что у них нет возможности попасть на завод, так и решил действовать. Они же с моей помощью хотели туда попасть, чтобы я помог двоим сделать пропуска. Как они хотят взорвать завод, я не знаю. Но я сказал, что часто бывают такие ситуации, когда мы сутками пропадаем на предприятии. И это нормально, что меня несколько дней не бывает дома. Вот тогда-то они моих детей и забрали. Они меня теперь как клещами зажали.
Инженер говорил торопливо, сбивчиво, часто перескакивая с одного на другое. Шелестов остановил мужчину и заставил его просто отвечать на вопросы. Так разговор пошел продуктивнее. И довольно быстро нарисовалась следующая картина. Несколько дней назад утром, когда Горелов шел на работу, его остановили какие-то люди и попросили «огоньку». Было раннее утро, по-зимнему темно. Инженер приплясывал на морозце, ожидая, пока трое мужчин прикурят от его спичек, как вдруг ему зажали рот и затащили в грузовую машину. Он не разглядел лиц похитителей, да они не старались ему свои лица показывать. Ему просто приставили к горлу нож и сказали, что он должен помочь в одном деле, иначе своих детей он не увидит.
Конечно, Горелов испугался. Да и кто бы не испугался, тем более что все было так неожиданно и дико. Страшно было и за детей, нельзя было опаздывать на работу, потому что в военное время опоздание порой расценивалось как преступление. Все вместе создавало атмосферу ужаса, и Горелов просто не мог соображать. Умереть сейчас, отказавшись помогать этим людям? А дети, что с ними будет, как они будут жить? Ведь никого из близких у Горелова не осталось. Жена умерла два года назад от туберкулеза, отец, вдовец, всю жизнь проработавший лесником, прокормил бы, сберег детишек, но и он прошлым летом отдал богу душу.
Единственное, что пришло в голову смертельно испуганному, растерявшемуся человеку, это то, что нужно тянуть время. Тянуть время, а потом что-то придумается. Хотя Горелов не знал, не понимал, что в этой ситуации можно придумать. Те, кто сейчас в кузове грузовика держат у его горла нож, вряд ли дадут себя так просто обвести вокруг пальца. Таких не обманешь. Но помочь им взорвать завод нельзя. Как же это… Но Горелов вынужден был ответить им «да». Правда, они потребовали от него ответить и на другой вопрос, как обойтись минимумом взрывчатки и где ее размещать. Инженер был не уверен в том, что среди этих людей нет специалистов или что специалисты, прежде чем отправлять диверсантов сюда, не проинструктировали их. И пришлось ему сказать правду, что взрывать, если уж надо максимально нанести ущерб и надолго остановить предприятие, нужно именно установку крекинга и трансформаторную подстанцию. Все же производство энергоемкое.
— Дальше, — нетерпеливо потребовал Шелестов.
— Я на заводе задержался, — убитым голосом продолжил инженер. — На три дня. Я понимаю, что это слабость, может, даже трусость. За детей волновался, но они там с голоду не пропадут, я им все оставляю, они умеют готовить, умеют позаботиться о себе. А вот что им могут причинить вред… Но если я вернусь, меня опять схватят… мне придется им помогать, а это уже вред заводу, товарищам, стране…
Горелов замотал головой, стиснул ее руками. Максим понимал, что этот человек сейчас находится на пике отчаяния, не может продуктивно мыслить, страх его раздавил. И он под действием этого панического страха сумел сбежать из города и добраться в управление. Повезло ему. Но если диверсанты выполнят свою угрозу относительно детей? Если они знают, что Горелов их обманул и пришел в НКВД?
— Вы не думали, что за вами могли следить и узнать, что вы здесь? — задал он вопрос инженеру.
— Могут только догадываться. Нет у них своего человека, нет на заводе другого предателя, кроме меня. Я тайком с завода выехал. Не могли они за мной следить. Думают, что я все еще там. За детей боюсь. Очень… Понимаю, что они их наверняка взяли в заложники, когда меня несколько дней не было. Дурак я, дурак, надо было первым делом детей спрятать, а потом уж… глупо все как…
— Ладно, не унывайте. — Шелестов поднялся и прошелся по кабинету, задумчиво потирая шею. — Теперь все будет иначе, теперь мы займемся вашими диверсантами. Что сделано, то сделано. Этого не изменить, поэтому и терзаться не стоит. Теперь будем думать, как действовать дальше и не ошибаться. Значит, так, Аркадий Михайлович…
Те, кто знал атамана Григория Михайловича Семенова по Гражданской войне, по службе еще в царской армии, те знали, что атаман хитер и своего не упустит. Даже с Колчаком у него все было не просто. На словах, по документам и договоренностям, казачьи части Семенова подчинялись Верховному правителю, а на деле никто из казаков не выходил за пределы своей территории, территории казачьих поселений и хуторов. И сейчас, когда японцы захватили большую часть Маньчжурии, они стали искать союза с атаманом, понимая, что за ним может пойти большая сила, что Семенов все еще имеет большой вес в русской эмиграции, особенно среди военных. Японская разведка с большим удивлением узнала, что русский атаман свободно говорит и по-бурятски, и по-монгольски. И даже по-английски.
А ведь еще в 1911 году, тогда еще просто хорунжий, Семенов проходил службу в военно-топографической команде, уже сумел наладить хорошие отношения с монголами. Семенов даже перевел для них на монгольский «Устав кавалерийской службы русской армии», а еще стихи Пушкина, Лермонтова, Тютчева. Умел Григорий Михайлович смотреть далеко вперед. Сумел близко сойтись с наиболее видными представителями монгольского общества и даже принял определенное участие в подготовке и, что греха таить, осуществлении государственного переворота, в результате чего в декабре 1911 года была провозглашена независимая от империи Цин Внешняя Монголия.
Полковник Асано отпустил тяжелую занавеску, и та беззвучно скользнула на свое место, закрывая щель. Икэда кивнул и вернулся к столу, недовольно хмуря брови.
— Я вас понимаю, — сказал Акано, — но Семенов очень хорошо знает Забайкалье и всю дальневосточную Россию. Он там воевал, он вел хитрую политику и с советской властью, и с Белым движением. Он храбр и хитер. Вы знаете, что Семенов ездил и в США, и в Канаду, но в Америке так и не получил значительной поддержки. А после начала войны в Европе вернулся в Японию. Тогда император распорядился вести себя с атаманом дружески. Да и сам атаман активно сотрудничал с нашими военными. Ему разрешили снять усадьбу в Нагасаки и всячески подталкивали к тому, чтобы он стал лидером русской военной эмиграции. Семенов даже отказался признавать Русский
