– Ты сам Сохатого знаешь?
– Мы с ним на зоне поцапались. Он меня чуть на пересылке не угрохал – три дня кровью харкал.
Доктор несильно стукнул кулаком по хлипкому пластмассовому столику.
– Разберемся! И с Дымом, и с Саидом, – и даже улыбнулся…
Внешне он остался – само спокойствие.
– Мое дело – предупредить.
– Спасибо я тебе уже сказал, – Доктор показал на стодолларовую банкноту.
Беломор быстро спрятал ее в карман.
– Все. Я пошел.
– Может, еще и увидимся…
– Когда?
– Послезавтра. Здесь же. В половине четвертого…
– Увидимся, если доживешь до этого…
1
Неожиданный визит Фени Инфляции помешал беседе боевых друзей. Хотя она и старалась быть незаметной, только слушала их разговоры, не встревая и не перебивая – что очень удивило хозяина квартиры, привыкшего видеть ее весьма развязной. Но разговор явно не клеился, словно им нечего было сказать друг другу. И потому они выпили всего одну бутылку водки из четырех, поболтали, вспомнили парней из роты, капитана Охлопкова, который, по слухам, вернулся после амнистии на службу в ГРУ и был восстановлен в звании, посетовали на то, что Лосеву такого предложения никто не делал, а сам он не стал суетиться и унижаться перед чиновниками из кадров. Вскоре Оленин засобирался домой. Он человек сугубо семейный и даже любовниц почти не имеет.
И только на пороге, посмотрев бывшему своему командиру отделения разведки в глаза, Сохатый понял, что приходил Оленин с какой-то целью. Может быть, цель эта сформировалась после звонка стукача. Но тогда бы он отозвал на кухню и сказал. Но – нет… О другом думал Коля. О другом говорили его глаза. В глазах этих было немало грусти, сожаления, непонимания и затаенной, глубоко спрятанной боли. Может быть, даже обиды на жизнь…
– У тебя что-то случились? – спросил Дым Дымыч на всякий случай. – Может, помощь нужна? Говори, не стесняйся. – Он все же чувствовал себя хоть и бывшим, но командиром, который обязан о своих подчиненных заботиться больше, нежели мать.
– Нет. Дела просто замучили. Сам-то ты как? Тебе ничего не надо?
– У меня все нормально, – Сохатый широко, как в прежние годы, улыбнулся. Улыбка удивительно шла его сухому, жесткому лицу. Человек преображался на глазах – становился доступным и добрым. – Ну ладно. Забегай еще. Редко, к сожалению, встречаемся. Созвонимся как-нибудь. Чтобы наедине посидеть, поговорить. Извини уж, что сегодня так вышло…
– А из слоновой кости все-таки лучше, поверь… – сказал на прощание Оленин, кивнув в сторону комнаты, где ходила, гремя посудой, Феня.
– Я знаю, – Дым Дымыч просто и спокойно кивнул. – Она единственная…
Он подождал, пока Оленин спустится до поворота лестницы, и только тогда закрыл за товарищем дверь.
Вернулся в комнату.
Феня уже сидела, положив свои красивые длинные ноги на стол, и без звука похохатывала.
– Над кем смеемся? Над собой смеемся?
– Над твоим следователем. По особо важным делам. Ну и видок у него был, когда меня увидел. Я чуть не описалась со смеху. Ты заметил?
– Заметил. Лужу под тобой. Я подумал, что он усиленно искал к тебе пути-дорожки…
– Искал. Только не так, как ты думаешь. Как женщина, я на него впечатления не произвела. У него вкус, похоже, другой. Если у ментов вообще бывает вкус. Им обычно какую надо: морду полотенцем закрыть, чтобы не видеть, и все…
– Может, арестовать тебя хотел? По обвинению в ограблении сбербанка. Так ты скажи, не стесняйся. Мы ему еще бутылку поставим и попросим дело закрыть.
Сохатый переложил ноги Фени на диван. Легкая юбка задралась на живот, полностью обнажив соблазнительные формы. Феня призывно протянула руки, но разговор продолжила.
– Может быть, и арестовать хотел. А что? Запросто. Может, и меня подозревает. Я, правда, сразу про это не подумала.
– В чем подозревает? – не понял Дым Дымыч, склоняясь над ней.
– Ой, да… Я тебе не хотела говорить… Сегодня моего благоверного грохнули. Рядом с офисом. В туалете. Как родился, как жил, так и умер!
Дым Дымыч не зря надеялся на свое самообладание. Он даже не вздрогнул. Только почувствовал легкое першение в горле, выпрямился и спросил чуть растерянно:
– Что?
Она раздраженно села.
– Ну вот… Не хотела же говорить… Не для разговоров к тебе пришла…Весь секс теперь побоку…
– Рассказывай.
Она рассердилась.
– Моего убили сегодня. Он родился так – его мать в туалет пошла, во дворе у них был туалет, деревянный. Там его и родила. И жил он так, по полвечера из туалета не вылазил. И умер так же, сидя на унитазе… А я этому обрадовалась только. Так ментам и сказала, что рада… И сразу к тебе побежала.
