– Это уж точно, – недовольно проворчал Майков.
– Но в целом, – настойчиво продолжал Лукьянов, – в целом-то вы моей работой довольны?
Ему явно не терпелось поскорее поднять вопрос об оплате – вопрос, который Майков старательно обходил в последние два месяца.
– В целом… – повторил Майков. – В целом… Даже не знаю, что тебе сказать, Валерик. Я как-то не так все это себе представлял. Масштабнее как-то, выразительнее… А получилось, на мой взгляд, бледновато. Вот хоть у Рыбы спроси. Рыба, как тебе все это нравится?
Чуткий Рыба, всегда отличавшийся умением определить, в какую сторону дует ветер, скорчил задумчивую, с оттенком неудовольствия гримасу.
– Для сельской местности сойдет, – сказал он с умело разыгранной нерешительностью. – Ты, Андреич, не обижайся, но у соседа твоего, по-моему, круче.
– Факт, – прогудел с высоты своего роста Простатит.
– Да фуфло, блин! – вставил свои пять копеек решительный Хобот. – Говорил я тебе, Андреич, что это выброшенные деньги. Такие бабки вбухали, а поглядеть не на что. Даже кустов приличных нету, чтобы телку туда затащить.
– Гм, – сказал Майков, несколько покоробленный последним заявлением простодушного Хобота. – Слыхал? Народ недоволен. Боюсь, придется все переделывать.
– Это вам решать, – сказал Лукьянов. Он был бледен, и голос у него слегка подрагивал. Бедняга, кажется, тоже уловил направление ветра, и направление это ему, конечно же, не нравилось. – Велите переделать – переделаем. За отдельную плату, конечно.
– Э, нет, брат, так не пойдет, – сказал ему Майков. – Переделаем, конечно, но только без тебя. Я теперь ученый.
Торопиться не стану, найду приличного архитектора…
– А я, по-вашему, неприличный?
Лукьянов уже откровенно грубил, и физиономия у него совсем побелела, приобретя грязноватый оттенок подтаявшего снега. Неизвестно было, от чего он так побледнел – от страха, злости или, может, от того и другого вместе.
– Ты? – сказал Майков и аккуратно пригубил виски. – Не знаю. По моим сведениям, ты вообще не архитектор, а этот, как его."
– Агротехник, – подсказал грамотный Рыба.
– Вот именно, агротехник. В колхоз иди землю пахать, архитектор.
– Кто вам сказал?! – попробовал возмутиться Лукьянов.
– Кто надо, тот и сказал. Думаешь, так сложно справки навести? Я, браток, терпеть не могу, когда меня, как лоха, разводят. А то, что ты сделал, именно так и называется.
– Да какая вам разница, кем выдан мой диплом? – запротестовал Лукьянов. – Работа-то выполнена! Качественно выполнена, а если какие-то детали не устраивают, их в любой момент можно…
– Насчет качества, – перебил его Майков, – это, брат, вопрос. Может, все, что ты тут налепил, через полгода развалится, откуда я знаю. Я не знаю, и ты тоже этого знать не можешь, потому что ты не архитектор, а простой агроном. Единственное сходство – это то, что оба слова на букву "а". Вот через полгода приходи, тогда и поговорим о качестве. А лучше через год.
Очки Лукьянова потускнели, веселый блеск в них потух: агроном все понял.
– А еще лучше через два, – сказал он с горечью. – Не знаю. Ничего не знаю, Виктор Андреевич. Работа выполнена в полном объеме, согласно договоренности, претензий к качеству вы высказать не можете, потому что их нет и быть не может. Так что с вас причитается.
– Ну так пей, – сказал Майков. – Пей, раз с меня причитается! Угощаю! Хобот, налей ему еще.
Хобот потянулся к Лукьянову с бутылкой, но тот резко отдернул руку со стаканом.
– Не смешно, – сказал он Майкову. – Вы что, хотите сказать, что я тут битых четыре месяца за бутылку вкалывал?
– Ишь, чего захотел, – сказал Хобот. – Буты-ы-ылку!
Хватит с тебя и стакана.
Лукьянов не обратил на него внимания. Кто-то когда-то внушил этому дурню, что за свои права и тем более за свои деньги необходимо бороться до победного конца, а он, дурень, взял и поверил. То есть в принципе это было правильно, но тот, кто все это Валере Лукьянову объяснял, похоже, забыл объяснить самое главное: бывают ситуации, когда бороться бесполезно. Себе дороже обойдется. Сейчас была как раз такая ситуация, и Лукьянов, конечно же, это отлично видел. Видел, но не понимал, что делать, а потому сдуру попер напролом.
– Когда я могу получить свои деньги?
– Деньги? – Майков выглядел искренне удивленным.
В фундаменте его состояния лежали суммы, нажитые на вульгарнейших кидняках, и теперь, вспоминая старую науку, он испытывал приятное ностальгическое чувство. – Какие еще деньги? Разве речь когда-нибудь шла о деньгах?
