На этот раз Берлие, похоже, поверил.
— Ничего не понимаю, — говорит он.
В этот момент меня охватывает слабость. Ко мне приближается медсестра.
— Его лучше оставить в покое, — говорит она. — На сегодня хватит.
Она наклоняется надо мной, и это позволяет мне увидеть, что груди у нее — просто пальчики оближешь. Она дает мне понюхать какую-то гадость, и я сразу же чувствую себя лучше.
— Слушай, Поль, — говорю я коллеге, — как только я смогу держаться в вертикальном положении, моей первой заботой будет найти мужика, принявшего мой пупок за «десятку» своей мишени. Хочу тебе сказать сразу, что, когда я его найду, — изрешечу, как дуршлаг.
Пока Берлие чешет затылок, я любуюсь своей сиделкой. Я пока еще не знаю, в какой больнице нахожусь, но могу вас уверить — дело здесь поставлено отлично. Если эта девчоночка не является сестрой-близнецом Мисс Европы, то тогда она уж точно — модель Жана-Габриеля Домерга. Люблю платиновых блондинок с такими формами и с такими белыми зубами. В голом виде она должна очень радовать глаз…
Что особо приятно — у этой киски совсем не строгий вид. Она охотно смотрит на меня и улыбается с выражением, которое не нуждается в комментариях.
— Послушай, — спрашивает вдруг мой коллега, — может, кто-то хочет тебе отомстить?
Он, очевидно, шутит.
— Если бы до войны, — отвечаю я, — мне предложили пересчитать всех парней, готовых молить бога о том, чтобы я попал под паровоз, пришлось бы давать мне в помощь профессионального счетовода, но я тебе клянусь, что за последние годы все переменилось. Я потерял все контакты с уголовным миром.
— Тогда, возможно, произошло совпадение.
— Не очень убедительное объяснение.
— Ты можешь предложить что-то получше?
— Ну…
Он пожимает плечами.
— Тогда…
Я уж не знаю, что подумать.
— Во всяком случае, — говорит он, — есть очень простой способ восстановить контакт с тем, кто в тебя стрелял. Мы попросим одного нашего приятеля из прессы напечатать твое фото в его газетенке, приплюсовав к нему сообщение, что на доблестного комиссара Сан-Антонио было совершено покушение, но он выжил. Если того типа заинтересует факт, что он тебя не добил…
Фелиси вскрикивает.
— Ну да, — возражает она, — и он поспешит выпустить ему в живот остаток обоймы!
Берлие жестом успокаивает ее.
— Он только попытается это сделать, но предупрежденный человек стоит двух.
— Да, — говорю я, — но покойник, даже предупрежденный, не стоит и использованного билета третьего класса.
Берлие пожимает плечами.
— Даю тебе бесплатный совет, — заявляет он. — Ты же знаешь, что тип с волосами бобриком все равно будет интересоваться твоим здоровьем. Ты можешь поберечь свои кости и уехать отсюда прямо сейчас…
Он протягивает мне руку и подмигивает.
— Поправляйся быстрее!
— О'кей!
Фелиси меня целует, и они оба выходят из палаты.
Я остаюсь наедине с моей нежной сиделкой.
— Не двигайтесь! — шепчет она.
Тут я ей убедительно объясняю, что, когда вижу такую куколку, как она, у меня начинается щекотка в спинном мозге. Поскольку девчушку удивляет то, что вчерашний кандидат в мертвецы разговаривает таким языком, я считаю своим долгом пополнить ее образование, открыв, что парни вроде меня могут иметь брюхо, под завязку набитое свинцом, но если у них осталось хоть три грамма мозгов, они продолжают любоваться формами красивой девушки.
Она становится более красной, чем рак, обучающийся плавать в кипятке. Сестричка явно неравнодушна к комплиментам, а я люблю девушек, неравнодушных к тому, что я им рассказываю. Зато девок, принимающих свою задницу за Пантеон, я просто на дух не выношу!
— Сколько веков мне тут лежать? — спрашиваю я.
— Врач считает, что не меньше месяца.
Я сдерживаю гримасу.
— Тогда, — говорю, — у нас будет время побеседовать. Вы не считаете, что мне было бы полезно узнать ваше заглавие?
— Мое что?..
— Ваше имя.
Она искренне смеется.
— Меня зовут Жизель.
