Ознакомительная версия.
Он пришел к старому другу и с ходу описал свои чувства, не называя объект страсти по имени. На что Павел, вздохнув, сказал, что если бы такая девушка существовала, то он бы сделал все, для того чтобы ее завоевать. Но идеал возможен лишь в сознании. Поэтому ему интересней виртуальный мир. Воображаемая женщина очень легко в него вписывается. Он бегло набрал на клавиатуре несколько команд, и внезапно на экране появилась женская фигура. Никита напрягся. Он долго и внимательно присматривался, а затем произнес, почесывая затылок:
– Ничего не понимаю, но мне кажется, что это она!..
А Юлия тоже была счастлива и не скрывала своего душевного состояния. Она еще не знала, какие «подарки» уже приготовила ей судьба…
3
Вышеозначенная «судьба» в этот момент высунула из-за киоска длинный красный нос. Ноздри нервно затрепетали, и нос спрятался, но только для того, чтобы через некоторое время вновь появиться и втянуть воздух еще раз для обретения окончательной уверенности присутствия в нем паров этилового спирта.
По всей видимости, обладателю носа было жизненно необходимо выпить, но он боялся людей. Его слишком часто в последнее время били. Жажда пересилила. Мужчина высунул голову с всклокоченными волосами и, изучив собутыльников, вышел. Беззвучно приблизился к сидящим на перевернутых ящиках троим выпивохам и с сожалением уставился на опорожненную на две трети бутылку водки.
– А, Батман Тужур пожаловал, – протянул, узнав его, один из собутыльников.
– Он что, француз? – спросил другой.
– Как ты китаец! – усмехнулся третий.
Затем он осмотрел стоявшего перед ним высокого сгорбленного мужчину в когда-то белых, а теперь неопределенного цвета брюках, длинном черном плаще и потертых кожаных сандалиях, сквозь отверстия которых проглядывали вязаные шерстяные носки. Переносица мужчины была крест-накрест заклеена лейкопластырем. Под левым глазом старый синяк уже распадался на несколько разноцветных пятен.
Руководивший застольем молча поставил пластиковый стакан на край ящика и стал наливать водку. Наполнив его до половины, он как бы невзначай качнул импровизированный стол. Стакан накренился, и сидевшие даже не успели понять, что произошло, как гость проявил чудеса сноровки: он ринулся и подхватил емкость с драгоценным напитком на лету.
– Во! – воскликнул главный. – Видали?
Наливавший встал и уверенно забрал стакан обратно.
– Я думаю, он заслужил, – справедливо вступился за ловкача второй.
– Не-а, – ехидно улыбнулся знаток. – Тужур, выпить хочешь?
Мужик сделал движение огромным кадыком.
– Станцуй умирающего лебедя!
Поначалу могло показаться, что просьба его оскорбила. С минуту он смотрел на стакан, как бы прикидывая цену, а затем вдруг начал танцевать. Вид здорового мужика с синяками и царапинами, танцующего рядом с помойкой балет, был настолько нелеп, что вызвал приступ дикого смеха.
Ожив через несколько секунд после умирания, «лебедь» поглядел на разливавшего и, получив наконец одобрительный кивок, жадно схватил стакан. Пил он мелкими глотками.
Вскоре спиртное подействовало. «Балерун» присел на ящик, почувствовав себя своим, и раскрыл рот:
– Когда-то я был великим танцором! В балете «Малая Земля» самого Брежнева молодого танцевал! У меня и имя такое: Леонид Ильич Евсюхов. Слышали? По всем радиостанциям передавали! Мне тогда премию Ленинского комсомола вручили. Пили на нее всем театром неделю. А потом… сгубила, короче, меня баба. Я ведь тяжелее женщины ничего в жизни не поднимал, но их переносил немерено. А у нас там каждый грамм на счету. Несешь, бывало, какую-нибудь, а она часа два назад яблочко съела, свинья, и это чувствуется! А тут влюбился. С виду показалась мне пушинкой. Поднял на руки, грыжа и вылезла. А кому нужен танцор инвалид? – задал он вопрос, логично понимая, что его рассказ стоит очередной порции.
Но водка кончилась, а расходиться не хотелось. И тогда один из мужиков придумал:
– Сегодня очкарик в палатке сидит. Может, у кого есть дома макулатура?
– Он что, за газеты водку дает? – удивился Евсюхов.
– Не, – объяснил мужик. – За газеты не дает, а вот если книгу какую хорошую, по искусству там или истории…
Леонид Ильич встрепенулся и, произнеся: «Ждите меня здесь», исчез.
Быстро преодолев два квартала, он открыл дверь своей однокомнатной, на первом этаже панельной пятиэтажки, квартиры. Обстановка была даже не спартанской, а убогой. Но он считал себя еще не до конца опустившимся. Все же не дошел до комнаты в коммуналке, не переехал в область и не потерял прописку вообще.
