Ознакомительная версия.
— Александр Борисович Турецкий.
— Да, как же, как же, мне говорили. Александр Борисович… Пожалуйста, присаживайтесь. Что, страшно было идти по психиатрической больнице?
А он действительно психолог!
— Нет, у вас уютно. Я ожидал худшего.
— А чего же вы, позвольте полюбопытствовать, ожидали?
— Ну… мне казалось, в психиатрических больницах люди обязательно кричат.
Вениамин Михайлович кивнул, будто именно такой ответ он и ждал услышать. Черепашьи складки на его шее растянулись и снова сложились над белым до синевы воротничком.
— У нас здесь никто не кричит. А знаете, почему, Александр Борисович? Вы позволите мне, старику, звать вас Сашей? Так вот, Саша, как вы думаете, почему люди кричат?
— От боли. — Почему-то это вырвалось первым. — От раздражения. От бессилия… — Как хорошо он это узнал за последние четыре месяца!
— Это в частности. А вообще?
Турецкий пожал плечами.
— Человек кричит, — наставительно произнес Вениамин Михайлович, — когда хочет, чтобы его услышали. Ему больно, а никому до этого нет дела. Он говорит обычным голосом, а к нему не прислушиваются. Все как будто далеко, на другом краю обрыва. И тогда человек начинает кричать… За многолетнюю практику я осознал, что человека нужно слушать, тогда у него не будет потребности в крике. Сейчас я не на другом краю обрыва, я рядом с вами, Саша. И я вас внимательно слушаю. Что у вас болит?
Слово за слово Турецкий рассказал ему обо всех своих неприятностях и страшных снах — так подробно, как не рассказывал даже Ирине. Светиков не перебивал, только иногда задавал уточняющие вопросы или ненавязчиво подсказывал детали, которые Турецкий забыл или счел ненужными. «Откуда он это знает? Ну и светлая голова у этого Светикова!» Но параллельно проскользнула мысль: уж не являются ли эти детали симптомами заболевания? Сейчас добрый доктор скажет так ласково: «Голубчик, вы должны у нас остаться. Сейчас вам выдадут пижаму. Пожалуйте в палату для тихих…»
— Знаете, Вениамин Михайлович, жена порой кричит на меня в раздражении: «Саша, ты что, с ума сошел?» Вроде бы просто штамп такой, но в последнее время я задумываюсь: вдруг в этом что-то есть? Такой стал странный, сам себя не узнаю.
— Страх психической болезни, — умудренно усмехнулся Светиков, — один из главных страхов современного преуспевающего человека. Как правило, он не имеет оснований. Если вам кажется, что с вами происходит что-то необычное, не пугайтесь. Сознание такого сложного существа, как человек, преисполнено странностей.
Турецкому показалось, что ему сразу стало легче, что депрессия испарилась и он выйдет из кабинета Светикова абсолютно здоровым. Вениамин Михайлович так не считал. Достав из нагрудного кармана пиджака старомодную ручку с золотым пером, взял бланк с печатью и принялся увлеченно строчить.
— Вы, дорогой Саша, — приговаривал Светиков параллельно записям, — нуждаетесь в отдыхе. Не менее тридцати дней. И в ближайшее время.
— Отдых? Я третий год без отпуска вкалываю.
— Вот-вот. Что и требовалось доказать. Работа в прокуратуре, знаете ли, налагает отпечаток. Вы все время вращаетесь в аду преступлений, так что неудивительно, что вам снится ад. Вы не сошли с ума, это я вам гарантирую. Но если будете продолжать в том же духе, за ваше психическое здоровье я лично поручиться не смогу.
Золотое перо неудержимо покрывало бумагу фиолетовыми строчками.
— Вениамин Михайлович, только не пишите, что я могу свихнуться. Как я своему начальству такую справку представлю?
— Я напишу, что ваше состояние, вызванное крайним переутомлением, грозит осложнениями со стороны сердечно-сосудистой системы. И не погрешу против истины. Поэтому назначения мои рекомендую выполнять. Да-да, строго и досконально выполнять!
Турецкий сперва с любопытством, потом с ужасом, потом почти с восторгом наблюдал за тем, как Светиков составляет список назначений. Третий пункт… седьмой… двенадцатый… Перед восемнадцатым пунктом золотое перо притормозило.
— Саша, — раздался заговорщический шепот академика РАН, — а как с женщинами?