Я несколько раз повторяю: «Жизель». Меня наполняет радостное ощущение. Однажды ночью я встану, чтобы скушать эту малышку…
За три дня до Рождества я сижу в «Мерри-баре», что на улице Колизе. У меня ватные костыли, а щеки цветом напоминают страницы старой книги, и тем не менее я чувствую себя в ударе. Выздоровление заканчивается. Неделю назад меня выписали из больницы, и я начинаю потихоньку ковылять. За время, проведенное параллельно потолку, я спокойно обдумал ситуацию. Когда долго лежишь, становишься философом. Жизнь предстает перед тобой в природном величии, и ты начинаешь понимать, что нашими действиями руководит рок. Мы всего лишь мелкие воришки, мотающие свой срок в этой жизни. Посмотрите на Сан-Антонио с самого начала оккупации он сидел тихонько, не желая продолжать участие в игре, но рок — тот еще сукин сын — нашел его посреди жизни рантье. От судьбы, ребята, не уйдешь. Сходите за молотком и хорошенько вбейте себе в голову эту истину…
Моя работа — раздача билетов в Сантэ2 и в рай. Я хотел выйти из игры, а получилось так, что я чуть было сам не отправился на небеса, где самая красивая девушка была бы мне не более полезна, чем гидравлический насос. Из всего этого следует, что самое лучшее, что я могу сделать, — это запрятать тапочки подальше и вернуться в драку. Для начала я должен уладить старые счеты с типом, подстриженным бобриком. Каким бы хитрым этот тип ни был, от меня он не уйдет. Я обещаю себе, что при нашей встрече засажу ему в пузо столько кусочков свинца, сколько понадобится для того, чтобы он уже никогда больше не встал на ноги. С этого момента я всего себя посвящаю его поискам.
Я думаю как раз об этом, когда в бар входит Жизель. Увидев ее в прикиде как у принцессы, я вздрогнул. До сих пор она представала передо мной только в белом халате. Сегодняшний туалет идет ей, как фата. Она подкрасилась и выглядит просто потрясно.
— Ну, — спрашивает она, протягивая мне руку, — как себя чувствует мой больной?
— Не так уж плохо. С вашей стороны было очень любезно прийти на это свидание.
Она не отвечает и садится рядом со мной.
— Живот зажил?
Я беру ее за руку.
— О моей географии не беспокойтесь. У меня это не первая передряга. Видели бы вы меня голым! Мое тело не отличишь от района, подвергшегося бомбардировке.
Жизель смеется и заказывает чинзано-джин. Я смотрю, как она потягивает вино. Это зрелище мне нравится. Она напоминает мне маленькую кошечку.
Неожиданно я спрашиваю:
— Ну что, пойдем чего-нибудь порубать? Мне шепнули адресок одного ресторанчика, где можно съесть эскалоп в сухарях, не рискуя вечной каторгой.
— Вы считаете разумным начинать ночную жизнь?
— Милая моя, разум и я давно разошлись по причине несовместимости характеров.
Я расплачиваюсь за выпитое, и мы выходим.
Ночь холодна и темна. Мы направляемся к Елисейским Полям, чтобы сесть в метро. К счастью, я замечаю свободный фиакр и вталкиваю в него мою спутницу.
— Это похищение! — восклицает она.
— Совершенно верно, — соглашаюсь я — Мой отец всегда говорил, что прогулка на фиакре сногсшибательная вещь, если хочешь заключить красивую девушку в свои объятия, чтобы рассказать ей сказку.
— Вы собираетесь рассказывать мне сказки? А я думала, что ваша специализация — шпионский и гангстерский романы…
— Совершенно верно, — отвечаю я, — но рядом с такой девушкой, как вы, забываешь об автомате и в голову лезут мысли только о лунном свете.
Я беру ручку Жизель и подношу к губам. Красавица ее не вырывает. Даже если вы тупы как пробка, все равно должны понимать, что при подобных обстоятельствах парень, знающий женщин, должен развивать достигнутое преимущество. Что я и спешу сделать. Этот фиакр просто спортивные сани и постоянно бросает нас одного на другого. Воспользовавшись очередной рытвиной, я целую Жизель.
— Вы слишком торопитесь, — шепчет она.
— Жизнь так коротка!
— В общем, вы ловкач.
— Зачем вам анализировать, кто я? Есть старая латинская пословица: «Пользуйся моментом». Я не могу вам процитировать ее по латыни, потому что не очень способен к иностранным языкам, но уверен, что парень, давший этот совет, отлично знал, что говорил.
Жизель прижимается к моей груди и подставляет губы. Можете мне поверить, я использую их по прямому назначению. Как она целуется! Не знаю, преподают ли это в школе медсестер, но если их не учат любви, как, в американских университетах, Жизель, должно быть, училась этому заочно.
Когда она отодвигается от меня, я задыхаюсь.
— Сан-Антонио, — шепчет она дрожащим, как у продрогшего столетнего старика, голосом, — Сан-Антонио, вы сводите меня с ума.
Я делаю глубокий вдох, как ныряльщик перед погружением в воду, и запечатлеваю на ее губах второй, еще более затяжной поцелуй. Такие упражнения великолепно развивают дыхание.
