Он улыбнулся: пусть его теперь подкарауливают дома, у жены, у друзей. В Москву он не сунется. Незачем. Его влекла совсем другая дорога, и было любопытно, догадаются ли в Конторе, куда он направил свой путь? Вряд ли. Они будут оценивать его действия как действия профессионала, пытающегося скрыться от профессиональных преследователей. Они будут искать логику и трезвый расчет в его поступках. А как раз этого они не дождутся. Как там говаривал папа Мюллер в «Семнадцати мгновениях весны»? Профессионалу легко понять действия профессионала, но логика дилетанта остается для него загадкой. А что скажете насчет профессионала, который будет работать под дилетанта? Сможете его взять? Черта с два!
Михаил чуть улыбнулся, и девушке на боковой полке, которая изредка поглядывала в его сторону, показалось, что парню в синей майке приснился забавный сон.
Наташа еще раз подумала о том, что надо бы снять сумку с третьей полки и поставить к себе, но до Новоудельска оставалось больше часа, и она решила, что еще успеет это сделать.
После этой поездки у Джумы раз и навсегда осталось прочное осознание того, что джип «Крайслер» — поразительно неудобная машина. Главным образом, Джуму тяготила теснота: с обоих боков его стискивали жесткими локтями тип с остановившимися глазами и еще один, не менее пугающий экземпляр казахского гангстера: с поразительно безразличным лицом и отвисшей нижней челюстью. В уголках тонких губ накапливалась слюна, иногда сосед Джумы вспоминал об этом и вытирал рот рукавом, иногда слюна капала бандиту на грудь. Или на плечо Джуме, что он предпочитал не замечать: на коленях слюнявого лежал автомат Калашникова.
Двигались они рывками: находили след шин, оставленный джипом Шустрова, — стремительно бросались в этом направлении, теряли след — возвращались назад, искали заново и снова совершали рывок.
Когда стемнело, они остановились на ночлег. Четверо спали в машине, а Джуму выставили наружу, приковав за ногу к дверце. Джума лежал на песке, с задранной правой ногой и тихо бормотал все самые страшные проклятия, какие только мог вспомнить.
Через несколько часов, когда наступила давящая тьмой и странными звуками середина ночи, Джума решился. Он сел и протянул руку, чтобы проверить, насколько прочно держится та штуковина с внутренней стороны дверцы джипа, к которой его приковали.
Он едва успел дотронуться до металлического изгиба, как что-то холодное и тяжелое вдавило его пальцы в дверцу. От боли и неожиданности Джума вскрикнул. В лоб ему уперся ствол пистолета, и кто-то сказал с сильным акцентом по-русски:
— Еще раз дернешься, убью.
— Жаксы, жаксы[3], — простонал Джума и вытянул свои раздавленные пальцы из-под пресса. Почему-то эти гады разговаривали с ним исключительно по-русски, словно отказывались признать в Джуме земляка. Джуме это очень не нравилось, и он всячески старался напоминать, что он тоже казах, пусть и милиционер. Но, похоже, никто из них менять своего отношения к пленнику не собирался.
Вот и сейчас, когда Джума дул на распухавшие пальцы, из окна джипа раздалось презрительное:
— Заткнись.
И после паузы опять по-русски:
— Мент. Собака.
Джума попробовал попричитать шепотом: «Вай-вай, коп...»[4], но в ответ ему напомнили:
— Сдохнешь, пес, если не заткнешься.
И Джума прекратил попытки наладить контакт с бандитами, отложив это неблагодарное занятие до лучших времен.
На рассвете он проснулся от толчка. Разлепив веки, он увидел, что все четверо сидят в машине, а та чуть подрагивает, рокоча и исторгая тепло. Внезапно джип тронулся с места, и Джуму, к его ужасу, поволокло по степи все быстрее и быстрее. Он заорал, задергал ногой, стараясь отцепиться, но безрезультатно. Рубашка на боку разорвалась, и Джума кожей почувствовал все неровности рельефа. Он кричал не переставая, но потом понял, что это бесполезно, и замолчал, обхватив голову руками, чтобы уберечься от острых камней.
Может, через сто километров, а может, метров через пятьсот джип остановился. Малыш подошел к ободранному, окровавленному Джуме и сказал:
— Сегодня ночью я слышал какие-то звуки. Или мне приснилось?
— Нет, — дрожащим голосом ответил Джума. Водитель не заглушил двигатель, и в любой момент все могло начаться снова.
— Ты хотел сбежать? — поинтересовался Малыш. — Только честно.
— Ноге было неудобно, — скривился в жалостливой гримасе Джума.
— А сейчас тебе удобнее?
— Нет! — торопливо признался Джума.
— Мы можем и дальше так ехать, — сообщил Малыш. — На твои глаза это никак не влияет. А волочащийся за машиной мент — это оригинально. Такого ни у кого нет. Другие ребята будут нам завидовать.
— Не надо больше, — взмолился Джума. — Я буду тихо сидеть!
— Да? А кто теперь посадит тебя рядом с собой, такого грязного? Оборванец, вот ты кто. Позор всей казахской милиции, — Малыш засмеялся. — Позор президента Назарбаева! Жаль, фотоаппарата нет, а то отправили бы ему твою фотографию.
Джума промолчал, надеясь, что его тихое смирение заставит Малыша сменить гнев на милость.
— Ладно, — сказал наконец Малыш. — Я тебя отцеплю отсюда...
И он действительно освободил ногу Джуме.
— Но в машину тебя такого сажать нельзя, — продолжал Малыш. — Куда бы тебя пристроить? Ага...
Джума раскрыл рот.
Остаток пути до Степного он проделал на крыше джипа, втиснувшись в нее плотнее, чем когда-либо втискивался в любимую женщину. Тут дело было серьезнее — можно было слететь и разбиться, потому что джип не ехал, а летел по степи.
К Степному Джума подъехал с красным обветренным лицом. На окраине городка джип остановился. Джуму за ноги стащили с крыши и поставили на землю. Он пошатывался и искал взглядом, куда бы ему сейчас сблевать.
Человек со стеклянными глазами ударил его сзади по голове, и Джума потерял сознание. Его закинули внутрь машины на пол под задним сиденьем и набросали сверху каких-то тряпок, так что на бензоколонке заправщик ничего не заметил и остался в уверенности, что на «Крайслере» приехали четверо мужчин.
В начале первого ночи, когда пассажиры безмятежно спали под стук колес, Шустров перестал притворяться спящим и сел. Соседка довольно посапывала, выводя носом замысловатые трели. То, что не было съедено за ее ужином, лежало на столике, завернутое в целлофановый пакет — наверное, на случай, если дама проснется среди ночи и захочет подкрепиться. Важные вещи должны быть под рукой. Этот подход к делам Михаил одобрял.
Его важные вещи были с ним: к икре, под штаниной, был прилеплен скотчем нож с выкидным лезвием. Пистолет «ТТ», тот самый, из сумки, только без обертки, лежал сейчас под подушкой. В кармане брюк — комок денег: он разорвал одну пачку долларов и поменял несколько купюр в Степном. В другом кармане лежала купленная в вокзальной аптеке упаковка поливитаминов, которые он глотал горстями, — Шустрову казалось, что пребывание в степи иссушило и обессилило его.
Он осторожно выглянул в проход — в мерцающем свете слабенькой дежурной лампы спали люди. Девушка напротив тоже дремала, опустив голову на сложенные руки. Со стороны купе проводниц не доносилось никаких звуков. Только ритмичный подстегивающий стук колес.
Михаил встал и, протянув руку, коснулся сумки. На месте. Это хорошо. Все пока было хорошо. Никаких причин для беспокойства. Никаких причин впадать в панику. Поэтому было бы глупостью тащить за собой сумку в туалет. Это ведь минутное дело. Михаил осторожно запустил руку под подушку, ухватил пистолет и быстро втиснул его за пояс. Оружие было теплым, словно из него только что стреляли. За поясом брюк, прижавшись рукояткой к животу Шустрова, оно, должно быть, чувствовало себя очень хорошо. Как дома.
Михаил тоже чувствовал себя уверенно. Удача была с ним. Он подмигнул синей сумке и быстрыми шагами направился в конец вагона.
Он не засекал время, за которое управился со своей нуждой, но оно наверняка не превышало полутора-двух минут. Михаил быстро застегнул брюки, ополоснул руки холодной водой. Потом подумал и плеснул водой на лицо и шею — прохлада была сейчас так кстати.
В туалете его посетила неожиданная мысль — толковая и на удивление простая. Михаил подумал, что деньги можно транспортировать по почте, не обязательно тащиться за тысячу километров с сумкой, полной долларов, дергаясь при виде каждого милиционера и каждого подозрительного типа в штатском. Существовали же еще и почтовые переводы! Но сразу возникли сомнения — примут ли на почте перевод, скажем, на сумму в сто миллионов рублей. Потом он подумал о том, что почтовый сбор при отправке перевода составит... Он покачал головой. Идея требовала существенной доработки...
Он толкнул дверь, что вела из околотуалетного закутка в вагон, и насторожился. Какие-то люди медленно двигались по проходу в направлении его места. В направлении его сумки.
Михаил вытер ладони о брюки и положил правую руку на рукоятку «ТТ».