— С тех пор, как эти сны, редко. Раз в неделю… раз в две недели…
— Саша, я все понял. Я выпишу вам левитру. Вы знаете, что такое левитра, Саша? Это чудо, молекулу варденафила, создал немецкий биохимик Эрвин Бишофф. В тот сложный период жизни у него были крупные нелады с женой. Жена его была огромная горячая брюнетка, ну, представьте себе… — Психиатр изобразил вокруг кресла очертания фигуры, еще обширнее собственной. — Левитра действует так же, как виагра, но без нежелательных эффектов. Депрессия, Саша, во многом болезнь самооценки. Повышение самооценки ставит на депрессии крест. Думаю, не надо вам объяснять, какой жизненный аспект существенно сказывается на самооценке мужчины? Держите рецепт. Пользуйтесь. Вы человек молодой!
Турецкий почувствовал, как к нему возвращается отнятая Живодеровым молодость. Ничего, гвардия еще повоюет!
— И отпуск! — неслось ему вслед, пока не захлопнулась дверь кабинета. — Скорее в отпуск! Здоровый сон, чистый воздух, открытые девичьи купальники! К морю, в горы, в тайгу, в Саратов! Куда хотите! Не меньше тридцати дней!
Константин Дмитриевич Меркулов принял в своем кабинете давнего друга и соратника Турецкого радушно, как всегда. Позвонил Клавдии и велел принести две чашки крепкого чаю. Но просьба об отпуске заставила заместителя генерального прокурора поморщиться.
— Саша, Саша, как не вовремя ты нас покидаешь! А кто будет разбираться с делом садистов?
— Садистов? Это не по моей части. А что они делают: нападают на людей?
— Ну, откровенно говоря, никакие они не садисты. Это некий острослов пустил неудачную шутку, и, как видишь, даже я подпал под ее влияние. Я предполагал, ты в курсе… Речь идет о дачном поселке на берегу Истры, построенном нашими… не самыми бедными, скажем так, гражданами. У них возник конфликт с местной администрацией, которая собирается поселок сносить. Дачники утверждают, что администрация покушается на зеленые насаждения, те самые сады, которыми они облагородили берег Истры, администрация же возмущается и приводит такие подробности, которые, мягко скажем, требуют вмешательства прокуратуры.
— Нет, Костя, только через мой трупешник! И без того ад снится. Ты хочешь, чтобы мне в комплекте с адом являлись по ночам олигархи-садоводы? Не возьмусь.
Турецкий протянул Меркулову могучую выписку из истории болезни, к которой была пришпилена с трудом умещающаяся под скрепку растрепанная кипа рецептов. Пролистав скорбное досье, свидетельствующее, что во имя сохранения жизни и здоровья Турецкого А. Б. его надлежит немедленно отправить в отпуск, Костя задумчиво оттянул мешок под глазом длинным, выдающим дворянскую породу пальцем.
— Что ж. Если так, Саша, ничего не поделаешь. А жаль, жаль… Клавдия, что это за чай? — негативная эмоция, вызванная временной потерей ценного сотрудника, обратилась на секретаршу. — Заварите как следует! Неужели у нас кончилась заварка? Это не чай, а… а…
— Писи сиротки Хаси, — с невинным видом подсказал Турецкий.
— Писи си… — на автомате повторил Костя и оборвал себя хмыканьем. — Саша, ты в своем репертуаре! Откуда ты только берешь такие выражения?
— Из окружающей среды, Константин свет Димитриевич.
Окружающая среда у них была одной и той же, но, на удивление, к Косте Меркулову не приставало ничего низкого. Меркулов был аристократом в словах, внешности и поступках. Иногда это мешало его друзьям, иногда помогало. В данном случае — помогло: благородство не позволило Константину Дмитриевичу отказать своему лучшему подчиненному в заслуженном отпуске.
…Ну и ну! Новое слово в медицине! Оказывается, депрессия — болезнь заразная. Причем передается она на расстоянии и даже по мобильному телефону. Судите сами.
Едва Турецкий вышел из кабинета Меркулова, лелея в папочке драгоценное, подписанное начальником прошение об отпуске, как мобильный на поясе его брюк под пиджаком настойчиво и бодро запиликал.
— Салют, генерал! Как жизнь?
— Салют, генерал! — Звонил Слава Грязнов, закадычный дружище и начальник управления МВД. — Дела такие, что случаются раз в три года, а то и реже. В отпуск ухожу!
— В отпуск? Надолго? С какого числа? Как добился?
Поговорили — и готово дело, зараза перекинулась на Грязнова. Он тотчас принялся путать документы, испытывать слабость, а к концу дня депрессия одолела его настолько, что не оставалось ничего другого, как бежать к чудесному доктору Вениамину Михайловичу. Тот, узнав, что перед ним Сашин друг, немедленно осчастливил его пространной выпиской, свидетельствующей о том, что нервная система грозы московских уголовников вконец истощилась от тяжелой и грязной работы.
Ознакомительная версия.
