– А вы как будто впервые слышите, что Афганистан полон наркотиков, – майор сложил руки на животе. – Здесь можно найти любой наркотик, на любой самый извращенный вкус. Но более распространенный и самый доступный – это афганский «чарс». Любой солдат может обменять полную горсть этой дряни всего на пару чистых носков. Доступ наркотика на территорию полка так же прост, как течение этой вот речки вдоль полкового ограждения.
Майор кивнул в сторону шумящей за стенами медсанбата горной реки.
– Видно, у этого парня не оказалось достаточного количества «чарса», чтобы утолять постоянную дневную потребность. Или он просто не смог пополнить запасы в боевых условиях. Вот и началась ломка. И отсюда непредсказуемое поведение. Я не удивлюсь, если он угрожал своим друзьям и Шульгину оружием. Ведь он был опасно вооружен. Он пулеметчик, не правда ли?..
Елена согласно кивнула головой, вспоминая Касымова при последнем своем свидании с Шульгиным на вертолетной площадке.
– И я представляю, как трудно было Андрею Николаевичу в наисложнейших боевых условиях справляться с этим бугаем, ставшим совершенно неуправляемым в период ломки, – майор хрустнул сцепленными пальцами, посмотрел в посветлевшие глаза старшей медицинской сестры. – Возможно, этот удар, друзья, был не только заслуженным, но и совершенно оправданным… А вы говорите «тяжелая рука, крутой нрав», голубчик, – укоризненно заметил майор молодому хирургу.
– Да вы не сомневайтесь в своем Шульгине, золотая наша Елена Сергеевна, – заключил начальник медслужбы, – даже если вы не видите смысла в его поступках. В этом лейтенанте есть здоровая сердцевина, редкостная для нашего времени. Кругом все так искажено, а в нем – эта чистота. Просто удивительно.
Елена вдруг горестно всхлипнула и, закусив побелевшие губы, опрометью бросилась из операционной, прижимая руки к гулко забившемуся сердцу.
– А вы, молодой человек, – обернулся майор к хирургу, – редкостно черствый чурбан. Поверхностный вы товарищ…
Елена зашла в темноту длинного коридора деревянного женского модуля, от которого рукавами распашонки отходили в стороны двери маленьких комнат. Она прислонилась к стене, только сейчас заметив, что забыла оставить в санбате свой белый халат, что волосы у нее разметались беспорядочными волнами, а на закушенных губах чувствуется приторный вкус крови. Она переводила дыхание в темноте и нелепо улыбалась, представляя себе ту страшную сцену, которую только что нарисовал замечательный врач Игорь Иванович. Как могла она усомниться в своем Андрее хоть на мгновение?
Елена вспомнила, как охватил ее леденящий страх, когда внезапно распахнулись двери медсанбата и ввалились суетливые офицеры политотдела, поддерживающие окровавленного солдата, когда они выставили под слепящие лампы страшное деформированное лицо и зло заявили, что именно Шульгин так зверски избил своего подчиненного.
Сердце Елены вдруг сжалось обреченно, словно Шульгин неожиданно расколол льдину, на которой они тихо плыли вдвоем, и медленно разошлись друг от друга в разные стороны маленькие шаткие половинки… Неужели Шульгин оказался не тем, кого она себе представляла? Неужели все хорошее в нем оказалось ложью, а страшной сутью была вот эта стекающая с чужого лица пролитая Шульгиным кровь…
Елена вдруг рассмеялась тому радостному светлому чувству, которое вернулось к ней после объяснения умницы Игоря Ивановича. Он словно увидел Шульгина перед этим солдатом с изломанной психикой, вооруженным тяжелым пулеметом. Как хорошо, что Игорь Иванович так вовремя все объяснил! Боже мой, как страшно разочаровываться в любимом человеке!
Елена улыбалась и постепенно успокаивалась, переводя взволнованное дыхание и прислушиваясь к звукам, плывущим в тишину коридора из-за закрытых дверей. Лились в коридор музыка, плеск воды, сердитое ворчание шипящих сковородок, глухой смех и невнятные звуки голосов. Звенело что-то тонко и печально. И чувствовалась в этой коридорной темноте какая-то строгая отстраненность от жизни, щедро льющейся рядом, за порогами фанерных дверей.
Она открыла дверь своей комнаты без стука и удивленно замерла на самом пороге.
Квадратный стол, стоявший в центре комнаты, сиял белоснежной праздничной скатертью, серебристыми искрами бокалов, глянцевыми бликами от черного стекла шампанского, чудом оказавшегося здесь посреди скупого быта афганской войны. Вокруг стола раскачивались на стульях оживленные ее подруги, и по-хозяйски развалился на стуле молодцеватый капитан с глубоко расстегнутым воротом новенькой полевой гимнастерки.
