меня навалились все разом и скрутили. Связали за спиной руки моим же брючным ремнем. Умело так стянули, хрен высвободишься.
— Зря вы, мужики, — проговорил я.
— Заткни хайло, падла! — прошипел коренастый.
Он повернулся к комсоргу:
— Филат! На хрена он нам сдался! Камушком по темечку и прикопаем. А?
— Допросить его надо сначала обстоятельно, — хмурился лидер. — Явно давно на немцев работает. Не вчера переметнулся. Кое-что знает. А потом уже прикопаем. Вставай! Ну… П-шел!
Меня куда-то грубо потолкали, завязав глаза. Несколько раз наткнулся на что-то твердое. Бетонная крошка больше не хрустела под ногами, в лицо дыхнуло подвальной сыростью и могильным холодком. Ага… В убежище свое меня потащили. Теперь надо думать, как переговоры грамотно вести. Слава богу, тяму у них не хватило досконально меня обыскать. Заточка еще при мне, грела душу. Надо было сразу ей воспользоваться. Хотел, как лучше, а получилось по башке.
Повязку с моих глаз стянули. Керосинка на перевернутом ящике отбрасывала робкие отблески на бетонные стены, чуть прижав полумрак по углам подвала с низким потолком. Вверху трубы, под ногами земля. Мы, очевидно, под развалинами какого-нибудь жилого дома. Убежище подпольщиков и кто они там, хрен разберешь. После того, как коренастый предложил меня прикопать, я уже сомневался в их «партийном происхождении».
— Ну что, гнида, — комсорг ткнул меня кулаком в живот. — Рассказывай, кто ты и откуда.
Я закряхтел. Удар чувствительный, но не смертельный. Чтобы я сейчас ни сказал, все равно не поверят. Значит, надо предложить им сделку. Обменять мою жизнь, например, на…
На что обменять, придумать я не успел. В комнатку вошел батюшка. Самый настоящий. Ряса до пола, крест на груди. Густая, тронутая сединой борода аккуратно расчёсана.
— Кого это вы притащили? — он подошел поближе, а голос мне его показался до боли знакомым.
Я впился в него глазами. Отблеск керосинки осветил его лицо. Мать честная, да это же…
Вот так встреча! Передо мной стоял балалаечник Степан. Я аж глаза протер. Ну, точно он. Тот же прищур, борода, только ухоженная и чистая. Но он теперь не сутулится, языком не шамкает, да и зубы на месте. Что за наваждение?
— А, старый знакомый? — улыбнулся батюшка, распознав во мне связного от Доминики. — Какими судьбами?
— Да, так… Гулял, понимаешь, воздухом дышал, а тут эти, — я кивнул на комсорга с подручными.
— Ты его знаешь, Степан? — вмешался комсорг.
— Не троньте его. Свой он…
— Да какой он, к черту, свой? Ты посмотри! Форма потаскана, сапоги немецкие стерты. Сразу видно, что с начала войны фрицам прислуживает. Щас я из него выбью правду! — парень скинул кожанку и засучил рукава.
— Цыц, Мишаня! А ну развяжи молодца.
— Ты чего, Степан? Допросить его надо. Сам увидишь, как зябликом запоет, все нам поведает. Как евреев сдавал, как…
— Цыц! — гаркнул батюшка совсем не по стариковски. — Режь путы, сказал. Не трожь его. Со мной он.
— Не надо путы резать, — вмешался я. — Это ремень мой брючный, вообще-то, штаны без него спадывают. Просто развяжите и все.
Мишаня фыркнул, раскатал рукава и направился ко мне. С недовольным видом снял петлю с моих запястий.
Где-то за стеной послышались быстро приближающиеся шаги. В помещение вбежал взъерошенный парень.
— Шухер! — выдохнул он. — Немцы Рабиновичей взяли!
— Как взяли? — Миша накинул кожанку обратно, будто собирался на помощь или наоборот — дать деру.
— Я не знаю, — парень таращился на меня, увидев незнакомое лицо. — Сдал их кто-то, похоже. Они даже налысо постриглись и бороды сбрили, один черт распознали. Тетю Розу в квартире прямо пристрелили, а остальных забрали.
— Если кто-то из наших сдал, — задумчиво пробормотал Миша. — Значит, скоро и за нами придут. Степан! — повернулся он к попу. — Что делать-то?
— А я чего? — поп поглаживал бороду. — Если шухер, то каждый сам по себе. Хавайтесь, кто где сможет. Затихаритесь. Только меня не приплетайте.
— Как так? — насупился комсорг. — Ты же с нами. Ты же сам говорил, что фрицев тайно бить будем.
— Оказия вышла, бывает, — развел руками дед. — Слухайте сюда, хлопчики. Выходим по одному. Если кого возьмут — о других молчок. Усекли?
— Стоп! — вмешался я. — Никто никуда не уходит и не выходит.
Присутствующие вытаращились на меня с удивлением, будто увидели призрака, не иначе.
— Чего? — сглотнув, пробормотал Миша. — Ты что раскомандовался? Может это ты сдал Рабиновичей? А?
— Тот, кто это сделал о вашей группе не знает, — спокойно проговорил я.
— С чего ты взял? — недоверчиво спросил комсорг, но уши навострил и с любопытством и надеждой на меня уставился. — Что ты несешь? Тебе-то откуда знать?
— Заткнись, Мишаня, и послушай, — я добавил в голос железа. — Как думаете? — я обвел всех вопрошающим взглядом. — Что важнее немцам? Взять еврейскую семью или повязать недобитков комсомольцев, которые потом диверсии могут устраивать? А?
— Ну… — скреб затылок комсорг. — Нас важнее взять, конечно…
— И я про тоже. Если бы среди вас был предатель, то за вами первыми бы пришли, а уже потом за Рабиновичами. Вы в городе раствориться можете, а семья куда из квартиры денется?
— Так-то он прав, Мишаня, — чесал макушку парень, который принес нехорошую новость. — Это я, что-то не подумавши вас огорошил. Но Рабиновичей правда нахлобучили.
Комсорг помолчал, поиграл желваками.
— Ладно, — выдохнул он. — Этот тип прав. И правда нас бы в первую очередь ликвидировать пришли… Ложная тревога, товарищи. А за Рабиновичей мы отомстим. Честное комсомольское.
— Вот и договорились, — одобрительно кивнул я. — Только голыми руками не навоюешь. — Оружие вам раздобыть надо. Патрули нахлобучить и разоружить. Ходят они по трое. Нападайте со спины, пока впереди кто-нибудь отвлекает. Схрон сделать надобно. Одежку попроще раздобыть, чтобы не выделяться среди рабочего люда. Не лохмотья, но без фасону чтобы. И запасные лежки организуйте, чтобы было где схорониться если что. Все яйца в одну корзину не кладите, всегда должен быть запасной вариант…
— А ты кто будешь, дядя? — с удивлением уставился на меня комсорг.
— Учитель я, немецкого языка. Все, парни, удачи вам. Пора мне.
— Я провожу, — вызвался Степан.
Мы вышли из помещения.
— Это как же православный батюшка у комсомольцев в авторитете-то оказался? — спросил я, косо поглядывая на степенно вышагивающего рядом со мной Степана. А он хорош, зарррраза! Реально, другое лицо совсем! Не был бы глаз тренированным, хрен бы я признал в нем того забулдыгу из поезда. И не такой уж он и старый, как мне сначала показалось. Степенный такой пожилой дядька…
— Авторитет — он, знаешь ли, всем нужен, — чуть снисходительно ответил он. — Отсюда, видишь, все главные-то чуть не месяц назад сбежали, а комсомольцы эти —
