Александр Щелоков - Черный трибунал

За два года, которые Андрей не видел Николку, брат вытянулся, раздался в плечах, возмужал. Его взгляды на жизнь обрели четкость и логическую определенность. Убийство отца наложилось на катастрофу, в которую государство ввергла перестройка, приведшая к распаду старых связей. В одночасье рухнуло все: уверенность в завтрашнем дне, надежда на возможное благополучие, вера в силу закона, в могущество армии, в офицерскую честь и гордость. Но это не сломило юношу, он лишь укрепился во мнении, что обрести и утвердить свои права можно только в борьбе за них. Всякий, кто не принимал этой мысли, по его мнению, не заслуживал уважения. Об этом Андрей был поставлен в известность без особых предисловий.

— Вы, господа офицеры, — сказал Николка, когда они возвращались в город, — можно считать, Россию профурыкали. Это всем вам публично навалили на макушки дерьма и прикрыли форменным маршалом Шапошниковым. Порядок вроде бы соблюден, а пахнет от вас сильно.

— Круто судишь, курсант, — без особых эмоций оценил выпад брата Андрей. — При чем тут мы, офицеры? Что может сделать Ванька-взводный, если колонна под руководством генералов поперла не в ту степь?

— Ванька-взводный многое может, — возразил Николка. — Важно только почувствовать себя на острие. Пересвет никогда взводным не был, а с его подачи началась Куликовская битва. Битва за Русь.

— Что предлагаешь?

— Начать.

— Что именно?

— Если наше государство не в состоянии решить по закону отцовское дело, давай поставим в нем точку сами.

— Я этим в последние дни только и занимаюсь.

— Пока не поставлена точка, твоим стараниям грош цена.

— В такой игре, как эта, на кону двоеточие. И решит все тот, кто поставит свою точку первым: я или они.

— Почему «я»? Ты не один.

Андрей притормозил у светофора. Не поворачивая головы к брату, негромко, будто боясь, что его подслушают, сказал:

— Тронусь, ты незаметно обернись. Мне показалось — за нами «хвост».

Минут через пять Николка сделал вывод:

— Очень похоже. Главное, жмет без огней.

— Хорошо, я покручу по переулкам. А ты глаз с него не спускай. У следующего перекрестка, не обозначая маневра мигалкой, Андрей свернул направо. Промчался два квартала, сделал левый поворот в Путейский переулок и снова выскочил на шоссе. Те же маневры, хотя и с некоторым опозданием, проделал преследователь.

— Точно, — сказал Николка. — Это за нами.

— Хорошо бы выяснить, сколько их в машине.

— Один, — доложил Николка уверенно. — Водила.

— Опустись пониже и не маячь, — распорядился Андрей. — Попробуем разыграть комбинацию. Въедем во двор, я уйду, а ты останься в машине. Приляг, чтобы не было видно. Вот тебе пистолет. Держи наготове.

— Ты думаешь?

— Уверен. Я запру дверцу, поднимусь домой и зажгу свет. Если кто-то полезет в машину, пистолет к затылку...

— А если?..

— Нажми курок. Патрон в патроннике.

— Но...

— Не выстрелишь — выстрелят в тебя. Три дня назад я бы и в ум не взял такое, сейчас не имею сомнений.

— А ты?

— Зажгу свет и сразу спущусь.

Николке пришлось ждать минут десять. Это ему порядком надоело, тем более что устроился в засаде он не очень удобно. В один из моментов хотел привстать, чтобы посмотреть, что там снаружи, как вдруг чья-то тень заслонила стекло левой передней дверцы. Николка замер, инстинктивно передвинув палец со скобы на спусковой крючок. Послышалось царапанье ключа в замочной прорези. Должно быть, делом занимался человек исключительно опытный. Ему не потребовалось и минуты, чтобы открыть дверцу. Не влезая в машину, он присел перед ней на корточки. Николка резко поднялся, перегнулся через спинку переднего кресла и уперся стволом пистолета в стриженую макушку.

— Сидеть!

Из подъезда выскочил Андрей. Подбежал к машине.

— Вставай! Давай, давай, подонок!

— Руки на капот! — приказал Николка, вылезший наружу, и воткнул пистолет между лопаток неизвестного.

— Что это? — спросил Андрей, носком ботинка указывая на небольшую упаковку, лежавшую на асфальте возле открытой дверцы.

— Э, осторожно! — прохрипел задержанный, впервые за это время подавший голос.

Андрей поднял упаковку к свету.

— Мина, — бросив на нее взгляд, определил Николка. — Противопехотная, нажимная.

— Куда собирался ставить? — спросил Андрей и тряхнул боевика за плечи. Тот не издал ни звука.

— Мог куда угодно воткнуть, — высказал мнение Николка. — Под коврик в салон, под педаль акселератора. В любом месте рвануло бы дай бог как.