Дым Дымыч внимательно посмотрел на Феню.
Потом встал и подошел к окну. На улице гулял ветер. Тугой, тянучий, устойчивый. Гнул кусты сирени. Все небо закрыли тучи. Похоже, собирался дождь. По времени – еще рано темнеть, но сумерки сгущались стремительно. Как мысли в голове.
И он сразу сообразил, чем создавшаяся ситуация ему лично грозит. Понял, как подставила его Феня. Нечаянно, но отчаянно подставила. Стечение обстоятельств, конечно, но от этого не легче.
Стукач звонит Оленину. Сообщает, что некто по кличке Сохатый собирается убить Толстяка. Оленин знает одного Сохатого, который убивать умеет мастерски. За счет государства подготовленный убийца высокой квалификации. У следователя мелькает мысль – не тот ли это Сохатый? Он звонит старому другу и напрашивается в гости. Приходит – и застает там безутешную вдову. Вывод напрашивается сам собой – Феня заказала Сохатому своего мужа. И теперь они составят прекрасную пару, которая поедет отдыхать на деньги убиенного куда-нибудь на Канарские острова. Романтическая и жестокая бытовуха.
Откуда знать следователю, что бывший его командир не убивает просто так. Он – работает.
Откуда знать следователю, что полгода назад его командир просто ехал по улице и остановился, увидев голосовавшую женщину. Женщина была слегка пьяна и сильно возбуждена. Она безудержно ругалась на мужа.
– Куда вас доставить, моя хорошая? – со смехом спросил тогда Сохатый.
– Куда-нибудь переночевать. Домой я сегодня не пойду… Мне этот дом, наполненный дерьмом, опостылел…
– Так куда же?
– Переночевать. Я же сказала…
– Ко мне?
– К тебе…
И с тех пор она как-то плавно вошла в его жизнь. Не заполнив ее, не оторвав часть, а только эпизодически напоминая о себе посещениями. Пару раз в месяц. Как правило, без предупреждения.
И Дым Дымыч никогда не интересовался особо, кто ее муж, чем занимается. Даже не спрашивал, как его зовут. Ему было это безразлично.
Но откуда это знать следователю?
Следователь думает в соответствии с обстоятельствами, которые выстроились сами собой. Все логично. Из обстоятельств выстраивается версия.
Оленин наверняка так и подумал. И потому было столько сожаления в его взгляде, столько непонимания. Или наоборот – понимания. Он понимает, что Сохатый и убийство – это две близко стоящие вещи. Он и сам – следователь – смог бы стать хорошим киллером.
– Слушай, Феня, – сказал Дым Дымыч не оборачиваясь. – Иди домой. Еще не поздно, иди, а то скоро стемнеет…
Он ожидал взрыва, резких слов со стороны этой распущенной женщины, но услышал, как она тихо встала и пошла к выходу. Наверное, в глубине души она относилась к нему совсем не так, как ему казалось. И может быть, за этой нарочитой резкостью стремилась скрыть свое действительное отношение к нему…
Чуть слышно хопнула дверь. Феня ушла. Дым Дымыч подошел к столу, открыл еще одну бутылку и налил полный стакан водки, поднял, подержал немного перед грудью, но пить не стал. Поставил на стол. Не тот он человек, который расслабляет себя пьянкой и снимает стрессовое состояние водкой.
Голова сейчас нужна чертовски свежая. Нужно проанализировать всю ситуацию. Не оставил ли где следов? Не только по этому делу, но вообще – следов профессии. Тайники с оружием и взрывчаткой слишком сложны для случайного открытия. Их не найдут. Какие еще могут быть следы? Думать надо! Думать…
2
Если его начали «пасти», то вполне могли поставить на прослушивание телефон. Сохатый давно собирался поставить себе телефон с определением прослушивания, но все руки не доходили. Пришлось одеться и выйти в ночную темноту к таксофону. Искать исправный пришлось долго. Наконец нашел и позвонил Хавьеру. Тот, на удивление, сам взял трубку.
– Привет. Это я. Встретиться надо.
– Сейчас?
– Да.
– Это обязательно?
– Да.
– Сам подъедешь? Или…
– Или. На Воровского, на троллейбусной остановке. Как от меня прямо идти. Сам знаешь. Я жду.
– Сейчас выезжаю.
Дым Дымыч отлично понимал, что идет на большой риск, подключая Хавьера к этому делу. Хавьер не из безумно храбрых, когда дело касается его свободы. Он может испугаться, что Сохатый сдаст его после ареста. Хотя знает достаточно характер Дым Дымыча. Мог бы на него понадеяться. Но когда человеку есть что терять, рисковать не хочется. Тем более в возрасте Хавьера. Дым Дымыч сам не однажды слышал от него высказывания о том, что зона – дом родной, что там привычнее, чем на воле. Но высказывания делаются для публики. А на деле получается, что никто туда добровольно не рвется.
