Его крик глох в грохоте артиллерии. Он повернулся и посмотрел на небо: «Солнце? Где солнце? Неужели оно тоже раскололось в этом сумасшествии, чтобы не видеть его?» Он притянул верхнюю губу к носу и ощупал себя: «Я мерзну? Но ведь сейчас лето, самый разгар, 5 июля 1943 года. Первый день наступления операции «Цитадель» с применением танков, артиллерии и отборных дивизий, налетами пикирующих бомбардировщиков и ударами реактивных минометов. Такого война еще не знала. А мы залегли. Залегли и ждем, пока иван не разнесет нас в куски!» И вдруг он понял, от чего его хватил озноб: «Не было внезапности!» Русские, может быть, были захвачены врасплох мощью немецкой артподготовки и скоростью продвижения головных атакующих рот. Но только в общем. И самое удивительное, что для ивана это не внезапность. Наоборот, все выглядит так, как будто он знал, как и где немцы перейдут в наступление! Более того, он знал, когда!
Блондин услышал вой и грохот разрывов, почесал кончик носа: «Никакого эффекта внезапности, поэтому и такая продуманная и хорошо оборудованная оборонительная система, необыкновенно глубоко эшелонированная, и на каждом шагу – сюрпризы. Для этого потребовалось время, даже много времени, и мы сами дали это время русским. Подарок немецкой глупости! Тогда, в марте, после битвы за Харьков, тогда мы остановились за Белгородом. Почему? Тогда иваны убегали. Тогда не было никаких оборонительных линий, не говоря уже о блиндажах, перекрытых траншеях, противотанковых заграждениях, и не знаю, чего еще. Тогда мы были на коне и могли бы покатиться дальше на Курск, и было бы у нас потерь вполовину меньше, чем за один сегодняшний день. Упущенный шанс. Потерянное время. Потерянная техника. Потерянная кровь. Пока мы три месяца прохлопали на то, чтобы мыть и чистить технику, занимались строевой подготовкой и учебными стрельбами по бумажным мишеням, иван окапывался, маскировался, пристреливался и подвозил резервы. И все это – в полном спокойствии и без малейших помех с нашей стороны, с сознанием того, что фрицы точно будут атаковать вон там и вот здесь. И в довершение всего, они знали даже дату. Время начала немецкого наступления! «Цитадель»! Действительно, название соответствует! Какой идиот или ясновидящий вообще его придумал!» Он посмотрел на часы – было без нескольких минут двенадцать.
Дома в это время они обедают. Картофельными оладьями с яблочным муссом? Или бабушка забила кролика? Белое нежное мясо и кнедлики к нему. «Какой сегодня день? Вторник? Нет, пятница. Да не все ли равно? В любом случае – это расстрелянный день». В двенадцать дома слушают сводку вермахта: «Сегодня на рассвете наши дивизии прорвали оборону русских в районе Белгорода на ширине многих километров и быстро наступают на Курск, – она может звучать как-то так: сегодня на рассвете наши дивизии атаковали русские позиции в районе Белгорода с трехмесячным опозданием, и, несмотря на артиллерийскую и авиационную подготовку, какой еще не бывало за всю войну, после десяти часов все еще так и не смогли прорваться, а лежат в грязи и надеются на чудо» – вот как оно должно звучать!
С неба донеслось гудение. Блондин глянул за кромку воронки – пикирующие бомбардировщики! Волна за волной, очень низко. Он смотрел и ждал, когда послышатся разрывы. За несколько секунд русская позиция превращена немыслимыми взрывами в море огня, дыма и пыли!
Это ли не чудо?
Перед ним побежали люди. Застрекотали пулеметы. Ханс снова замахал автоматом. Слева бежит Петер, чуть позади него – Куно. Блондин бежит длинными перебежками и слышит короткие очереди Пауля. Когда потом слева из пулемета начинает стрелять Петер, Пауль прекращает огонь, и Блондин видит, как он перебегает. Йонг не отстает от него. А на некотором расстоянии за ними бежит Зепп, медлительный, неуклюжий, переваливающийся, в каждой руке – по коробке с лентами. Блондин невольно улыбнулся. Как на полигоне в Шпреенхагене или Глау, как на учениях, как будто приехала инспекция и вокруг, насколько хватает глаз, нет ни одного ивана! Как тогда, в мае: «Пехота – ты королева всех родов войск!..»
Он увидел тормозящие штурмовые орудия. «Бог ты мой, вдруг они оказались впереди нас!»
Стальные коробки переехали первую линию русских окопов, разъехались и открыли огонь по блиндажам и минометным позициям. «Тигры» шли вперед, подминали разбомбленные пулеметные гнезда, давили, размалывали, поворачивали, останавливались, стреляли, обваливали окопы и выходили к противотанковому рубежу.
