Александр Щелоков - Черный трибунал

— Нужен тебе Радамес? — спросил Галустян, кивнув в сторону обиженного полковника.

— Да, Мелик, — отважно заступился за товарища новый командир. — Радамес честный боец. Он предан делу. В отряде такие нужны. А промахи бывают у каждого.

— Пусть служит! — вынес приговор Акоп. — Рядовым. До решения штаба.

В дверь постучали.

— Да, — отозвался Галустян.

В комнату, осторожно ступая, или, как говорят в армии, «на цырлах», вошел молодой армянин, тот, которого тряс за грудки Андрей у дома Наташи.

— Мелик, — доложил он, — Бароян явился.

Уже по виду вестника шеф понял: что-то неладно.

— Сделано? — спросил он, и сомнение прозвучало в вопросе.

— Нет, Мелик. Они его прихватили.

— Ва! — взорвался Галустян. — Еще одна новость! Зачем он пришел?! Лучше бы они его убили.

— Я бы сам себя убил, — сказал уныло появившийся на пороге Бароян. — И сделаю это, когда передам тебе, Мелик, все, что сказали эти подонки.

— Что же?

— Этот Бураков заявил, что всех нас уничтожит... Говорит, он нас приговорил...

— Он что, псих?! — загораясь такой же яростью, как и шеф, заорал капитан Погосян. — Кому грозит, а? Да я его прямо сегодня раздавлю, как мокрицу.

Галустян усмехнулся:

— Нет, дорогой, он не псих. Ты, Погос, привык иметь дело с русскими на базарах. Там они другие. А этот настоящий Иван.

— Он Андрей.

— Верно, но настоящий Иван. И если он сообщил нам свой приговор, будь уверен, нас он не боится. Во всяком случае, уверен, что сегодня ты его не раздавишь.

— Он просто нас пугает, — сказал Бароян. — Не боялся бы убить, убил бы меня сразу.

— Оставь, — оборвал его Акоп. — Если он сделал вызов, значит, надеется подловить нас на чем-то. Поэтому если его брать, то надо прямо сейчас. Уж чего-чего, а быстрого ответа он не ожидает.

— Я поеду в город, — выставился Радамес. — Сам...

— Ты что, предлагаешь начать в городе бой? — спросил шеф иронически. — Не торопись. Где сейчас Хачатур?

— Мелик, — испуганно произнес Бароян, — Хачатур сгорел...

— Как?! — Восклик отразил все: непонимание, ярость, испуг.

— У него в руке взорвалась граната.

— Готферран! — выругался Галустян. Костяшки домино, так умело расставленные им, начали вдруг падать, опрокидывая одна другую.

— Сегодня надо со всем кончить! С Бураковым, с этим дурным милиционером! И сразу работать с Мудраком. Без задержек. Пока не поздно!

— Ты хоть понимаешь, что объявил им войну? — спросил Катрич, выслушав рассказ Андрея о ночном происшествии. Андрей невесело хмыкнул:

— Будто они этого не поняли, когда увидели пепелище.

— Ладно, кум, не журись, — успокоил его Катрич. — Я уселся точно в такую же ситуевину.

По смешливому тону Николка понял — произошло что-то неординарное, и потому ударился в дедукцию:

— Вам, Артем, тоже мину подкладывали?

— Как в воду глядел, курсант. Только не мину, а гранату.

— Шутишь? — недоверчиво спросил Андрей.

— Хотел бы...

— Как это случилось?

— По тем же правилам, что у тебя. Я возвращался из города и заметил у дома под окнами лестницу. Никакого ремонта у нас не предполагалось. Раньше ее во дворе не было и вдруг...

— Вы даете, капитан! — восхищенно воскликнул Николка. — Вот так шли и сразу заподозрили? Я бы ни в жизнь!

— Очень плохо, — выдал оценку Катрич. — На войне положено видеть каждую мелочь.

— И что потом? — спросил Николка заинтересованно.

— Потом? Пришел домой, взял окно под наблюдение. В первом часу слышу — во дворе возня. Пригляделся: лестница уже приставлена к стене и кто-то лезет вверх. Когда он добрался, до второго этажа, я толкнул лестницу. И сразу закрыл окно. На улице тут же рванул взрыв.

— Ты даешь! — ахнул Андрей. — Гранату пульнул, что ли?

— Я?! — Катрич деланно возмутился. — Ни в коем случае. У того, кто лез, была своя. С выдернутой чекой. Он не успел откинуть, и она рванула у него в руке.

— И что? — спросил Николка.

— Амба! Тут же прикатила милиция.

— А вы?

— Я-то при чем? — усмехнулся Катрич. — Ниже меня проживает директор торговой фирмы. Он и поднял хай. Выскочил во двор с ружьем. Сделал заявление, что конкуренты хотели его подорвать. В таком разе я молчу как рыба об лед.

— Может, и в самом деле к фирмачу лезли? — усомнился Андрей.

