Три раза он останавливался, чтобы передохнуть, пока доплелся до автостоянки, где оставил свой великолепный «мазерати». И тут после небольшой разведки он заметил двух мафиози, которые спокойненько поджидали его.
Секунду-другую Болан выждал, собираясь с силами, и первым пошел в атаку. Он сзади подкрался к мафиози и нанес ему сильнейший удар чуть ниже уха, затем подхватил покачнувшееся тело и уложил его на землю. Обшарив карманы потерявшего сознание мафиози, он нашел короткоствольный 38-миллиметровый револьвер, 12 патронов к нему и 900 баксов в десяти— и двадцатидолларовых купюрах. Все нормально: надо же солдату при случае чем-то рассчитываться за обед или стакан выпитого вина.
Патроны Палач ссыпал в правый карман, деньги сунул в левый. Обтянув куртку недвижимого «солдата», он выстрелил ему в ягодицу.
С противоположной стороны автостоянки послышался чей-то настороженный голос:
— Лу? Лу, что с тобой? Отзовись, Лу!
В ответ Болан что-то процедил сквозь зубы.
— Лу! Ответь же, черт тебя возьми!
И снова Болан выдавил из себя невнятное мычание.
— Лу, где ты?
Болан услышал тяжелые шаги. Прямо на него надвигалась огромная человеческая тень.
— Лу!
— Здесь я, — откликнулся Болан, прикрыв ладонью рот, — помоги мне, я ранен...
Тень побежала прямо к нему.
Болан приготовился, широко расставил ноги и присел. Как только тип приблизился, Болан нанес ему прямо в живот мощнейший удар правой рукой, в которой для большей массы сжимал револьвер. Затем он схватил человека за жирные волосы, резко потянул его голову вниз, подпрыгнул и ударил коленом в лицо. Удар пришелся в нос, который тут же превратился в кровавое месиво. Послышался треск сломанной челюсти. Болан поднял голову мафиози, повторил процедуру и почувствовал, что тип уже без сознания. Выстрел в затылок стал последней точкой в этом эпизоде.
Пришло время передохнуть. Он присел возле двух мафиози, чувствуя себя намного лучше, чем они. Поступил он достаточно гуманно. Грешно было бы с этим не согласиться...
«Боже мой, как же я устал! — подумал Болан. — Схлопотал три пули, нахватался наркотиков, меня ставили к стенке, на „скорой помощи“ отвозили в больницу. Я обегал весь Манхэттен... Если они придут, я... уже не смогу даже защититься... Змея — страх и ужас. Отрубить голову, обезглавить змею...»
Мак сунул в карман пистолет здоровяка, прихватил бумажник и начал осматривать содержимое его карманов, когда со стороны автостоянки до него донесся хруст гравия под чьими-то уверенными ногами.
Болан отбросил бумажник и замер возле «мазерати». Он вытащил трофейный револьвер, и ему показалось, что тот весил тонны полторы. Сжав оружие в руках, он направил его в ту сторону, откуда доносились шаги. Ему очень хотелось, чтобы первый выстрел стал и последним. Палец замер на спусковом крючке. Болан не был уверен, что сможет нажать на спусковой крючок дважды.
Человек на стоянке, должно быть, услышал щелчок взводимой собачки револьвера и замер.
Болан пригнулся, правой рукой сжимая рукоятку револьвера, а левой поддерживая его снизу.
Время, казалось, остановилось.
Пока Палач двигался, он почти не ощущал воздействия снотворного, но теперь, в этой безмолвной темноте, на него снова вдруг начало наваливаться жуткое оцепенение.
Он почувствовал, как дрожат его руки, и, внезапно приходя в себя, едва не нажал на курок.
Болан про себя выругался. Первое правило боя — сколько раз повторял он это молодым новобранцам — не выдавать своей позиции.
Ему казалось, что он потерял целый литр крови. Кровь текла и теперь. Болан почувствовал, как по ноге струилась теплая липкая жидкость. Рана, по всей видимости, опять открылась. Веки стали словно чугунные, глаза закрывались помимо его воли, голова невольно опускалась...
Болан отчаянно боролся с охватывающей его сонливостью. Левой рукой он пошарил на земле и нашел пистолет Лу. Подтянув к себе оружие, Мак разрядил его и, глубоко вздохнув, отбросил пистолет на щебенку, подальше от своего укрытия.
В тот же миг Болан обеими руками поднял свой револьвер, ожидая увидеть вспышку выстрела.
Но вокруг стояла тишина.
Болан ждал.
И наконец услышал тихий смех.
— Неплохо работаешь, сержант, — раздался голос Лео Таррина. — Но меня, парень, этим не возьмешь.
— Сукин ты сын...
— Спокойно, Мак, я иду к тебе. Если ты выстрелишь, я тебя больше знать не знаю.
— Иди.
Болан опустил револьвер, продолжая держать палец на спусковом крючке.
