– Смотри, Серега, – Павел Матюхов запустил руку во внутренний карман полотняной куртки, извлек кожаное портмоне, величиной с книгу средних размеров. Он раскрыл бумажник и вытащил из него запаянную в пластик фотографию.
– На, смотри, – держа фотографию на ладони, протянул он ее Дорогину.
Дорогин взял снимок, и на его глазах заблестели слезы.
– Господи боже мой! – выдохнув, сказал он. На фотографии стояли два мальчика в белых рубашках и в пионерских галстуках. В руке одного из парнишек поблескивала губная гармошка.
– Это ведь мы с тобой, Паша!
– Конечно мы! А то кто же? Помнишь эту фотографию?
– Нет, – покачал головой Дорогин, – у меня ни одного снимка не сохранилось, – он смотрел на свое изображение, на изображение друга, покусывая губы и нервно куря.
– Поверни, Серега, посмотри на обратную сторону.
Дорогин перевернул карточку.
Детским почерком, крупными круглыми буквами на обратной стороне снимка по желтоватой бумаге были выведены слова: “Никто нас не разлучит, лишь мать сыра земля!”.
– Как ты смог сохранить снимок?
– Я его берег, Сергей! Ведь кроме воспоминаний у меня ничего не осталось… Там сейчас страшно! Голод после войны. Они говорят, что так плохо не было никогда… Даже когда воевали в Абхазии, и то с продуктами было получше. Там много сирот: и абхазы, и русские, и грузины… Как тогда.., когда мы в детском доме жили. Он же нам как родной.., как родина…
– Да, ты прав, Паша… Как родина… Дорогин отдал снимок, нежно проведя по нему кончиками пальцев.
– Паша, поехали ко мне! – Дорогин обнял за плечи друга, прижал к себе. – Поехали!
– У меня дела в Москве, я пацанам хочу вещей накупить: пару компьютеров, кроссовки, кеды… У них ничего там нет, учебников и тех не хватает.
– Я тебе помогу, – не раздумывая, произнес Дорогин.
Через двадцать минут друзья уже сидели в машине, которая мчалась по Москве к кольцевой. Они говорили без остановки, перебивая друг друга и смеясь. Иногда смолкали, глядя на бегущую под колеса дорогу.
– С кем ты живешь? Где? Куда мы едем?
– Скоро все увидишь.
Мужчины так расчувствовались, что иногда вдруг ни с того ни с сего начинали петь – Дорогин баритоном, а Павел грустным тенором.
– Ты до сих пор умеешь играть на губной гармошке, не забыл…
– Такое не забывается. Это для меня как дышать… Я, Серега, сентиментальным становлюсь. Увидел пацанов в детском доме, у меня душа кверху дном перевернулась, себя вспомнил, тебя.., всех наших… Показалось, зря я последние тридцать лет прожил, вернее, не зря, а не правильно.
– А жил-то ты как, Паша, все это время?
– По-разному, Серега. Пришлось повоевать в Афгане, ранили меня душманы. Сейчас я инвалид, свое дело завел… Небольшой бизнес. Семьи у меня нет, как-то не сложилось, ты знаешь, случается и так… Обжегся раз, больше не тянет. Была жена, а потом мы разошлись.
– Кто был виноват? – спросил Дорогин.
– Кто же тебе скажет, кто виноват! Она думает, что я. Мне кажется, что она… Слава Богу, детей не успели нажить!
– У меня тоже детей нет, – и Дорогин вкратце пересказал свою жизнь.
– Значит, точно, я тебя видел, в кино, название фильма только забыл. Я, когда тебя увидел, не поверил… Потом в титрах фамилию прочитал. Загордился, что знаком с тобой. Что когда-то дружили, из одной миски кашу ели. Но до сегодняшнего дня сомневался, ты ли это.
Дорога к Клину пролетела незаметно. Просторный дом, обширный участок, живописное место поразили Пашку Разлуку.
– Красота у тебя здесь! Неужели это все твое?
– Можно и так сказать, хотя я этот дом своим не считаю.
– Хозяйка где?
– На работе. Она медик. Причем хороший, в хирургии работает, – пояснил Дорогин отсутствие Тамары Солодкиной.
Мужчины, даже не разувшись, уселись за стол в гостиной и с ходу принялись пить водку. Так бывает, когда встречаются два человека, слишком много пережившие вместе и очень долго не видевшиеся. Они пили, не пьянея, курили, иногда выходили на крыльцо освежиться. Прохаживались по двору с рюмками в руках, продолжая курить и разговаривать.
– А помнишь, – восклицал Пашка Разлука, – как мы с тобой в четвертом классе у старого абхаза со стола лепешку украли?
– Помню, – говорил Дорогин. – А ты помнишь, как мы из детского дома на выходные убежали и со скалы в море прыгали? И как ты тонул?
– Помню, – улыбался Павел. – И если бы не ты, Серега, наверное, сейчас бы мы не встретились, не сидели, не разговаривали, водку не пили бы… Это ты меня вытащил с самого дна морского.