– Виктор Андреевич, – с заметным усилием сдерживая предательскую дрожь в голосе, произнес Лукьянов, – вот вы смеетесь, а мне не до шуток. Я с вами серьезно разговариваю…
– Серьезно? – еще больше удивился Майков. – Ну так бы сразу и сказал! Хорошо, давай говорить серьезно. Если серьезно, то это выглядит так: официально составленного договора у нас с тобой нет, а значит, и денег ты не получишь. Совсем не получишь, понял? Устная договоренность? Плевал я на нее. Не помню, чтобы я с тобой о чем-то договаривался и тем более что-то обещал. Ну, не помню! Я тебя, может, в первый раз вижу. И, надеюсь, в последний. Вот как дело обстоит, братан, если серьезно.
– Ах вы… Ах ты…
Не найдя нужного слова, Лукьянов задохнулся и медленно, неуверенно, как лунатик или слепой, двинулся на Майкова. Громоздкий Простатит, не выпуская подноса с выпивкой, свободной рукой поймал его за плечо и остановил так же легко, как бетонная стена останавливает летящего во весь опор мотоциклиста.
– Ух ты, ах ты, все мы космонавты! – сказал веселый Хобот и опрокинул в себя стаканчик виски. У него было превосходное настроение.
Лукьянов два раза дернулся в руках Простатита и обмяк, сообразив наконец, что они находятся в разных весовых категориях. Простатит для верности подержал его еще немного и отпустил.
– Зря вы так, – сказал Лукьянов, обращаясь к Майкову, который уже стоял к нему спиной и что-то негромко обсуждал с Рыбой. – Я этого так не оставлю.
Майков обернулся и удивленно поднял брови.
– Ты еще здесь? Слушай, не надоедай мне, береги здоровье. Не оставишь, и не надо. Интересно было бы посмотреть, что ты сделаешь. Вообще-то, вру. Ничего в этом интересного нету. Хочешь, скажу, что ты можешь сделать? Ничего! Поэтому вали-ка ты от греха подальше, не мешай нам праздновать.
– Ладно, – сказал Лукьянов. – Там поглядим, что я могу, а чего не могу. Я уйду. Сейчас, одну секунду.
– Давно бы так, – снисходительно сказал Майков.
Он опять повернулся было к Рыбе, но тут Лукьянов вдруг вынул откуда-то из-за пазухи фотоаппарат-"мыльницу" и снял с него чехол.
– Эй, ты чего это делаешь? – удивился Хобот.
Майков снова обернулся и увидел фотоаппарат.
– Ну, – сказал он, – и что это должно означать?
– Ничего особенного, – ответил агроном и раньше, чем ему успели помешать, быстро сделал два снимка водопада. – Это пригодится для моей будущей работы, – объяснил он. – Чтобы не быть голословным, когда буду наниматься к следующему клиенту.
– Хобот, объясни ему, – брезгливо сказал Майков.
– Частное владение, земляк, – сказал Хобот, протягивая длинную руку за фотоаппаратом. – Фотографирование строго запрещено. Дай-ка сюда свою игрушку.
Лукьянов попытался спрятать аппарат за спину, но, как видно, припомнил участь старого садовника Макарыча и перестал сопротивляться. Хобот поставил свой стакан на поднос, который все еще держал Простатит, взял у агронома фотоаппарат и принялся старательно подковыривать ногтями заднюю крышку корпуса. Лукьянов сунулся было к нему с разъяснениями, но Хобот только пробормотал: «Обойдемся, сами грамотные», отодвинул его локтем и продолжил свои упражнения с «мыльницей». Потом под его каменными пальцами что-то хрустнуло, крышка отлетела напрочь и с дребезжанием запрыгала по бетону дорожки.
– Ой, сломал! – голосом испуганного ребенка сказал Хобот, вынул из аппарата пленку, а сам аппарат будто невзначай уронил себе под ноги. Корпус с сухим треском ударился о тротуарную плитку, от него отскочил длинный осколок пластмассы.
– Сволочи! – неожиданно тонким, плачущим голосом закричал Лукьянов. – Подонки! Бандиты недостреленные!
– Козлы, – с подозрительной ласковостью в голосе подсказал Хобот, роняя на дорожку засвеченную пленку.
Он весь подобрался, но Лукьянов уже взял себя в руки и на провокацию не поддался, поскольку знал, что за «козлов» отвечать придется по полной программе.
– Да уберите же вы его, наконец, – брезгливо сказал Майков. – Надоело. Еще немного, и у меня окончательно испортится настроение.
– Совсем убрать? – обрадовался Хобот. – Наглухо?
– Обалдел, что ли? – испугался Майков. – Только этого не хватало! До ворот проводи, а дальше сам дорогу найдет.
– А, – разочарованно протянул Хобот и повернулся к Лукьянову. – Пошли, студент.