— Может. Особенно, если учесть — убитый Хачатур Хачатуров. Голова круглая, шеи нет, руки как у орангутьяна...

— Наш друг, — подвел итог Андрей.

— И еще, мужики, — голос Катрича был полон значения, — я докрутил до точки дело Коли Шаврова...

Братья взглянули на него с интересом.

— И что?

— Тоже работа Траншеи. Исполнители — Хачатур и Бегемот Погосян. С одним расчет уже состоялся. Второй с их князем, Меликом Галустяном, — на очереди.

— А кто, — спросил неуверенно Николка, — кто... отца?

— В полковника стрелял некий Грант Бароян. Кличка Баро.

— Ё-кэ-лэ-мэ-нэ! — пуганул соленым матом Николка. — Да он же вчера у нас в руках был! Говорил я тебе, Андрей, дай мне его урыть! Я бы ему эту мину в зад воткнул.

— Надо бы, — поддержал Катрич, — одним гадом меньше.

Андрей, не обращая внимания на их упреки, вернулся к заботе, занозой сидевшей в памяти.

— Слушай, Артем, может, все же пойти к Джулухидзе? Нам обоим. Раз у тебя железные доводы, должен же быть закон!

Катрич неожиданно взорвался яростью, какой Андрею в нем еще не доводилось наблюдать. Он вдруг пнул свой черный чемоданчик, стоявший у ножки стула. Тот отлетел в сторону и раскрылся. Наружу веером вылетели бумаги. Не обращая на них внимания, Катрич еще раз наподдал ногой. Выругался по-черному.

— Да навалил кучу этот грузин на наши русские дела! Он их просто бросил и уже умотал в Тифлис. Там получит от своих уголовников высркий полицейский чин, станет произносить в их честь тосты и начнет давить абхазов...

— Успокойся, — посоветовал Андрей. — Я все понял, а эта сволочь не стоит того, чтобы на нее тратить нервы.

Катрич вышел на кухню, налил из крана воды. Вернулся со стаканом в руке, выпил все одним махом.

— Может, ты и прав — тратить нервы незачем, но как-то не привык ощущать себя бараном, которого то и дело продают все — от президента до начальника милиции. — И сразу заговорил о другом: — Нужно оружие. Руками с этой шушерой не совладаешь.

— Оружие я достану, — сказал Андрей, вставая. — В понедельник. И привезу сюда.

— Добро, — согласился Катрич. — Слышу речь не юноши, но мужа.

В прихожей задребезжал телефон. Андрей недовольно поморщился.

— Николка, послушай. Мне это уже надоело. То в гастроном звонят, то в цветочный магазин, и все попадают к нам.

Николка вышел, прикрыв за собой дверь. Спустя несколько минут вернулся.

— Кто? — спросил Андрей.

— Старик Шумихин, — и, поясняя Катричу, — сосед по даче. Говорит, нам стоит туда приехать.

— Что случилось? — Катрич явно встревожился.

— А-а, — махнул рукой Николка. — Слышно плохо, знаю одно: сосед паникер. Уже не раз бывало: поднимет шухер, приедешь — там все в порядке, только свет в прихожей забыли выключить. Шумихин извиняется, руками разводит: «А я думаю, к вам кто забрался...»

— Все же надо съездить, — сказал Андрей и пропел шутливо: — Нынче времечко такое: без огня и дыма нет...

— Вы, ребята, поосторожней там, — предупредил Катрич.

— Это как положено, — откликнулся Николка. — Ружьишко захватим. Курок — на взвод.

Дачный поселок Никандровка — наглядная иллюстрация того, кто, как и на какие средства на Руси живет. Среди яблоневых садов, на тщательно отгороженных друг от друга участках, высятся дачные домики, одни похожи на курятники, сколоченные из досок, собранных по свалкам и стройкам, другие блистают широкими зеркальными окнами и вздымают на два этажа прочные бревенчатые стены, покрытые золотистым лаком. Третьи — вообще кирпич и бетон — полудворцы-полукрепости с круглыми башенками и острыми шпилями...

Медленно ведя машину по узкому пыльному переулку, Андрей издалека заметил свою дачу. Домик полковника Буракова располагался на Вишневой улице в конце квартала и по архитектурным достоинствам относился к сооружениям среднего достатка — стандартный сборно-щелевой домик, купленный на лесотоварной бирже без переплат за доброжелательное отношение пауков местной торговли. Обшитый вагонкой и два года назад покрашенный в веселый зеленый цвет, он уже изрядно пооблез и теперь выглядел избушкой, невзначай потерявшей куриные ножки. На большее у гвардии полковника, участника войны в Афганистане, слуги Отечества и отца солдат, средств, отложенных из казенного жалованья, просто-напросто не хватило. Ему бы, чудаку, прислуживать и подворовывать, а он, наивный, служил и помнил о какой-то чести мундира. Как могли бы изменить его жизнь два миллиона, предложенные Акопом—Траншеей!

Должно быть, такая мысль пришла в голову и Николке. Он неожиданно спросил: