Шаров подъехал к въезду в переулок. Поперек дороги стояла пустая телега, на которой сидели два узбека в халатах. Один совсем молодой, с розовыми гладкими щеками, второй постарше и с бородой.
— Салям алейкум, — сказал Шаров. — Я к Муатабару.
Стражи переглянулись. Младший, подхватив автомат, выпрыгнул из телеги и побежал в переулок. Старший демонстративно положил на колени автомат и хмуро следил за каждым движением неожиданного гостя. Через несколько минут молодой охранник вернулся, улыбаясь, что-то сказал напарнику, тот подскочил, и они вдвоем оттащили телегу в сторону, освобождая проезд.
Шаров заехал в переулок. Здесь располагалась лавка Дуканщика, в которой уже не водились мины и ПЗРК. Прямо за ней начинался длинный и высокий глинобитный забор с металлической калиткой, аккуратно выкрашенной зеленой краской. За забором находился дом Дуканщика. Рядом и напротив жили его многочисленные родственники и близкие друзья. Это была настоящая узбек-махалля [15]. Посторонний не войдет сюда, а злоумышленники всегда получат достойный отпор.
Возле дукана стоял молодой мужчина в камуфляже, заросший по самые брови черной щетиной. Он не отпускал бороду и вроде бы не брился, потому что растительность на лице всегда находилась в одном состоянии. Как ему это удавалось, резидент не знал.
— Как дела, Али? — спросил Шаров. — Где хозяин?
— Аллах милостив, дела идут хорошо. Хозяин сейчас выйдет, — исчерпывающе ответил телохранитель и, поправив висящий на плече автомат, скрылся в лавке. Очевидно, он хотел убедиться, что Шаров приехал один.
Через минуту действительно вышел Дуканщик. Это был невысокий пятидесятилетний мужчина, плотный, с аккуратно подстриженной бородкой и маленькими, глубоко посаженными глазами. Они всегда буравили собеседника, как будто хотели просверлить его насквозь и рассмотреть, о чем он думает и что замышляет.
— Салам алейкум, Муатабар, — почтительно поздоровался Шаров.
— Алейкум салам, — не менее почтительно ответил Дуканщик. От него исходил запах хорошего одеколона, что, в общем-то, не было характерно для местных жителей. И одевался всегда очень аккуратно, предпочитая традиционную одежду: халат, чалма, шаровары, остроконечные сапожки из мягкой кожи. Халаты всегда новые, выглаженные, иногда с золотой отделкой. В Европе его назвали бы франтом, щеголем, но здесь таких слов не употребляли. А сам себя он считал баем. Богатым, сильным, независимым. И вел себя соответственно.
— Как дела, Саша-ака? — спросил Дуканщик. Он всегда был невозмутимым, но сейчас в голосе проскользнуло волнение.
— Хорошо, я достал, что обещал, — ответил Шаров и протянул агенту коробку с ампулами.
— Это последний курс. Когда проколете, я снова привезу нашего доктора. Он сказал, что все будет в порядке, но я хочу, чтобы он снова осмотрел твоих и убедился в их полном выздоровлении.
— Спасибо, Саша-ака, — с благодарностью кивнул Муатабар. — Я твой должник. Здоровье и жизнь жены и сына — это очень важно. Ничего нет важнее этого. Как ты считаешь?
Замполиты и парторги всегда учили, что самое важное — это партия и Родина. Но Шаров не стал спорить.
— Согласен.
— Зайдем в дом, хочу тебя угостить, — как всегда, предложил Муатабар.
— Спасибо, в другой раз, — как всегда, отказался Шаров. И, оглянувшись по сторонам, спросил: — Здесь нет лишних глаз и ушей?
— Нет, — ответил Дуканщик. — Здесь все — мои родственники, друзья, я всем доверяю свою жизнь и жизнь своей семьи.
— Хорошо, — Шаров кивнул. — Что будет дальше с Кабулом?
Муатабар понизил голос и тоже оглянулся по сторонам:
— Ясно, что… Начнется большая война между полевыми командирами. Ведь только на словах они — братья и только на словах борются за общее дело. На самом деле, у каждого свой интерес. Каждый хочет стать хозяином Кабула. Это первый шаг к власти над страной. А потом надо делать второй шаг и третий.
Шаров молча ждал продолжения.
