Никто никогда не поверит в мою непричастность к убийству до тех пор, пока на мне висит похищенный кем-то чемодан, а сам я пребываю невольным свидетелем скрытой войны за него. Из этого лабиринта только один выход: превратиться из мишени в охотника и добыть неопровержимые доказательства своей невиновности. То есть представить в качестве таковых:
1. Убийцу.
2. Владельца (похитителя) «дипломата».
3. Того и другого, вместе взятых (или одного, если они в одном лице).
То, что этот путь к спасению был для меня единственным, я понял еще в гостинице, но только сейчас, кажется, появилась зацепка, способная превратить утопию в реальность. Какую службу способен сослужить мне этот маленький ключик, я представлял еще смутно, но тем не менее ощутил уверенность в движениях и мыслях. Дождавшись последней музыкальной фразы, чтобы не прерывать своим появлением прекрасной мелодии, я спустился в гостиную.
Увиденное поразило меня: за роялем сидел… Хобот! Валерия у стола перебирала какие-то ноты из папки, держа в одной руке высокий фужер с желтым вином. Заметив меня, улыбнулась:
— С добрым утром!
Не могу сказать, что на лице хозяина появилась приветливая улыбка — скорее наоборот: бросив в мою сторону ничего не выражающий взгляд, он отошел к столу и стал наполнять вином из графина пустые фужеры.
— Как отдохнули? — спросил для приличия.
— Спасибо. Спал как убитый, — взял я вино из его руки и поинтересовался: — Что это за музыка была?
— Шопен, — ответила Валерия за генерала. — Понравилось?
— Здорово. Обязательно куплю себе пластинку, — сказал я искренне, хотя у меня отродясь не было проигрывателя.
Классное вино из яблок! И бутерброд с сыром как нельзя кстати. Неплохо устроился безошник! Небось всю жизнь диссидентам руки выкручивал, обеспечивая себе пенсион. Она еще хотела, чтобы я просил у него совета! Проснуться бы мне тогда не на чердаке, а где-нибудь в подвале. Хотя… Интересный он мужик: Шопен, «Вопросы философии» и навоз… А Валерия ему — всего-навсего «вдова друга». («Неужели ревность?.. Да по какому праву?.. С чего?.. Глупость какая-то!..») Я не без труда погасил в себе растущую неприязнь к человеку, о котором толком ничего не знал. Нужно быть благодарным ему за предоставленное убежище и отсутствие любопытства. Между ними, определенно, дружба, от которой я попросту отвык, да и не встречал подобной в своей жизни. Шлейф ее тянулся из далекого прошлого, того самого, когда на перекрестках спрашивали лишний билетик в Концертный зал имени Чайковского, а сочетание «государственная безопасность» еще не казалось таким абсурдом. Выискивая в трудах античных философов кое-что для реферата по уголовному праву, я как-то наткнулся на изречение Цицерона: «Дружба возможна только между хорошими людьми». Но даже без Цицерона было ясно, что сидеть мне сейчас в другом месте, не окажись они таковыми.
— Хобот, я тебе чаю китайского привезла, — вскочила вдруг Валерия и направилась к лежавшей на комоде сумке. — Глянь, какая пачка, целых полкило!
— Ни разу не пил, — он погрузился в изучение серебристой упаковки. — Я заварю?
— Действуй, — Валерия вернулась к столу, взяла фужер с недопитым вином.
Я сел на дубовую полированную лавку и принялся уплетать бутерброды.
— Курнем? — предложила Валерия, когда хозяин скрылся на кухне.
Я с готовностью достал «Кэмел». Ей — десятая, мне — одиннадцатая. Перевалило за полпачки, а конца этому «заданию» что-то не видать.
— Хобот не курит, выйдем на крылечко? — Она направилась через гараж во двор.
Я прихватил с собой пару бутербродов для волкодава…
«Волга» стояла снаружи. «Значит, она должна вернуться в город, — рассудил я. — Приехала специально для того, чтобы сообщить какую-то новость. Не чай же пить за тридцать кэмэ!»
— Кое-что я узнала, — сказала Валерия, когда мы уселись на старые деревянные ступеньки под навесом.
Я понял, почему она не повела меня в беседку: не хотела, чтобы Хобот стал свидетелем разговора. Было холодно, но на мое предложение одеться она только отмахнулась.
— В гостинице обнаружили мертвого человека, — сообщила негромко, прикурив от моей зажигалки. — Вы знали об этом?
Шериф подошел ко мне, как к старому знакомому, проглотил бутерброд и, положив на мои колени тяжелую башку, застыл в ожидании ласк. Вообще мы с ним здорово подружились — «волк» и волкодав; на протяжении всего времени, что я носил в сарай уголь, он важно сопровождал каждую мою ходку, как мне показалось, не столько охраняя от меня дом, сколько меня от воображаемых им врагов. Будь он моим, цена мне как охраннику подскочила бы вдвое!
