Я тоже взвыл, как койот (это такая скотина там, в Америке, – в ихних книгах пишут, что сильно воет, гад!), и наддал что было сил. Ущелье было в каких-нибудь ста метрах! Ну, еще чуть-чуть! Забежав за какой-то бугорок, я споткнулся и во весь рост растянулся на земле, да еще оказался придавлен сверху грузной тушей Бо.
«Все, Бакланов, все! – заорал кто-то в голове противным голосом. – Стреляйся на хер! Щас прибегут и очко на башку натягивать будут! Щас!»
Тоскливо бросив взгляд на вход в ущелье – каких-нибудь шестьдесят-семьдесят шажков! – я скрипнул зубами и изготовился с автоматом для стрельбы лежа. Живым не дамся!
В этот момент из распадка с шипением стартовали разом как минимум два десятка выстрелов из противотанковых гранатометов. А спустя три секунды шарахнуло так, что я намертво потерял способность различать вообще какие-либо звуки. Взвалив Бо на плечи, я не спеша направился к ущелью, периодически оборачиваясь, чтобы посмотреть, чем там занимаются гоблины.
За нами никто не бежал. Им всем было немного не до того. Село встало дыбом: крыши саманных домишек перемешались с разлетающимися в разные стороны стенами вагонов-бытовок, грудами камней и какими-то окровавленными тряпками. Слышно ничего не было – ровный оглушительный звон стоял в голове. Зато все прекрасно было видно. Бо меня не обманывал. Село методично и грамотно стирали с лица земли. Залпы из распадка следовали один за другим, подымая каждый раз новые груды каменного крошева, стройматериалов и человечьей плоти.
Под аккомпанемент гранатометных залпов я ввалился в ущелье и рухнул на камни. А дальше было так: горело село, из распадка выскакивали обнаженные фигурки, экономно поливая свинцом в своих секторах… Впрочем, это вы уже знаете…
Набарахтавшись с Коржиком до красных кругов перед глазами и страшной ломоты в суставах, мы идем в баню, где уже вовсю парится Бо. Он может валяться в парилке по полчаса, и вовсе не из духа состязательности. Бо все делает в кайф, что называется. Его могучий организм воспринимает такую нагрузку как удовольствие. Я, например, минут через десять уползаю из парилки и остываю целую вечность в маленьком бассейне, заглубленном в пол предбанника. А этот толстяк все лежит и лежит себе, пузо шерстяной варежкой почесывает.
После бани мне сделают массаж специально приглашенные мастера из центра нетрадиционной медицины – это подарок Бо, который данный центр держит под «крышей». Он знает, что я от вдумчивого массажа получаю больше удовольствия, чем от двенадцати с половиной оргазмов кряду. Эти мастера настолько искусны, что к концу сеанса я улетаю в заоблачную даль и долго не желаю возвращаться на грешную землю.
Однако возвратиться стоит. До полной релаксации далеко. Еще предстоит вечер на веранде, наедине с Бо и немым Коржиком. Хорошая водка, умеренная закусь и неспешные разговоры о чем попало – без подвохов и подоплек. С Бо можно говорить обо всем. Он – это я, я – это он. Потому что мы – боевые братья. Это дано понять не каждому.
Вот такое мероприятие я называю полной релаксацией. Жизнь, конечно, грязная и хлопотная штука, она требует порой страшно напрягать интеллект и мускулы, но ради таких деньков стоит жить. Или, если быть точнее, не будь Бо, его бани, Коржика и массажистов из центра, не стоило бы и жить…
В понедельник хоронили Гнилова. Следуя за Доном рядом с Оксаной и Славой Завалеевым, я украдкой рассматривал присутствующих и мрачно размышлял о превратностях судеб сильных мира сего. Да, уже не раз мне приходилось убеждаться, что прижизненное величие на самом деле не что иное, как фантом. Иначе говоря, величие это кажущееся. Совокупный результат активных телодвижений и потуг, нацеленных на создание какого-то имиджа, для индивида наиболее привлекательного. Пока индивид мечется туда-сюда, влияет на окружающих и делает свое дело, он обладает какой-то значимостью. Но, как только деятельность прекращается, значимость автоматически сходит на нет, будто индивидом в природе вообще и не пахло.
Особенно отчетливо эта истина постигается перед ликом смерти. Гы-гы-гы… Оказывается, тело вице-президента могущественной фирмы ничем не отличается от тела презренного бомжа, убитого накануне собутыльником в пьяной драке. Отличие лишь в том, что у вице-президента четыре небольшие дырочки в грудной клетке, а у бомжа таких дырочек нет – у него череп размозжен тупым предметом. А еще на ногах у бомжа ногти гораздо длиннее. Да, длинные такие ногти, грязно-желтого колера, закрученные вниз. Именно на них я обратил внимание, когда мы с Доном приехали на опознание.