Боевик молчал.

— Андрей, — попросил Николка, — я сейчас чеку выну, а мину ему в штаны суну, а?

— Отставить! — прикрикнул Андрей. — Я бы его и сам шлепнул. Прямо здесь...

Примериваясь, он приставил пистолет ко лбу боевика. Придавил так, что тот откинул голову. Его смуглое лицо стало мучнисто-бледным.

— Жаль, это в мои планы не входит.

Андрей отнял пистолет, и на бледной коже отпечатался кружок ствола. Не скрывая облегчения, боевик глубоко вздохнул.

— Обыщи его! — приказал Андрей Николке.

В нагрудном кармане оказался маленький «жилетный» пистолет «фроммер-лилипут», а в заднем брючном — документы на имя Гранта Шагеновича Барояна. Все это Андрей забрал себе. Потом ухватил боевика за грудки и сильно тряхнул, давая выход ярости.

— Сейчас я тебя отпущу, могитхан! Найдешь дружков, передай им:

я их осудил и приговорил к исключительной мере. Всех. В том числе и тебя. Так что не радуйся. Бегать осталось недолго. Теперь иди!

Акоп Галустян—Траншея — кипел злостью. Удачно начатое дело трещало по швам. И не потому, что проснулось вдруг и обрело дееспособность великое государство. Как многое на Руси, все на себя взвалила русская самодеятельность, и получалось у нее неплохо. Трудно сказать, какие еще результаты даст сделка с майором Мудраком, а уже потеряно то, что с таким трудом было наработано раньше. В конце концов, можно было смириться с ущербом, если бы речь шла только об имуществе АСАО, но вместе с ним на складе сгорело и то, что сулило немалую прибыль самому Галустяну. И прибыль не в рублях, а в заветных зеленых бумажках. Но и это, судя по обстановке, не все. Теперь приходилось опасаться даже за свою дачу, на которой, к несчастью, побывал Андрей Бураков. Галустян не сомневался, что этот офицер сумеет отыскать дорогу сюда и явится обязательно. А кто во всем виноват? Конечно же этот тупой полковник Радамес. Должно быть, не зря в свое время русские командиры поперли его взашей из военной школы.

Галустян свирепствовал. В светлой гостиной, насквозь пронизанной ярким утренним солнцем, перед ним, вытянув руки по швам, повинно опустив голову, стоял Радамес.

Размахивая руками, будто дирижируя оркестром, Галустян изрыгал проклятия на неудачливого полковника.

— То, что этот русский подонок сбежал, — полдела. Страшно, что он нанес нашему делу миллионный ущерб. Ни у тебя, ни у твоей родни, полковник, не хватит жизни, чтобы возместить убыток.

— Мелик, — попытался вставить слово Радамес, — я предлагал пристукнуть его, а ты приказал оставить в живых...

— Свою вину хочешь переложить на меня? Я приказал его отпустить, да? Какой ты, к черту, полковник! Какой ты, к черту, армянин! Дешевый грузин с тбилисского рынка в Сабуртало! Эдуард Шеварднадзе, вот кто ты!

— Мелик! Такие слова оскорбляют мое достоинство.

— Ва! — вознес руки к небу Акоп. — Он еще помнит о достоинстве! Да за тот ущерб, который случился по твоей вине, тебя положено сейчас же отдать под суд. Чтобы кровью смыл вину...

— Мелик!

— Я освобождаю тебя от должности, Радамес! Командовать группой будет Погосян. Капитан!

— Да, Мелик, — густым басом откликнулся Погосян, стоявший за спиной Радамеса, и сделал шаг вперед, чтобы оказаться поближе к начальнику. — Я готов!

Внешне Погосян напоминал бегемота — огромный, тучный, с тяжелым, неповоротливым задом, с лицом багрово-пламенным — то ли от постоянных возлияний, то ли от повышенного давления, определить мог только врач. Ходил Погосян косолапо, при каждом шаге его тело переваливалось с ноги на ногу. Как ни удивительно, но в этой нелепой с виду фигуре заключалась огромная взрывная сила. Разъярясь, Погосян превращался в тупой, разрушающий таран, не знающий страха и преград. Позже, успокоившись, он просил товарищей рассказать ему, что он делал и как вел себя, потому что сам ничего не помнил и объяснить своего поведения не мог. Именно необузданная взрывчатость не раз ставила Погосяна в конфликты с милицией и в конце концов обратила его в стойкого правонарушителя. По достоинству оценив эту могучую, темную мощь, Акоп приветил громилу и сделал его в своей группе главной ударной силой налетов и террористических актов. Наконец, добился присвоения боевику звания капитана.

— Нужен тебе Радамес? — спросил Галустян, кивнув в сторону обиженного полковника.