— Знал, — ответил я, почесывая белую шерсть на груди пса. — Это ему я должен был отдать «дипломат». Но когда я пришел, он был уже мертв.
— Вам известно, кто он?
— Нет.
Валерия сделала пару жадных, глубоких затяжек. Я почувствовал, что она волнуется.
— Я говорила с портье, — выдохнула она дым и посмотрела на меня в упор. — Он подданный Германии.
Та-ак!.. Значит, скандал, в который я вляпался, был как минимум европейским. Жить становилось все интереснее. Нашли кого подставить! Можно подумать, у Ассамблеи ООН без Стольника дел не хватает. Если еще выяснится, что я подорвал экономику Соединенных Штатов, то моя жизнь может оборваться на электрическом стуле. В том, что наши меня выдадут, можно не сомневаться.
— Надеюсь, не канцлер Коль? — спросил я, облизнув пересохшие губы.
— Шутите? — на лице ее не было и тени улыбки.
— Ничуть. Я работаю охранником в одном кооперативном агентстве, — заговорил я, поняв, что дальнейшие недомолвки между нами просто неуместны. — В мое задание входило сопровождение пассажира от Москвы до Киева — проще, чем раку ногу оторвать. По пути клиент сбежал, а мне подбросил чемоданчик и записочку с адресом, пообещав рассчитаться на месте. И все! А теперь выясняется… Какие уж тут шутки!
Выглядеть перед ней жалким мне не хотелось, но боюсь, что получилось именно так: уж больно растерянно прозвучала моя исповедь.
— В убийстве подозревают вас, — сообщила она осторожно, словно опасаясь, что я разрыдаюсь на ее хрупком плече. — Вы оставили в гостинице паспорт на этот номер.
— Логично с их стороны. Только если бы я собирался пришить иностранного подданного, я бы не оставлял свой паспорт на этот номер.
Валерия помолчала.
— Допустим, я вам верю, — сделала ударение на «я».
— И на том спасибо.
Слышно было, как Хобот в доме звенит посудой, накрывая на стол.
— Что вы собираетесь делать дальше?
— Из любого положения есть как минимум два выхода.
— Один из них — тюрьма? — угадала она ход моих мыслей.
— В моем положении легче отсидеть в тюрьме, чем доказать свою невиновность.
Дверь отворилась. Свет из ее проема полоснул по двору, отбросив гигантскую тень хозяина. Шериф вскинул тяжелую черную морду и завилял хвостом.
— Эй, курцы! Чай созрел. Пахнет, как в харбинском трактире, — оповестил Хоботов.
— Ты был в харбинском трактире? — изумилась Валерия.
— Я не был. Но мне рассказывали.
Она засмеялась. Я не переставал удивляться ее способности мгновенно переходить из одного душевного состояния в другое.
— Разве можно пересказать запах? — Она поднялась, отщелкнув окурок. — Нет. Поэтому я приглашаю вас пойти и попробовать это зелье самим, — мне показалось, что генерал впервые улыбнулся. Я встал. Шериф отступил на шаг и, склонив морду набок, ждал — останусь я с ним или пойду пить китайский чай.
— Сейчас мы придем, — Валерия в дом не спешила. — Послушайте, Женя… — начала, как только за генералом затворилась дверь.
— Не стоит, — перебил я ее, смекнув, о чем пойдет речь. — По крайней мере, сейчас.
— Но почему? Может быть, это решит все проблемы?! Настал мой черед проявить характер.
— Знаете, я ведь не вчера родился, — сказал я тоном, не терпящим возражений, — и за моими плечами тоже имеется кое-какой опыт. В том числе — работы в органах. Это для вас он «милый Хобот», а как он поведет себя, когда…
— Но ведь вы его совсем не знаете! — горячо возразила Валерия.
— Именно поэтому. И давайте больше не будем. Я понял, зачем вы привезли меня сюда, спасибо, конечно, но… как бы это понятнее выразиться… я еще не до конца сыграл свою партию.
Я скорее почувствовал, чем увидел в темноте, как она насупилась.
— Я вообще понятливая, — бросила коротко и вошла в дом.
— Не обижайтесь! — я в последний раз вдохнул дым сигареты и устремился следом…
В гостиной действительно здорово пахло чаем. Пока Хобот копошился на кухне, Валерия оповестила меня вполголоса:
— Сейчас я должна буду уехать, у меня завтра репетиция в десять утра.
Судя по тону, это прозвучало, как: «Ты что, здесь жить собираешься?»