— Конечно, сильнее всех — Дустум, — сказал Дуканщик. А он знал, что говорит, ибо имел прямое или косвенное отношение к снабжению оружием всех полевых командиров. — И Шах Масуд тоже очень силен. Я думаю, они и станут хозяевами города. Правда, Омар Осторожный тоже рвется сюда. У Омара не хватит сил для борьбы с ними, но он умеет договариваться, и у него хорошая репутация. Возможно, эти двое возьмут его в свою компанию. А вот Хехматияра — вряд ли. Его все ненавидят. Я думаю, его не пустят в город, а если и пустят, то только через большую кровь. Но вряд ли он справится с Дустумом и Масудом…
— Спасибо за информацию, Муатабар, — кивнул Шаров. — До новой встречи.
— Да хранит тебя Аллах, — ответил Дуканщик.
Тульская дивизия ВДВ
— Да что они там все, с ума посходили?! Куда все катится? Где власть, где сила?!
Василий Васильевич с раздражением выключил телевизор: утренние новости основательно завели его. Как, впрочем, заводили дневные и вечерние. Он вышел на кухню, где жена возилась с завтраком, резко, со скрежетом по полу, придвинул табуретку, сел. Вид у него был усталый, небольшие усы встопорщились.
— Успокойся, Вася, — увещевающе произнесла Нинель Ивановна. — Зачем сам себя накручиваешь? Или мне разбить этот ящик?
— Да телевизор-то при чем? Разве из-за него в стране раскол и разброд? Пустая говорильня — слова вроде верные, а дел, результатов никаких! Шатаются из стороны в сторону, центральные и местные власти грызутся меж собой, как коты по весне. Новые эти, демократы, вроде как с американцами заигрывают, старые, коммунисты, готовы отбуксировать все назад, царьки местечковые страну на удельные княжества разорвать хотят. Везде демонстрации, митинги, все чего-то хотят, что-то требуют. Союз развалили, теперь Россию вот-вот развалят! А телевизор только показывает… Неча на зеркало пенять, если рожа крива!
— А ты, Вася, не смотри в телевизор, ты лучше в холодильник погляди! Чем тебя кормить? Чем о московских страстях болеть, скажи лучше, когда довольствие принесешь!
— Когда выдадут, тогда и принесу, — недовольно пробурчал хозяин. — Мы, что ли, одни сидим без денег? Паек дают, и то хорошо.
Ветров быстро съел привычную яичницу, задумчиво поболтал ложечкой в чашке с жидким чаем.
— Не в нас дело, мать, мы с тобой люди, ко всему привыкшие. Потерпим. Я про страну думаю. Как бы не просрали страну-то!
— Вася, вот лично ты что-то изменить можешь? Нет! Так зачем себе нервы трепать?
Василий Васильевич помолчал, потом тяжело опустил кулак на стол:
— Неправда твоя, мать! Прикажут, я со своими парнями много чего изменить смогу!
— Вот именно, когда прикажут! Ты солдат, твое дело приказы выполнять.
Он встал:
— Спасибо, мать! Только есть люди, которые должны отдавать эти приказы! У них уровень ответственности другой, звания другие, оклады… А они сидят и не чешутся!
— Так чего ты на меня орешь? На них и ори…
Василий Васильевич опомнился и понизил голос:
— Извини, мать. Ладно, пойду собираться.
Сборы были недолги. Через десять минут Ветров с расчесанными усами, в выглаженной подполковничьей форме и начищенных до зеркального блеска полуботинках вышел из подъезда блочной пятиэтажки и сел в старую «Волгу» с рядовым за рулем.
— Давай в часть, Сережа! — поздоровавшись, сказал он.
Со скрипом включилась передача, «Волга» тронулась с места и через десять минут подкатила к части.
У КПП было необычно оживленно. Прямо под ступенями стоял крутой черный джип с номерами северо-кавказского региона. Рядом, будто подтверждая принадлежность машины, грузный представительный кавказец средних лет разговаривал с лейтенантом милиции. Здесь же стоял сине-желтый «УАЗ», возле которого переминался с ноги на ногу милицейский сержант с рацией в руке. Чуть в отдалении беспорядочно сгрудились три старые иномарки с наглухо затонированными стеклами. Вокруг них курили и громко возбужденно разговаривали черноволосые молодые люди. У входа в КПП высокий штатский в очках, при галстуке и с папкой под мышкой разговаривал с прапорщиком, на руке которого была надета повязка «Дежурный по КПП».