— Ты что, спятил? — начал Таррин. — Зачем ты сбежал из больницы?
— А ты видел когда-нибудь, чтобы загнанный зверь сам бросался в преследующую его свору?
— Ты сошел с ума.
— Возможно.
— Да, на самом деле, Мак, никому бы в голову не пришло искать тебя в больнице. Ты был бы там, как у Бога за пазухой: полиция рядом, тебя ищут всюду, понимаешь, но только не в больнице!
— Да это еще как сказать...
— Что тут говорить!
Болан сонно качнул головой, глаза его закрывались.
— Послушай, а как ты меня нашел? — еле слышно спросил он.
— Тебя видел один приятель, когда ты направлялся в город, — ответил Лео и постучал ногой по колесу «мазерати». — Неужели ты надеялся незаметно проехать через мост на такой шикарной тачке?
— Твой доктор тоже неплох, — с иронией парировал Болан.
— Ты просто невыносим.
— Этот подонок напичкал меня снотворным, хотя я следил за каждым его движением.
— Сто тысяч долларов, сержант, — это немало.
— Кому ты это рассказываешь... И что теперь?
— Возвращайся в больницу.
— Это самоубийство!
— Как знаешь. Можешь топать в зону акулы Каваретто, можешь снять комнату. Можешь просто прогуляться и помочиться кровью. Можешь оставаться здесь и валяться на траве без сознания... А когда Талиферо пришлют сюда своих «солдат» за этими трупами, то, не сомневайся, они прихватят и тебя, как сосунка.
Лео сплюнул точно на капот «мазерати».
— Так что решай, сержант!
— Я ранен, мне нужна помощь...
— А для чего я сюда пришел, кретин?!
И, переходя на фальшивый патетический тон, Лео добавил:
— Вперед, ребята! У меня пуля в сердце, две в легких, еще одна в голове, но мы возьмем эту высоту и водрузим там флаг Соединенных Штатов...
Таррин подошел ближе, присел на капот машины, стоящей рядом с «мазерати», и продолжал уже нормальным голосом:
— Ну так что? Ты принимаешь себя за Джона Уэйна или как? Здесь не съемочная площадка, операторов и статистов тут нет.
— Осел!
— Отнюдь. Во-первых, я больше ослов зарабатываю. Во-вторых, мой интеллектуальный потенциал намного выше среднего, я уж не говорю об ослах.
Болан устало улыбнулся, с его губ слетело некое подобие смеха. Таррин заговорил жестче:
— А теперь ответь мне! Я рискую и там, и тут. Нужна тебе помощь или нет?
Болан чувствовал себя совсем худо и чуть слышно прошептал:
— Помоги мне, Лео...
* * *
Медсестра оказалась молодой и красивой. У нее были густые черные волосы, маленькая упругая грудь, тонкая талия, хорошенький подвижный зад и точеные ножки. Именно такие нравились Болану, когда он располагал свободным временем и мог позволить себе думать о женщинах, хотя манекенщицы с идеальными формами были ему также безразличны как и больницы, иглы, прозрачные трубки и капельницы. Более того, он терпеть не мог эти бутылки с прозрачной жидкостью, подвешенные над головой, длинные эластичные резиновые трубки с иголками, как пиявки, присасывались к руке. Но что делать, если все это воплощало в себе жизнь.
А жизнь Мак Болан любил больше всего на свете.
Впрочем, и смерти он нисколько не боялся. Эту стадию Болан пережил много лет тому назад. За себя он уже не молился, так как не считал свою особу чем-либо примечательной. А вот за своего брата Джонни молился, и за любимую женщину, оставшуюся в Питтсфилде, и за нескольких друзей, чьи трупы гнили в болотах Вьетнама. Друзья эти навсегда остались для него молодыми и прекрасными, ибо мертвые не стареют.
Мак Болан очень не любил незаконченных дел. Незавершенная борьба угнетала его, все время напоминала о поражении с его омерзительным гнилым запахом. В этом конкретном случае Болан воспринимал передышку именно как поражение и считал своим долгом продолжать схватку.
Он должен обезглавить змею.
А пока главное заключалось в том, чтобы выжить. Покойники ни на что не способны, они ничего не могут, разве что распространять заразу.
Дневной медсестре с красивым бюстом Болан мало-помалу начал доверять, а вот ночная сестричка вызывала большие сомнения.
На груди у нее красовалась карточка: «М.Минотта, медсестра».
Имя ее было безразлично Болану, поскольку он давно понял, что человек с итальянским именем вовсе не обязательно имеет отношение к мафии. Однако мисс Минотта стала его ночной медсестрой спустя неделю после того, как он появился в палате, что сильно обеспокоило Болана. Озадачивало его и то, что эта дама уж как-то чересчур свободно обращалась со шприцами и транквилизаторами. Она без всяких колебаний вводила бы ему лошадиную дозу морфия через каждые полчаса, стоило только попросить ее об этом. А как она кривилась, когда Болан отказывался от морфия!