В секционном зале было два стола. На одном лежал Ник-Ник, а на другом – этот бомж. Столы стояли рядышком, и покойники располагались ступнями ко входу. Поэтому сразу определить, кто есть ху, было затруднительно. Оба голые, оба желтоватые какие-то и как будто совсем одинаковые на первый взгляд. Вот только ногти… Глянув на них, можно было сразу сказать, что таких ногтей у холеного барчука Гнилова быть не могло ни при каких обстоятельствах!
Честно говоря, для меня это опознание было ударом. Не ожидал я, что спустя два часа после завершения акции Гнилов-Цилин ко мне домой заявится убитый горем патрон и попросит прокатиться с ним на кафедру патанатомии.
Нет, сам факт того, что шеф попросил меня поехать с ним, неожиданностью не был. В любой нестандартной ситуации ему нужна нянька с крепким плечом, на которое он может в любой момент упасть в обморок. Я то бишь.
Ошеломило то, что на опознание пригласили именно Дона.– Вот идиоты! Обычно это малоприятное занятие является прерогативой близких родственников. Увы, близких родственников, желающих опознавать Ник-Ника, в радиусе моторольно-пейджинговой связи Новотопчинска не оказалось…
Итак, от убитого в пьяной драке бомжа вице-президента фирмы отличали лишь несимметрично расположенные дырки в грудине и отсутствие на пальцах ног желтых заскорузлых ногтей, загибающихся книзу. В остальном они были одинаковы. Как и бомж, Ник-Ник оказался не нужен никому из близких.
На кафедре патанатомии Новотопчинского мединститута Ник-Ник пробыл два часа. Обстоятельства убийства были настолько очевидны, что эксперт, выписывающий справку, не счел нужным производить вскрытие. Затем тело отправили в морг областной поликлиники, а близким сообщили, что они могут забрать Ник-Ника домой. Вот тут вышла некоторая заминка.
Молодая жена Гнилова, узнав, при каких обстоятельствах ее супруг свел счеты с жизнью, встала на дыбы. Она наотрез отказалась забрать тело, заявив, что после такого позора не потерпит этого мерзавца под крышей своего дома (дом был действительно записан на ее имя – бдительный Ник-Ник перестраховался). Эта красотуля, кстати говоря, чуть ранее так же категорично отказалась явиться на опознание. У нее, дескать, от столь ужасного зрелища может случиться сердечный приступ.
Сын Гнилова – молодой делокрут межрегионального разряда – также отказался взять тело отца к себе домой. Он в это время был где-то на конгрессе – то ли в Патагонии, то ли в Бирюлеве, – и когда его супруга позвонила туда и спросила: а не забрать ли свекра? – делокрут возмутился: «Да как ты можешь, Оленька! У нас же дома пятилетний ребенок! Это же такая психическая травма для неокрепшего сознания мальчика! Нет, нет – пусть они там сами. Ну, фирма эта его. Пусть…»
И на опознание пришлось ехать Дону. Затем ребята из бюро ритуальных услуг обслужили Ник-Ника по первому разряду, и до понедельника он лежал в роскошном позументированном гробу в конференц-зале головного офиса. Фирма же взяла на себя похоронные расходы. Дон не пожалел средств для того, чтобы достойно проводить своего ближайшего соратника в последний путь.
На похороны съехались практически все более-менее значимые персоны областного пошиба. Из местной мафии, в частности, присутствовали: губернатор с очередной молодой женой, мэр города, прокурор области, начальник УВД, новотопчинский вор Пахом с немногочисленной свитой, главари бандитских группировок и еще целая плеяда не менее уважаемых деятелей каких-то там отраслей как в законной сфере, так и наоборот.
Из тех, кому положено, на похоронах не было лишь молодой вдовы и сына покойного, который так и не удосужился бросить к известной матери свой долбаный конгресс и примчаться домой, чтобы в последний раз припасть челом к хладным рукам отца. И это отсутствие, внешне вроде бы незаметное, накладывало на всю торжественную церемонию отпечаток какой-то незавершенности. Какой-то убогости, что ли…
Ник-Ника можно было пожалеть. Поистине, сколь бы высоко ни вознесся ты, каким бы огромным состоянием ни владел, но если после смерти для тебя не нашлось места в собственном доме и доме твоих детей… Чем, в таком случае, ты лучше безымянного бомжа? Того тоже похоронили за казенный счет. Правда, без процессии и монументального надгробия – ну так что же? Вы равны пред ликом смерти! Тела ваши сгниют и рассыплются в прах одновременно. Даже нет – бомж скорее всего протянет гораздо дольше, если вообще не удостоится самопроизвольной мумификации. Потому что в отличие от Ник-Ника он в большом количестве употреблял прескверные горячительные напитки, которые основательно пропитали все его клетки. Вы одинаковы. Очень, очень обидно…