Следующие волны пикирующих бомбардировщиков накрыли своим ковром, и вдруг Блондин снова услышал их гул. Они летели по одному, пикировали, завывая, словно сирены, и как только самолеты снова поднимали нос к небу, на земле вздымались огромные клубы пыли и дыма.
Ханс, Эрнст и Блондин сидели в одном окопе. Он был еще совершенно целым. Ни воронок, ни насыпанной земли, ничего – только убитые русские. А земля была вся разорвана и разрыхлена, словно гигантскими граблями.
Эрнст покачал головой:
– Да, тут что-то рвануло.
– И никаких воронок от бомб! Что за странные вещи сюда сбрасывали бомбардировщики?
Ханс показал на землю:
– Должно быть, новые бомбы. Они взрываются не от удара, а на подлете к земле и сверху всеми своими осколками обсыпают иванов. Как отвесный дождь!
– Только стальной!
Когда первая волна бомбардировщиков улетела, «штуки» продолжали пикировать, словно ястребы на отдельные цели, и бомбили их.
– Так быстро мы еще ни одну позицию не брали.
– А я думал, что люфтваффе в отпуске.
Ханс взглянул на часы:
– Полдень. – Он потушил свой окурок и взял автомат. – Танки раскатали всю лавочку. Теперь будет полегче. Идемте дальше, господа!
Уни остался позади. Он сидел рядом с Ханнесом и то и дело кричал: «Санитар!», «Санитар!». Когда же они, наконец, появились, он пробурчал что-то о нерасторопных задницах и сонях. Он увидел, как санитар склонился над Ханнесом, ощупал его, пожал плечами и сказал:
– Это ты из-за него так орал? Мы ему больше не нужны.
Уни остался сидеть рядом с Ханнесом и испугался только тогда, когда его окликнул унтерштурмфюрер:
– Спите? Из какой части?
Уни сделал несчастный доклад и показал на убитого.
– Вот и хорошо, парень, – ответил унтерштурмфюрер и махнул своим людям рукой. – Присоединяйтесь к нам, солдат, а потом отправитесь в свое подразделение. Ясно?
Уни долго шагал за чужим отрядом, присматривая при этом подходящее укрытие. Два раза он ругался – первый раз в окопе лежал убитый русский, во втором – немец и русский – оба мертвые. На третий раз ему повезло. Бывшего хозяина окопа убило на открытом месте. Уни остался один и решил сначала спокойно перекусить и выкурить сигарету.
Когда он услышал шум танковых моторов, то выскочил из окопа и побежал. Уже через несколько минут он попал под первый обстрел. Засвистело, грохнуло, полетели камни, куски грязи. Он выглянул из-за края воронки и побежал дальше, до следующего укрытия. Взлетела земля. Он залег. Он задыхался. Поднялся. Пошел дальше, снова залег. Разбитая огневая позиция полевых орудий, слегка поднимающаяся равнина, вся пересеченная траншеями. Кругом разбросанные орудия, рассыпанные артиллерийские снаряды, убитые. То и дело раздается свист, шипение, взрывы. Ждать ему здесь или идти дальше? Товарищи впереди. Вставай и беги что есть мочи до зарядного ящика. Осторожно! Он прыгнул в окоп. Комья земли и камни просвистели над ним, а он втянул голову в плечи. Он подождал и осмотрелся. Медленно поднялся снова. Там, впереди, кто-то бежит. Это наши. Прячь голову! Разрыв! Это же Куно и Камбала! Он закричал.
Черт возьми! Он почувствовал удар в левую часть головы. На лоб потекло что-то горячее. Наверное, только царапина.
Когда он тыльной стороной ладони вытер лоб, она стала красной. Он осторожно нащупал рваную рану чуть выше брови и переносицы. Попробовал достать перевязочный пакет.
– Куно! – крикнул он снова. Почему этот идиот его не слышит?
Все, надо встать и догнать их. Он побежал задыхаясь. Он должен догнать своих приятелей. Он им нужен, а они нужны ему. Нечего сидеть в окопе, лучше он… Что-то щелкнуло, свистнуло – рикошет! Это из пулемета! Ложись! Он снова посмотрел на свою руку. Грязь с пальцев смыло кровью. Они были красными и блестящими. Он ощупал рану. Кровь. Ничего страшного. Это даже не «выстрел на родину». Ничего! Ничего? И вдруг его медленно начал охватывать страх. Когда он захотел подняться, в стороне от него грохнуло. Он еще почувствовал удар в ногу, потом край каски ударил по циферблату его часов. Стекло разбилось. Стрелка замерла дрожа. Было без нескольких минут двенадцать.
Рота собралась на бывшей минометной позиции. Эрнст решил перекусить.
– Чего-нибудь съешь, Цыпленок? Поход далекий, день долгий!
Когда Блондин увидел хлеб и тушенку, только тогда почувствовал, насколько проголодался.