Евсюхов с ходу бросился к дивану и стал его сдвигать в сторону. Одной ножки у старого дивана не было, и ее заменяла стопка толстых книг. Про них в свое время, когда распродавал библиотеку, он просто забыл. А теперь каждая могла стоить бутылки водки!
Достав самую толстую, Евсюхов аккуратно вытер рукавом слой пыли с переплета и раскрыл на середине. Перед ним лежал конверт, обернутый в старый носовой платок, абсолютно белый. Но в уголочке было крохотное изображение человечка, сидящего на краю тонкого серпа луны. Он раскрыл конверт, вынул плотную бумагу и пробежал глазами по строчкам. Внезапно нахлынули давно забытые воспоминания…
4
Евсюхов не всегда был асоциальным элементом. Когда-то он действительно носил фрак и путешествовал по миру. Хотя он и закончил хореографическое училище, но на сцене никогда не танцевал. Числился он директором театра, а по сути, был начальником гардероба «Балета Таи Блесковской».
В тот сезон русский балет пользовался в Нью-Йорке небывалым успехом. Аншлаг шел за аншлагом. Предприимчивые американцы уговорили продлить контракт и уплотнить график. У всей труппы появились наличные. Если выдавалась возможность, актеры и обслуживающий персонал весело гуляли в небольшом итальянском ресторанчике.
Днем прошли три спектакля, один за другим, и вечер был свободным. Евсюхов пришел в ресторан не один, а с Графом Цыпкиным, гримером балета. Хотя гример балета – это слишком громко сказано. Просто «прихорашивал» трех-четырех звезд, а остальные балерины были на самообслуживании. И Графом он стал по цепочке: Рафаэль – Раф – Граф. У Евсюхова с Графом складывались странные отношения. Гример все время пытался расширить взгляды директора на взаимоотношения полов, и без того в творческой среде достаточно свободные.
В тот вечер Леонид Ильич напился, как никогда. До отъезда на родину оставались считанные дни, и эта гулянка вполне могла оказаться последней.
Цыпкин обнял Евсюхова и, сказав, что до туалета один дойти не способен, попросил о маленькой услуге. Леонид согласился, при условии, что все остальное тот сделает сам. И вот они, покачиваясь, пошли. Руки Евсюхова были заняты, и он распахнул дверь толчком ноги.
И увидел там двоих негров. Причем один из них стоял на коленях и делал другому обыкновенный «голливудский» минет. Появление посторонних испугало извращенцев. Как нашкодившие коты, они на какое-то время замерли, а затем вмиг разбежались.
Пока Евсюхов соображал, пытаясь понять, что за безобразие он увидел, за спиной его раздавалось натужное сопение. А когда он расстегнул брюки, чтобы сделать то, за чем пришел, неожиданно мощный Цыпкин обхватил его обеими руками и впился в его шею…
Кто из них был больше пьян, Евсюхов так и не понял, но он, натянув брюки, все намыливал руки и не мог вымыться. Ему казалось, что если он сейчас появится в зале, все в него будут тыкать пальцами и смеяться.
Неожиданно отворилась кабинка за спиной, и он в зеркале увидел, как из нее вышел человек. Тот приблизился, и Евсюхов с ужасом понял, что это свидетель. И Леонид Ильич решил убить его! Но чем? В этих дурацких американских туалетах не было ни единого подходящего предмета. Тогда он скинул башмак и, схватив его, замахнулся для удара. Мужчина ловко перехватил его руку и завернул ее за спину.
Небритое лицо неизвестного оказалось позади, у самого уха, и он проговорил на чистом русском языке:
– Здесь письмо. На конверте адрес. Но не надо бросать его в почтовый ящик. Вручишь сам, лично.
Леонид Ильич опасливо покосился на конверт, который мужчина всовывал ему во внутренний карман.
– Там нет ничего запрещенного, наркотиков? – задыхаясь от страха, спросил директор балета.
– Бо личное письмо, – твердо произнес незнакомец, освобождая захват.
Евсюхов потупился. Наконец мужчина понял его. Он вынул бумажник и вытащил несколько стодолларовых купюр. Затем, сунув их в нагрудный карман Евсюхова, произнес:
– А еще я обещаю, что никто не узнает твоей тайны. У нас ведь статья за мужеложество не отменена!
Затем странный тип ушел, а директор балета остался еще на какое-то время.
А когда наконец решился покинуть свое убежище, его едва не сбил с ног человек, ворвавшийся в туалет, словно у него был понос. От удара у встречного из нагрудного кармана выпали авторучка и носовой платок. Подобрав их, Евсюхов огляделся, однако мужчина словно сквозь землю провалился. Или исчез в открытом окне, откуда ярко светила луна. Машинально сунув предметы в карман, Леонид Ильич отправился в гостиницу.
Ознакомительная версия.
