— Донна… это Фрэнк.
Она начинает смеяться низким хрипловатым смехом, таким жутким, что у меня холодеет спина.
— А это… — продолжает она, — это Джон Пейн, некто Джон Пейн… вернее тип, которого звали Джоном Пейном…
Мне становится страшно. У нее очень выразительный вид.
— Донна, — говорю я, — успокойтесь. Ну, что случилось? Мы выберемся отсюда.
— Как Джон, — отвечает она. — Парень, которого звали Джон Пейн, пока Луиза Уолкотт не порезала его бритвой.
Одним рывком мне удается встать на ноги, оперевшись лопатками о стену.
— Донна, — говорю я. — Ради всего святого, заткнитесь и перестаньте пороть всякую чушь.
Голова ее снова падает, и она замолкает. Я стою, словно деревянный, — они здорово меня отдубасили.
Прыжками добираюсь до Джона, если это действительно он. Он лежит рядом с Донной, руки его, как и у меня, связаны за спиной, лицо все белое. На нем светлый костюм, на брюках — кровь. Громадное расплывчатое пятно. Вокруг него тоже кровь. Он буквально плавает в луже крови.
— Он мертв, — говорит Донна — Он вопил минут двадцать и умер. Она убила его одним взмахом бритвы.
— Хватит, Донна.
В эту минуту я слепо ненавижу Луизу Уолкотт, мне хочется разорвать ее на куски.
— Донна, — говорю я, — мы должны выбраться отсюда.
Она смеется низким зловещим смехом.
— Ты, Фрэнк, — выговаривает она, — ты тоже отведаешь бритвы. А я — каленого железа. Железный болт, раскаленный на паяльной лампе… Она засунет мне его вот сюда…
— Донна, мы выберемся отсюда.
Я смотрю, как связаны мои ноги. Веревки довольно толстые, но это ничего.
— Перекатывайся к окну, — говорю я.
Она не понимает.
— Перекатывайся по полу и ложись под окном, — повторяю я.
Она делает, как я сказал.
— Я сейчас разобью стекло, нужно заглушить звон, — объясняю я. — Осколки посыпятся на пол.
Я тоже подбираюсь к окну, стараясь прыгать как можно тише.
Я надавливаю на стекло. С наружной стороны жалюзи опущены, как я вам уже говорил, — это просто везение.
Я всем телом наваливаюсь на стекло. Только бы не услышали шум. Трррах… — оно раскалывается. Большой осколок падает на Донну и впивается ей в спину. Она вздрагивает всем телом, но не произносит ни звука.
— Теперь отодвинься, — говорю я. — Только без шума.
Она послушно откатывается в сторону. Я занимаю ее место. Мне удается протиснуть ботинки по обе стороны оставшегося осколка. Лодыжки мои тесно прижаты друг к другу, и нужно, чтобы стекло прошло меж них, когда перережет первый виток веревки. Я начинаю осторожно поднимать и опускать ноги.
Готово. Один виток падает. Остальные — на месте. Каждый из них перевязан узлом, придется резать все по очереди.
Я чувствую, как кусочки моего мяса остаются на осколке, пока я орудую лодыжками, но только крепко сжимаю зубы. Дело движется — четвертый, пятый… Все.
Ноги мои свободны Попробуем их согнуть. Делаю несколько движений. Это удается мне с большим трудом. Но что такое? В коридоре раздаются шаги. Быстренько сгибаю и разгибаю ноги.
— Ляг на место, Донна, — поспешно говорю я. — Не шевелись. Лежи как мертвая.
Я сажусь на корточки рядом с ней. Дверь открывается. Входит женщина. Я наблюдаю за ней сквозь опущенные ресницы. Это лицо мне знакомо.
Луиза Уолкотт.
Она одна. Закрывает за собой дверь.
В руке у нее что-то блестит. Бритва. На ней шикарное черное платье с глубоким вырезом. Красива как никогда и в такой же степени сволочь.
— Вот так-так, — говорит она. — Нам стало жарко? И мы начинаем бить стекла… А может, мы собрались позвать на помощь?
Она хохочет.
— А тебе сейчас будет еще жарче, Донна Уотсон, — говорит она.
Затем она подходит к Джону Пейну.
— Он мертв? — спрашивает она. — Забавные твари эти мужчины, не могут жить без своих прелестей.
А каким тоном все это произносится! Ну и мегера! Она направляется в мою сторону.
— Сейчас мы тебя тоже малость подрежем, птенчик, — говорит она. — А то ты тут засиделся. Ложись. Это всего лишь закуска.
Я не двигаюсь. Она подходит поближе. Разглядывает свою бритву.
— Она не очень острая, — замечает Луиза. — Затупилась о Джона.
— Почему вы хотите насладиться столь приятным зрелищем в одиночку? — спрашиваю я. — Что, в этом доме больше нет любителей?
— Гляди-ка, ты обрел дар речи. Это хорошо. Зато ты потеряешь нечто другое… Но не сейчас. В этот раз я зашла только для того, чтобы у тебя появился аппетит. Ну-ка, посмотри сюда.