– Да ладно тебе, ты меня тоже не один раз выручал…
Когда вернулась с работы Тамара, а это случилось поздним вечером, мужчины все еще сидели за столом, разделенные початой бутылкой водки. Две пепельницы были полны окурков, в гостиной стелился синеватый дым.
– Господи, что тут у вас такое?! – воскликнула Тамара.
– Погоди, не шуми, – вставая, произнес Дорогин, – посмотри на этого человека. Я тебе о нем рассказывал раньше. Узнаешь?
Тамара пристально посмотрела на Павла. Тот смутился, опустил голову.
– Не опускай голову, смотри на нее! Она обязана тебя узнать.
– Сергей, ты выпил лишнего… Мужчина представился:
– Павел!
– Я – Тамара.
– Это Пашка Разлука! Тома, я должен был сегодня напиться вдрызг.
– Это вы – Павел Разлука?
– Он, он! Кто же еще?! Садись к нам, составь компанию, Тамара!
– Погодите, дайте я вам хоть еды приготовлю! Нельзя же пить, не закусывая.
– Мы не виделись с ним, – торжественно заявил Павел, – тридцать один год! Вот сидим, вспоминаем всю нашу жизнь…
Два дня провел Павел Матюхов в доме, когда-то принадлежавшем доктору Рычагову. Солодкина успела сфотографировать друзей, проявить пленку и сделать фотографии.
Два дня воспоминания лились рекой. Тамара уходила на работу, возвращалась, а мужчины продолжали сидеть за столом, словно время для них остановилось. Смотрели в глаза друг другу. Иногда Пашка Разлука брал в руки губную гармошку и играл, а Дорогин опускал голову, упирался лбом в кулаки, и желваки бегали по его щекам, а губы горестно кривились.
Как-то ночью Павел сказал:
– Знаешь, Серега, я собрался туда поехать, в наш дом, в Гудауту… Там из старых остался лишь дядя Федор. Ему уже лет восемьдесят. Он и сторож, и воспитатель, и директор, живет при доме, свою пенсию на детей тратит… Он совсем старый, На нем все держится. Если дядя Федор помрет, все пацаны разбегутся…
– Когда ехать собрался?
– Наверное, завтра.
– Меня с собой возьмешь, Паша?
– О чем ты спрашиваешь! Только мне надо водителя найти, один в дальней дороге не сдюжу. Я с кем не разговаривал, большие деньги просят! А я лучше на эти деньги подарки детям куплю.
– Зачем тебе водитель, я могу машину вести.
– Здорово! – воскликнул Пашка. – Ты представляешь, Серега, сколько всего купить можно на те пятьсот долларов, которые водилы заряжают за доставку груза. Мы всю машину запакуем!
– Кстати, где она?
– В Твери, где же ей еще быть!
– Едем в Тверь, возьмем машину и подадимся в Гудауту!
Сказано – сделано! Мужчины засобирались. Тамара понимала, перечить Дорогину бессмысленно, если уж решил, то обязательно сделает.
Пашка за эти дни словом не обмолвился о том, что Дорогин сам может что-нибудь прикупить сиротам из детского дома. Хотя видел, Сергей живет не бедно, особо не шикует, но так уж сложился его характер, лишнего не надо, но и свое не отдаст. Так его воспитал детский дом, потом выученное закрепила зона.
Когда Пашка и Сергей решили ехать в Тверь, Дорогин хитро подмигнул Солодкиной:
– Слушай, Тома, я хотел бы и от себя… – сказал он, затем осекся, – от нас что-нибудь детям купить.
Пашка делал вид, что не слышит этих слов, рассматривал доски потолка, не находя в них ни единого изъяна.
– Конечно, – тут же спохватилась Тамара. – Я сама хотела тебе предложить.
«Деньги, наверное, принадлежат ему, – подумал Пашка Разлука о Дорогине, – у женщины он спрашивает лишь для проформы. Даже не могу понять, кто она ему? Называет женой, но отношения у них странные… Какая мне разница! Друг детства, он и есть друг детства! А остальное меня не касается! Сколько же отвалит Дорогин на подарки?»
И Пашка в самых смелых мечтах придумал цифру – ЗОЮ долларов. А Дорогин еще раз подмигнул Солодкиной, и та склонилась к нему. Муму прошептал ей несколько слов на ухо, и та радостно и согласно кивнула.
– Подожди, Пашка, двадцать минут ничего не решат, а детям будет приятно.
Мужчины молча курили, ожидая, когда вернется Солодкина. Тамара вошла и положила перед Пашкой пачку стодолларовых банкнот.
– Вот, это от нас!
«Десять тысяч! – ахнул в душе Пашка Разлука. – За эти деньги, по абхазским меркам, можно весь детский дом отремонтировать. Там, если доллар покажешь, за тобой целый день ходить станут, даже без особой надежды получить этот доллар на руки.»
