно наступал на них.
Прошло часа два, прежде чем мы преодолели проклятые километры и снова приблизились к поселку. Как ни странно, но по дороге назад нам никто не встретился, а вертолетов не было и в помине. Если бы хоть один пролетел над нашими головами или хоть поблизости, мы бы обязательно услышали его прерывистый рокот. «Неужели менты так самонадеянны, что не оставили здесь ни одного поста? Или случилось то, чего я не знаю?» Но что могло случиться после того, как я отвалил из того злосчастного дома? Ничего, кроме того, что и должно было случиться. Убедившись, что я свалил, хозяин выполз на двор и позвал на помощь. Дальше — «скорая», милиция, опрос. Я терялся в догадках, но так ни до чего и не додумался.
Мы остановились чуть дальше от того места, где останавливались в первый раз, и хорошенько осмотрелись. Ни души, никаких признаков, что здесь кто-то был. Братва заметно повеселела, напряжение, которое держало нас на протяжении всех этих часов, постепенно спадало.
— Пока фортит, — как бы извиняясь за наезды, буркнул Борман, искоса поглядывая в мою сторону. — Всю дорогу держал руку на автомате, мать его! А еще ботинки… — Он сел на землю и снял один ботинок. Его ноги были красные и распухшие от ходьбы, но мозолей я не заметил. — Что дальше? — спросил он. — Будем ждать темноты или разойдемся, как предлагал Валет? Уже часа три-четыре дня, еще немного, и начнет темнеть…
— А идти-то куда? — недоуменно спросил Картоха.
— В том-то и дело, что некуда, — согласился с ним Борман. — Разве что в город, по двое. А что, можно рискнуть. Бабки у нас есть, не пропадем. Отсидимся кто где деньков пять-шесть, и айда. К тому времени «осаду», глядишь, и снимут, расслабятся.
— Вопрос: где отсидеться и как дойти до «логова»? — резонно заметил Валет, прощупывая заодно почву — нашу с Графом реакцию. В любом случае им было проще и легче, чем нам, и они это понимали, стеснялись своего «привилегированного», не нашего положения. Может быть, в глубине души и тот и другой уже сожалели, что увязались за нами, но мы этого не знали. В конце концов мы их не звали, напросились сами, теперь пусть слушают, что скажем мы.
— Давайте-ка немного отдохнем, а потом решим, что делать, — устало произнес я, ибо действительно очень устал и еле-еле ворочал языком.
Картоха встал.
— Отдыхайте, я часик поторчу на атасе, — сказал он, видя, что мы с Графом вот-вот отрубимся.
Валет и Борман не возражали и стали моститься рядом. О, как хорошо было лежать на холодной, сыроватой земле, протянув ноги и расслабившись! Так бы и умер в этом блаженном, бессильном состоянии. Глаза закрывались сами по себе, и было решительно наплевать, что будет дальше.
Я вскочил, а точнее, проснулся от пинка. Да-да, меня не толкнули, а именно пнули ногой и достаточно ощутимо, чтобы сразу вскочить на ноги. Картоха! Он молотил всех подряд как угорелый, перескакивая через наши ноги.