Она хватает меня за шиворот рубашки и подтаскивает к Джону.
— Смотри.
О Боже!
Но теперь мне гораздо удобнее, на что я и рассчитывал. Не знаю, доводилось ли вам слышать когда-нибудь о таком приеме в кетче, который называется «воздушные ножницы». Я подпрыгиваю, выбрасывая вперед ноги, и они крепко охватывают талию Луизы Уолкотт. Мне просто хочется закричать от радости, так как я слышу сухой щелчок упавшего на пол предмета. Она выронила бритву. Я делаю неимоверное усилие и опрокидываю ее на пол. Она ударяется головой о стену. Я изо всех сил сжимаю талию и слышу, как хрустят ее нижние ребра. Я почти теряю сознание от напряжения. Она не может даже закричать. Она уже больше ничего не может, тело ее становятся мягким, как тряпка.
Сзади что-то шевелится. Ко мне подползает Донна. Я поворачиваю голову и вижу, как она кусает пол.
— Не двигайся, Фрэнк, — говорит она.
Я догадываюсь, что ей удалось ухватить бритву зубами. Я все еще сжимаю ногами тело Уолкотт. Чувствую, как лезвие бритвы неуверенно скользит рядом с моим запястьем.
— Повыше, Донна.
Одна веревка поддается. Я с силой раздвигаю кисти, и все рвется. Руки мои свободны. Но они, естественно, затекли и болят. Я пытаюсь шевелить пальцами. Они словно неживые. Не будем отчаиваться. Попробуем еще. Я поднимаю руки, чтобы восстановить кровообращение.
Пальцы начинают оживать. Тут я вспоминаю, что нужно ломать комедию, и начинаю истошно вопить:
— А-а-а! Луиза!.. пощади… на помощь… нет, только не это… А-а-а!
Донна прыгает на бритву, которая выпала у нее изо рта. Она порезалась, когда подбирала ее, — у нее идет кровь. Я разрезаю ее путы, растираю руки и ноги, обнимаю ее.
— Донна! Ты просто восхитительна. Ты бесподобна. Я тебя очень люблю.
— О Фрэнк, — всхлипывает она. — Бедный, бедный Джон… Убей ее, убей ее, эту гадину…
— Нельзя, — отвечаю я. — Полиция должна выколотить из нее всю правду. Будь уверена, они ей зададут.
И я снова начинаю завывать, как в театре, а Донна хохочет.
Затем мы шепотом обсуждаем план дальнейших действий.
— Мне очень хочется немного попортить ей портрет, — говорю я. — Но так, чтобы она осталась в живых.
Я хватаю тело Луизы и раскладываю его на полу. Затем в одну секунду переламываю ей оба запястья. Детали описывать не буду — это неинтересно. Мне становится немного легче. Она вдруг просыпается, но Донна затыкает ей рот. Я смачно бью ей кулаком по уху, и она снова отправляется в страну чудесных снов.
— Сломай ей ногу, Фрэнк, — просит Донна. — И ногу тоже.
Тогда она и взаправду очухается, и потом, я ведь не мясник. Мне противно к ней даже прикасаться. Теперь она совершенно безвредна.
Я обыскиваю ее. Под мышкой у нее спрятан автоматический пистолет, как у настоящего гангстера. Вот почему она всегда носит платья с глубоким вырезом, чтобы выхватить его в нужный момент.
Донна высказывает все новые и новые соображения по части увечий для Луизы.
— Послушай, лапочка, если бы это была кенгуру, я, может, и смог бы, но этой милейшей даме… — скорее я сам повешусь. Она этого не заслуживает. Бедняга Джон!
Вспомнив о Джоне, Донна заливается слезами, а еще через минуту опять начинает хохотать, потому что мы продолжаем нашу комедию.
Я вооружен, свободен… в пределах этой комнаты. Единственный выход — окно.
— Что находится в саду? — спрашиваю я. — Там можно укрыться?
— Шансов мало, — отвечает она. — Мы наверняка на третьем этаже. Там расположены камеры. А в саду нет ничего, кроме деревянного сарайчика, который вспыхнет как спичка, если они захотят нас оттуда выкурить. Здесь нигде не скроешься.
Я подхожу к окну и поднимаю жалюзи. Все так и есть. Я опускаю их снова.
— Слишком высоко. Нужно выходить через дверь.
— Пошли, — отвечает она.
Она очень бледна. Затем она добавляет.
— Когда мы спустимся вниз, нас перестреляют.
— Кто здесь живет постоянно?
— Садовник — громадный рыжий верзила по имени Маккой, но он не очень опасен. И еще наши девочки. Обычно их трое-четверо — остальные в городе. Здесь должна быть Виола Белл, экономка, — настоящее чудовище. Мы были с ней очень дружны… — добавляет Донна.
Она вздрагивает.
— Когда я только подумаю, что была на их стороне!