Увидев Елену, он театрально распростер руки:
– Наконец-то! Ура-ура! Сказочная наша Елена Прекрасная! Как мы тебя здесь заждались! Ты все время спасаешь чужие жизни, забывая о своей личной. Наконец-то ты с нами… Ура-а-а!
Со смехом приподнялись со стульев девушки.
– Леночка, потрясающе!..
– Какой у тебя отличный школьный товарищ!..
– Симпатичный тип!..
– Обаятелен, как Челентано, и щедр просто, как граф Монте-Кристо.
Елена скинула туфли, медленно подошла к праздничному столу, раздраженно обвела глазами многочисленные редкостные для Афганистана деликатесы:
– Поздравляю… Он уже успел всех вас подкупить? Быстро. Как это на него похоже… Евгений Кошевский в своем репертуаре. Он всегда всех подкупает. И как только у него хватает денег?
– Поэтому и хватает, Елена Премудрая, что я всегда всех подкупаю, – шутливо ответил капитан и гостеприимно провел рукой над столом. – Но ты здесь полновластная хозяйка всему этому…
– Я вижу, ты тоже чувствуешь себя здесь хозяином, – холодно заметила Елена. – Я просто не понимаю, девочки, что вообще происходит? – обратилась она сердито к подругам. Ее глаза потемнели. – По-моему, мы договаривались, девочки, что во время боевых операций не может быть никаких застолий и никакого веселья. Это же – пир во время чумы…
Девушки поежились под ее ледяным взглядом.
– Леночка, но это же твой школьный товарищ… Вы же столько лет не виделись… Или он врет?
– Нет, он не врет. Мы, действительно, к сожалению, одноклассники, – вздохнула Елена. – Но только он никогда не был мне товарищем. Никогда. Как ни старался. Он вообще никому не может быть товарищем. Он на это не способен… – Елена тронула пальцем праздничную скатерть, провела задумчиво линию вдоль полных тарелок. – Он способен только покупать или продавать…
– Что ты говоришь, Леночка, – вскинул капитан красивые брови. – Это неправда. Ты это знаешь…
– Правда то, – невозмутимо продолжила Елена, – что он всю свою жизнь пытался купить меня. В начальных классах он делал это неумело: подкладывал мне мятые жвачки, импортные резинки, карандаши, игрушки. Но в старших классах у него был уже большой опыт, – Елена зябко повела плечами. – Мама работала директором городского рынка, отец продвигался в обкоме партии. Весь бюджет городской «толкучки» принадлежал этой парочке. И они ничего не жалели для своего сыночка. – Елена отошла от стола, устало села на край кровати. – И почему-то Евгений Кошевский с малых лет решил, что ему должно принадлежать только самое лучшее. На мою беду, я показалась ему лучшей из наших девчонок… – Елена печально усмехнулась. – Вот он и покупал меня, открыто и не стесняясь, как на рынке, не особенно торгуясь. Даже сейчас, скажи я, что мне нужно небо в алмазах, он достанет это просто незамедлительно…
– Разве это так плохо, что я для тебя готов на все? – кротко возразил притихший капитан.
– Плохо то, что для тебя это все-таки обычный торг, Евгений, – ответила Елена, снимая с плеч медицинский халат. – Плохо то, что тебе нужна красивая кукла с витрины, а не живой человек. Другие живут простыми, понятными чувствами. Волнуются на первом свидании. Хранят тепло первого поцелуя… А ты, Кошевский, всегда только торгуешься. Ты для всего подбираешь определенную цену.
Елена подошла к окну, повернулась ко всем спиной.
– Наверное, и сейчас пришел покупать меня, а не просто вспомнить школьную юность, детские наши шалости…
– Как тебе сказать, Елена… – растерянно ответил Кошевский.
– Свататься он приехал, Елена, – сердито сказала одна из подруг. – Он уже всему полку раззвонил, что приехал, мол, школьный друг за своей первой любовью с ветвями Гименея. Пижо-он… А мы тут уши развесили…
– Но, девочки, все было так хорошо, – обескураженно приподнялся над стулом капитан.
– Какие мы тебе девочки… – напустились на него подруги.
– Мы не покупаемся…
Елена обернулась от окна, подошла к девушкам, придержала разозлившихся подруг за плечи:
– Оставьте его, девочки. Он вас не поймет. Он привык идти напролом. Вы думаете, он не знает, что я не одна? Что у меня есть Андрей? Думаете, он не знает, что я никогда и ни за что на свете не оставлю Шульгина?
Капитан вздрогнул, как от удара, и лицо у него болезненно сжалось.
